Синее безмолвие - Поляков Петр Л.. Страница 1

Петр Поляков

СИНЕЕ БЕЗМОЛВИЕ

В эту ночь последние войска, оборонявшие Севастополь, были сосредоточены на основном приморском аэродроме. Небо над аэродромом резали трассирующие снаряды и пули, а на земле почти непрерывно рвались снаряды и мины.

И все-таки аэродром жил: транспортные самолеты на бреющем полете неожиданно появлялись из ночной мглы и садились на изуродованную летную площадку, чтобы через несколько минут вновь подняться в воздух. И после каждого их рейса все меньше и меньше оставалось людей на аэродроме.

Еще несколько рейсов, и в самолеты сели хозяева аэродрома. В это время к старшине Василию Булатову подошел старший инженер.

— Вы, товарищ Булатов, остаетесь здесь, — прокричал он.

Булатов привычно ответил «есть!» и козырнул.

Ответил и вдруг почувствовал, что тоскливо, пусто стало на душе. Остаться здесь, в этом аду? Ведь еще пять минут назад он радовался, что скоро вырвется отсюда, что скоро отдохнет впервые за последние месяцы… Но что ж, служба остается службой: приказ должен быть выполнен.

Булатов глубоко вздохнул и еще раз сказал теперь уже спокойным, полным решимости голосом:

— Есть остаться здесь.

Инженер кивнул головой, словно он не ожидал иного ответа, и продолжал:

— Уничтожьте здесь все: ничего не должно попасть в руки врага… Оставляем вам полуторку и двух матросов. Вы — старший. Володин был раньше назначен, да убило его сейчас… Все ясно?

— Так точно.

— К часу ночи все должно быть уничтожено. Полуторку вам оставляем, чтобы быстрей управиться… Потом идите к бухточке, что возле Плавучей батареи. Там вас будет ждать катер.

Инженер замолчал.

— Выполним, — начал Булатов и не закончил: инженер неожиданно обнял его, привлек к себе и поцеловал.

А еще через минуту последний самолет тяжело тронулся с места, побежал между ярких вспышек рвущихся снарядов, оторвался от земли и исчез в ночной мгле.

Все. Теперь здесь только они, три советских моряка.

Стих вдали гул моторов и сразу стали слышны и разрывы снарядов, и треск автоматных очередей: враг подходил к аэродрому. Только маленькие, разрозненные группы защитников города сдерживали его. Нельзя терять ни минуты.

Булатов оглянулся. У него за спиной стояли два матроса и ждали его приказаний. Стояли спокойно, словно не гремели рядом выстрелы. Булатов знал обоих: последние месяцы они служили в одной эскадрилье. Высокий и чуть сутулый — одессит Карпуша Казатини, весельчак и затейник. Такой же высокий, но неимоверно широкий в плечах — Евгений Платонов. О нем Булатов знал лишь то, что он окончил консерваторию.

— Кто может управлять полуторкой? — спросил Булатов.

Казатини молча шагнул вперед.

— Садись за штурвал.

Сиротливо стоявшая полуторка встретила матросов тоскливым взглядом мутных фар. Казатини нажал стартер, и ожила израненная машина, понеслась, подскакивая на выбоинах, к складам боезапаса, потом к командному пункту, бензохранилищу. И стоило ей отойти от того места, где она стояла недавно, как сзади раздавался грохот взрыва или взлетало к черному небу яркое пламя. Рвутся бомбы, горят бензин и спирт.

— А ведь все это труд советских людей… Недоедали, недосыпали: трудились, — тихо говорит Платонов.

— Не фашистам же оставлять, — зло огрызается Казатини.

— Только это и оправдывает, — вздыхает Платонов.

— У меня к тебе только одна просьба. Выполни ее, пожалуйста! — говорит Казатини и смотрит в глаза Платонову.

— Ну, говори…

— Не скули!.. Ты бы посмотрел, что фашисты с моей Одессой сделали!

Булатов, который сгорбившись сидел на подножке автомашины, вдруг поднялся и сказал устало:

— Хватит вам… Пора на катер.

