Готика Белого Отребья (ЛП) - Ли Эдвард. Страница 33
- Вау! - pозовые глаза Сноуи засияли, и она тотчас же решительно села обратно на колени Писателя и обняла его. - Богатые мужчины такие сексуальные. Слушай, раз уж ты богат, может, купишь мне машину?
Подавленные мысли Писателя оживились. Это былa точка зрения, с которой он мог работать.
- Ну, полагаю, вполне возможно, что я куплю вам обеим машины. Но не раньше, чем вы поможете мне достичь цели моей миссии.
- Ладно! - cказали обе девушки в унисон.
Писатель допил очередное пиво.
- Прежде всего вы должны выяснить, где находится дом Крафтера.
- О, это просто, - сказала Сноуи. - Спросим у Дедули Септимуса.
- Он первый из клана Говардов, - добавила Дон. - Родился где-то в 1928 году.
Писателя охватил энтузиазм.
- Превосходно! Пожалуйста, позвоните ему прямо сейчас и спросите.
- Это невозможно, - сказала Дон.
Сноуи прислонилась к писателю в кресле.
- У него нет телефона, он живет в лесу, в землянке под навесом из соломы. Но нам повезло, потому что я думаю, что сегодня вечером он предсказывает людям судьбу в Бэктауне. И это всего в двадцати минутах пешком отсюда.
- Ага, - сказала Дон, оставшаяся сидеть на краю стола, ее выбритый лобок все еще был нагло открыт. - Мы можем пойти прямо сейчас, если хочешь.
Писатель еще не был пьян, и короткая прогулка в мягкую лунную ночь могла оказаться как раз тем, что ему было нужно, чтобы развеять усталость и возобновить свои творческие наблюдения.
- Превосходно, мы так и сделаем, но...- oн поднял палец. - Сначала мы сделаем кое-что еще, и я думаю, вы обе понимаете, о чём я...
- A? - cпросила Сноуи
- Двойной отсос? - добавила Дон.
- Чёрт, нет! Вы, девочки, покажете мне этого Толстолоба, - сказал он. - И покажете прямо сейчас.
* * *
Для Писателя это был эмоционально электризующий путь в темную заднюю комнату с массивной металлической дверью; его мысли действительно были абстрактными. Чего ожидал Нил Армстронг, став первым человеком, ступившим на Луну? Что подумал Рэндалл Джаррелл[51], когда услышал, что Вторая Мировая война закончилась, или что подумал Эдисон, когда щелкнул выключателем новой лампы с углеродной нитью, которая будет называться «Патент США 223.898»?
Это должен быть поистине трансцендентный момент. Это должно быть... должно быть нечто БОЖЕСТВЕННОЕ...
Теперь перед ними была стальная дверь с заклепками. В этом маленьком коридоре царила жутковатая, но вполне подходящая полутьма, зернистая, как старая пленка. Дон, которая все еще не считала нужным надеть штаны, мрачно посмотрела на Писателя и сказала:
- Ты же никогда никому не расскажешь, что сейчас увидишь?
- Никогда и не будет, потому что я не верю, что там мертвый монстр.
Дон оставалась невозмутимой, но самой страшной реакцией было выражение, появившееся на лице Сноуи. Она только усмехнулась.
- Ты тоже не верил, что заведешь машину Дикки, - сказала Дон, повернув ключ и распахнув тяжелую дверь.
Дон и Сноуи вошли без колебаний, оставив Писателя стоять в дверях, вглядываясь в незапятнанную темноту - в самом деле, такую темноту, которую Литтон[52] или Уолпол[53] могли бы описать, как «чернее самой черной черноты, когда-либо виденной». Затем одна из девушек зажгла свет, очень тусклый свет, падавший на металлический стол в морге из зарешётчатой лампы.
На столе лежала покрытая покрывалом фигура, и один этот факт не свидетельствовал о «чудовищности». Тем не менее, соединяющийся факт породил некоторые сомнения. Покрытая одеялом фигура и в самом деле могла бы быть человеком, если бы не восемь футов[54] в длину.
Писатель не помнил, как подошел к столу; ему казалось, что он скользит к нему. Девочки отнеслись к этому очень небрежно, когда Сноуи…
ПУФ!
…скинула простыню.
