Территория бога. Пролом - Асланьян Юрий Иванович. Страница 87

В начале восьмидесятых восемь вайских одноклассников были призваны в армию — в Афганистан. И все восемь, слава богу, вернулись. «Он прыгал с вертолета в пыльный бред, который называется десантом». А на родине его семье, бывало, приходилось жить на одни детские пособия. Господин Горобинский устроил тут колониальную факторию.

Часть кедров стоит на каменистой почве, поэтому имеет слабую корневую систему. Некоторые наклонены. Бывает, падают от ветра. На эти ветровалы и пытаются списать свои немыслимые объемы «форестчики». Мне вспомнился Александр Галич: «А какой-то там „чайник“ в зоне все про кедры кричал… Делов!»

Когда отъезжали, я оглянулся: на обочине дороги, в грязи, лежал стальной ствол трехсотлетнего ровесника Перми, Петербурга и самого Петра Первого.

В машине, возвращаясь в Пермь, я вспомнил историю, которую рассказывал отцу его друг Николай. Они сидели вдвоем за жареной картошкой с мясом и пили водочку, а я, тогда десятилетний пацан, учил уроки и краем уха подслушивал разговор старших. Этот Николай вез на Ваю говядину, когда за километр до конца пути, до Вишеры, затянутой снегом и льдом, у него заглох мотор — бензин кончился. Не успел в городе подзаправиться, не дотянул. В сорокаградусный мороз сидеть в железной кабине — кто, скажите, пробовал? Только мой отец. Николай спрыгнул на дорогу и пошел к Вае пешком, один километр — не тридцать. Отошел, рассказывал, метров сто, а потом решил вернуться, перекрывая рекорды мира на спринтерских дистанциях, — и едва успел захлопнуть за собой дверцу ЗИЛа: грузовик окружили волки. Они выли и повизгивали, прыгая к деревянным бортам кузова, где лежало три тонны мяса, запах которого сводил голодных зверей с ума. Не сумев добраться до говядины прыжками, самые отчаянные полезли на капот — с крыльев и бампера, чтобы забраться в кузов через кабину. Они ползли по капоту — Николай видел близко, за не замерзшим еще лобовым стеклом, оскаленные пасти. Но когти скользили по гладкому железу, и звери с визгом соскальзывали вниз.

И только одному, самому голодному, самому сильному и удачливому из волчьей стаи, удалось добраться до цели — он разорвал клыками кусок мерзлого брезента и начал жрать окаменевшее на морозе мясо. Его товарищи внизу выли от голода, зависти и ненависти, разрезая голосами туманы, плазму и свет Вселенной. Волчья какофония продолжалась до утра, с небольшими перерывами и звериным плачем, пока на дороге не появились первые лесовозы. Николай запомнил эту ночь на всю жизнь.

Как мы — перестройку. И чего я вспомнил эту историю?..

А когда подъезжали к Красновишерску, Демаков сказал:

— Ты помнишь о том, что недавно алмазы обнаружили около Помянённого? А дорогу вот эту отсыпали тем гравием, что везли из карьера, от подножия камня. Представь себе, мы едем по алмазной дороге.

Я представил: мы набираем скорость: сто, двести, триста километров в час — по гравийной дороге, светящейся алмазной пылью, мы взлетаем и уходим к созвездию Тельца, в сторону красной звезды Альдебаран, про ветер с которой написал поэт Вячеслав Дрожащих. Интересно, ведь мой отец тоже возил песок и гравий — на строительство взлетной полосы вишерского аэродрома. Что бы это значило? Я возвращаюсь и возвращаюсь туда — в город, где, как сказал великий журналист Сергей Бородулин, хорошо проводить детство.

Вскоре мы добились выдворения березниковской фирмы с заповедной территории. Какой олень себя в стаде плохо ведет, того отправляют на мясо. А что, манси себя плохо вели? Но мы, дети и герои своего времени, конечно, понимали, что все только начинается… Ты уверен, что это твоя воля, твоя порядочность, твой разум? Смотри, за счастливым стечением обстоятельств, как правило, следует расплата. Еще никому не удалось победить жадность, злобность и завистливость господ горобинских. Все только начинается. Только начинается. Начинается. Президент прибрал якутские алмазы, а кто прибрал наши — даже мы не знаем. Да где же он — реестр тайных акционеров, подпольных ублюдков, этих белобрысых губошлепов из Губчека, расстрелявших одного Михаила Романова и задушивших другого в темном бассейне Камы?