— Минуточку, старшина! — ответил Казатини. — А как быть с продовольствием? Ни один одесский рыбак не выйдет в море, пока не запасется продовольствием и водой. Сам понимаешь — в море ни столовых, ни ларьков…

Набили продуктами две парашютных сумки, столкнули с обрыва полуторку, еще раз посмотрели на разрушенный, пылающий аэродром и пошли к морю. Шли молча, прислушиваясь к то стихающей, то разрастающейся перестрелке.

Вот и бухточка. Она, казалось, пылала: снаряд попал в цистерну, и бензин огненной рекой скатился с берега, покрыл поверхность моря.

— Стой, кто идет? — раздалось из темноты.

От неожиданности Булатов и Платонов остановились. Только Казатини не растерялся, вышел вперед и крикнул в ночь:

— Не видишь? А ну, подойди поближе! Я тебе глаза раскрою!

Из-за развалин трансформаторной будки вышел низкорослый, коренастый матрос. Бушлат его был расстегнут, бескозырка надвинута на лоб. Матрос смотрел пытливо, настороженно, сжимая руками автомат.

— Володин? — спросил матрос.

— Убит он. Я вместо него, — ответил Булатов и подошел к матросу.

Матрос внимательно посмотрел на старшину, на его товарищей, вздохнул и закинул автомат за спину.

— А ты с катера? — спросил Булатов.

Матрос кивнул головой и полез в карман за кисетом.

— Потом покурим, веди на катер, — нетерпеливо сказал Булатов.

Матрос медленно свернул цигарку, послюнявил ее и сказал, прикурив от зажигалки:

— Нету катера… Только вышел вас встречать, прямое попадание…

Булатов машинально сел на груду камней. Теперь некуда торопиться: сзади фашисты, а впереди — необъятное Черное море… Выход только один — драться здесь…

— Тебя как звать? — спросил Булатов у матроса.

— Тринько, Федор.

— Специальность?

— Моторист.

— А ты, Федя, поподробнее! Когда бабушка замуж вышла? Кем был дедушка? Какую он трубку курил? Нашему старшине перед смертью это знать крайне необходимо! — зло сказал Казатини и безобразно выругался.

— Замолчите, Казатини! — повысил голос Булатов.

— Хватит, Вася! Отвоевались!.. Сделаем стратегическую паузу и дадим мозгам отдых. Ведь на том свете архангелы тоже с анкеты начнут! — одним дыханием выпалил Казатини, сорвал с груди автомат, небрежно положил его на землю около своих ног и начал отвинчивать крышку от фляги со спиртом.

Старшина растерялся: что делать? Если не обращать внимания на Карпа, то это уже развал дисциплины. А без нее они только четыре случайных человека.

— Положите флягу, — глухим голосом сказал Булатов.

— Выпью, тогда и положу, — беспечно ответил Казатини.

И тут Булатов не выдержал: приподнялся и ударил. Горько было Булатову, что оставляют они Севастополь, что сами разрушили свой аэродром. Обидно было старшине, что так глупо погиб катер, и теперь они — здоровые, сильные — попадутся в руки врага. И все свои чувства он вложил в этот удар. Казатини рухнул на землю.

Рядом лязгнул затвор автомата. Булатов оглянулся и увидел, как Тринько навел автомат на Казатини.

— Не смей, — крикнул в это время Платонов и вырвал автомат из рук Тринько.

— Нечего с предателем возиться, — процедил сквозь зубы Тринько, с ненавистью глядя на поднимающегося Казатини.

— Спокойнее, Тринько, спокойнее, — сказал Булатов и уже Платонову: — Отдай автомат. А ты, Казатини, запомни: повторится — сам пристрелю.

— Ладно, учту… И кого хотели напугать? Одессита!.. Тоже мне, нашли предателя, — ворчал Казатини, закрывая флягу.

И опять все сидели молча. Что же делать, что?

— Я предлагаю водой пробраться в Балаклаву, — наконец сказал Платонов.

— Водой, а сам плаваешь, как утюг!? — усмехнулся Казатини.

— Замолчи, Карп! — прикрикнул рассердившийся Платонов.

— Молчу, Женя, молчу. Высказывайся до конца.

План Платонова сводился к тому, что все они одевают спасательные пояса, уплывают в море и там, вдали от берегов, пробираются к Балаклаве. Потом — в партизанский отряд.

Только замолчал Платонов, как Тринько сказал:

— А я предлагаю на шлюпке в море идти… У маяка стоит полузатопленная.