Теперь Писатель - акрофоб[55] - чувствовал себя так, словно стоял на подоконнике сотого этажа и смотрел вниз. О, боже, - подумал он. Обнаженная фигура этого «Толстолоба» выглядела просто гигантским мертвым человеком. Cтупни у него были полтора фута[56] в длину, руки от запястья до кончика указательного пальца - тоже. Ширина плеч? Больше ярда[57]. Мускулатура этого существа превосходила, скажем, мускулатуру Шварценеггера в дни его "Мистерa Олимпии". Конечно, у Шварценеггера никогда не было кожи, цвета бананов, которые слегка закоричневели и покрылись черными пятнами. Каждый квадратный дюйм эпидермиса этого человека имел такой тон. Сеть, почти черных, кровеносных сосудов четко выделялась под этим болезненным, аберрантным цветом кожи.
Взгляд Писателя скользнул вверх по необъятно мускулистой груди, к…
Он вздрогнул.
Голова существа была покрыта каким-то черным пластиковым мешком, возможно, 13-галлонным[58] «кухонным» мешком для мусора, и Писатель почувствовал некоторую дрожь, по-видимому, это была хорошая идея - спрятать его лицо. Тем не менее, его черты лица, конечно же, нельзя было различить, но пропорции головы?
Должно быть, она была размером с пропановый баллон, из тех, что люди используют для газовых грилей на открытом воздухе.
- Мы закрываем лицо, потому что не можем на него смотреть, - сказала Дон. – Остальное, кожа, пятна? Мы привыкли.
Привыкли к этому...
- Сколько… сколько он весит? - промямлил Писатель. - Должно быть, фунтов пятьсот?[59]
- Шестьсот с чем-то[60], как сказал мне босс, - Дон стояла там, широко расставив ноги - одна нога из плоти, другая из завораживающего металлического стержня. Она скрестила руки на груди, словно оценивая происходящее. - Ему понадобился мини-погрузчик, чтобы загрузить его на весы.
Писатель отрешенно смотрел на него. Кажется, что это действительно происходит, и что я действительно ВИЖУ этот… этот необыкновенный труп. Конечно, это не чудовище, но, безусловно, свидетельство беспрецедентной человеческой аномалии...
И это послужит отличным материалом для его книги.
По какой-то непонятной причине визуальный осмотр Писателя не позволил ему даже мельком взглянуть на гениталии этого чудища... до сих пор.
- Проверяешь его причандалы, да? - cказала Дон. - Трудно не проверить его причандалы.
Писатель нахмурился. Это сплит-инфинитив! Но он оставил все как есть. Как бы это описал Вудхауз?[61] Отрезок шлангa длиной в фут[62] и диаметром в полтора дюйма?[63] Мягкий тюбик теста для печенья Пиллсбери? Что угодно. Он и в самом деле был большой, но больше всего его отвлекал желтоватый оттенок, испещренный коричнево-черными пятнами. Черные вены толщиной с карандаш отчетливо виднелись под кожей пениса, а крайняя плоть, похожая на морду, скрывала головку. Яички, размером с авокадо, лежали в сморщенной мошонке, раза в три больше мужской.
Писатель решительно повернулся к девушкам.
- Дамы, как говорили в старину: мне нужно принести еще одну бутылку пенного и могучего эликсира, впервые изобретенного древними Месопотамцами.
- Чего?
- Пойду возьму еще пива, - сказал он. - И я должен настоять на своего рода конклаве между нами тремя, и вы обе расскажете мне все, что знаете о Толстолобе, - и затем он покинул их, предполагая, что его отступление будет быстрым и без происшествий.
Быстрым, да. Без происшествий?
Точно уж нет.
* * *
Когда он возвращался в приемную, которая, как он полагал, называлась «рабочей комнатой» или «бальзамировочной комнатой», на него обрушилось множество вопросов. Такие вопросы, как: это действительно чудовище или просто человек? Разум подсказывал последнее - человек, рожденный с уникальными и поразительными анатомическими дефектами. Как он умер, и при каких обстоятельствах? Сколько ему лет, и кто его родители? Как он оказался в Люнтвилле?
Однако эти размышления бесцеремонно прекратились секундой позже. Его большие пальцы покалывало, что заставляло его думать о Шекспире: “судя по покалыванию моих больших пальцев, что-то злое придёт этим путем”, и если бы он был психически восприимчив, он мог бы вспомнить знаменитые слова Раймонда Чандлера[64] (или это сказал Роберт Б. Паркер?[65]), в которых автор утверждает, что лучшее лекарство для романиста, который не знает, куда идет его роман, - это чтобы в комнату ворвался человек с пистолетом.