Я оглянулся вокруг: Пермь, бараки из кирпича, каменный век. Я оглянулся еще раз: гигантские папоротники, акулообразные рыбы, пермский период. Полный мурчисон. Или поток сознания: «Мы не ведаем, не знаем, где живем, кому служим и за сколько, что поем, почему ночами пьем — по воле рока, не догадываясь даже, как умрем. Начинается печальная дорога, появляется прощальная тревога. Я вернусь, я говорю, что я вернусь, и прошу о снисхожденье — ради бога. От окна в автомашине отвернусь — что манило, то минуло, ну и пусть! Люди скурвились за бабки — ну и ну… Вообще, я с этим Богом разберусь. Если голову направо поверну, то увижу, может, голую луну — полнолуние пугает и сулит пулю в лоб, горбатую страну. Ничего, что не забыт, не знаменит — все равно что ровной строчкою прошит. Я молчу, я понимаю, что молчу, и страну благодарю, что не убит. Мы не ведаем, не знаем, где живем, кому служим и за сколько, что поем, почему не ставим Господу свечу и не молимся на пламя перед сном».

Борис Пильняк, прилетавший на Вишеру в 1925 году на самолете, позднее был репрессирован и реабилитирован. Кстати, памятник Железному Феликсу, вывезенный из Красновишерска в неизвестном направлении, недавно обнаружен на постаменте — в Ныробе, где начальник стражи задушил дядю первого русского царя из дома Романовых.

Иван Абатуров и Михаил Бутаков тихо умерли, ушли в сухой, белый, вишерский песок прошлого. Эник Финнэ увез всю свою семью в Финляндию. Да, административное руководство территории отказало Александру Сумишевскому в звании «Почетный гражданин города». А Евгений Матвеев выпустил три лазерных диска. Я написал роман-расследование «Территория Бога». Алексей Копытов построил двухэтажный дом неподалеку от вишерского аэропорта, где постоянно дуют настойчивые, настырные юго-западные ветры. Кстати, дошел слух, что и сын Володи Штеркеля решил строить коттедж на «лагерной» улице Маяковского. И мой Сашка заявил: «Когда я стану большим и богатым, я построю дворец из цветных мраморов, на хрустальном фундаменте». А я, помнится, мечтал конструировать сверхзвуковые самолеты с изменяющейся геометрией крыла. Но потом подарил свою мечту: берите, у меня их много.

Легендарный Инспектор Яков Югринов, живущий на Вае, по-прежнему утверждает, что жизнь — это временно. А Василий Зеленин до сих пор отбывает срок в лагере строгого режима, что в печально известном поселке Скальный-2. Светлана Гаевская работает рядом с мужем — в одной из газет Чусовского района. Генерал, возглавлявший Главное управление исполнения наказаний области, ответил письменным отказом на мою просьбу о свидании с осужденным Василием Зелениным. Так я ни разу не увидел своего героя, если не считать нескольких кадров телевизионной съемки, на которых оператор запечатлел осужденного с ежиком жестких волос, подходящего к своей жене, обнимающего ее, целующего…

Раис Шерафиев более не сидит со жлобами, не пьет — будто долг перед родиной выполнил. Он строит и ремонтирует вишерские школы. Директор заповедника Игорь Попов принял Алексея Бахтиярова на работу, а Валерий Демаков построил его семье дом на территории, и вогул до сих пор отзывает своих оленей от диких, северных, когда те появляются осенью на территории. Кстати, ему удалось вернуть нескольких животных домой.

Ведущие новостных телепрограмм утверждают, что началось новое тысячелетие — конечно, Бог им судья. Утверждают, что взяли умом и трудолюбием.

Через четыре года после РАССТРЕЛА первая жена Идрисова, Виктория Нестеренко, нашла безногого человека, Никифорова, ставшего инвалидом по вине того казаха, которого, будто козла, она когда-то спустила на веревке с гор. Нестеренко приехала к нему в интернат и забрала к себе в рай, в самый центр России, в Окский заповедник.

Да, еще в 1992 году Василий слышал в горах Южного Алтая рассказы о какой-то легендарной научнице по имени Вита. А спустя пять лет, уже в других горах, Уральских, они лежали на камнях вертолетной площадки — лицом вниз. Молодая женщина подняла голову и представилась: «Вита». Непрактичная, к жизни в стаде не приспособленная, а какой поступок совершила.