Зимняя жена (СИ) - Яблонцева Валерия. Страница 11

И он остался.

*

Меня разбудил перезвон, доносящийся с улицы. Я выскользнула из постели, метнувшись к двери, и обомлела: с крыш нашего дома и двора свисали прозрачные ледяные наросты, а с острого кончика капала, капала, капала вода. Дзынь-дзынь по скатам, ведрам, лужицам.

— Что это? — пораженно воскликнула я. И не увидела — почувствовала приближение мужа, его тёплое тело за спиной.

— Весна, — коротко ответил он, и, приобняв, поцеловал меня в макушку.

ЧАСТЬ 2. ВЕСНА

Весна!

Сказочное, невероятное слово, переполненное звонкой, кипящей энергией, билось у меня в крови. И я таяла от этого жара, плавилась изнутри и снаружи, и словно снег под солнцем стекала с меня Зима, оставляя Сирим, Жену безо всякой ледяной оболочки.

Я словно бы рождалась заново. Училась видеть, слышать, дышать. С каждым новым днём в проталинах во дворе все больше чернела земля, и её сырой, пряный запах кружил голову. Понемногу проклевывались первые робкие ростки травы, на ветвях деревьев набухали тугие почки. И слова из рассказов Хранительницы — почки, трава, листья, капель — наполнялись смыслом и живительной силой.

Все, что раньше составляло мое существование, казалось сейчас блеклым, тусклым. Снег, прежде сверкающий и слепящий, утратил свой блеск, и словно выпустил из плена настоящие богатства красок.

Ярко-зеленые травинки, голубое небо, тепло-желтое солнце. Да и сам наш двор и дом преобразились, раскрылись до мельчайших оттенков древесины. Я заметила, что перья на плаще Курха отливают синим, с редкими прожилками насыщенной зелени. А шубка Кута, вечно пропадавшего во дворе, выгорела местами до настоящей рыжины. Хотелось сохранить эти краски, перенести их на ткань, дерево, глину, и я забросила в дальний угол сундука все свои серые и черные нити, достав настоящие, яркие сокровища из дальних уголков нашего края. Солнце преломлялось на радужных бусинах, и словно сами лучи вплетались в вышивку рубахи.

Каждое свободное мгновение я стремилась проводить вне дома, жадно впитывая происходящие вокруг перемены. Курх пытался меня вразумить, напоминая о недавно перенесённой болезни — но куда там! Неодолимо тянуло наружу. На свежий благоухающий воздух, под небо, пронзительно синее, навстречу Куту, ошалевшему от весны и до изнеможения прыгающему по лужам, поднимая тучи брызг. Но главное к нему, к Курху.

Последняя ночь Зимы изменила меня безвозвратно. И новыми, Весенними глазами я смотрела на мужа с восхищением и восторгом. Я с трудом могла вспомнить, каким он казался мне раньше, Зимой. Это было словно бы в другой жизни. Как могли эти сильные руки казаться холодными, когда сейчас от его объятий по коже бегут волны жара? Как мог он походить на ледяное изваяние, когда его прикосновения так мягки и приятны? Откуда столько тепла в его взгляде, столь отстраненном в далёком прошлом, когда сейчас, распростершись под ним, разгоряченная, с разметавшимися косами, я ловлю в них своё отражение?

Только сейчас, казалось, я по-настоящему поняла, что же такое близость с мужчиной. Я ощущала его жар, его тяжесть, твердость его плоти. Теперь, когда Курх входил в меня, я почти не чувствовала сопротивления, словно бы мое тело ждало и хотело принять его. И каждый его толчок отдавался внизу живота приятной истомой, и волны тепла разбегались вверх от нашего единения.

Я целовала его, запускала пальцы темные волосы, привлекая к себе, гладила широкие плечи и напряженные мышцы рук. Курх наклонялся ко мне, и я чувствовала на своей шее его горячее, сбивчивое дыхание.

Это было упоительно и сладко. И, наполненная до краев его семенем, я чувствовала себя как никогда живой. И понимала, верила всем сердцем в мудрость богов, создавших так, что дух Зимы и его жена порождают актом своей любви изобилие во всем серединном мире.

Я глядела на мужа за работой, рубящего дрова, чинящего оружие или же просто играющего с Кутом, и в голове невольно всплывало его лицо с бисеринками пота, ощущение его кожи под пальцами, сладость его дыхания. Было бы глупо обманывать себя, говоря про долг и процветание рода. Нет, было и это, но более того был жар, обжигающий щеки и эхом отдающийся во всем теле, желание чувствовать его в себе. И совершенно не важно…

Прохладная ладонь коснулась моего лба, и я открыла глаза.

— Все хорошо? — Курх склонился надо мной, с едва уловимой усмешкой заглядывая в лицо. В свободной руке он сжимал полузаштопанную рубаху, которая соскользнула с моих колен, когда я задремала, заплутав в своих мыслях.

— Да, — рассеянно ответила я, и Курх выпрямился, собираясь вернуться к прерванному занятию, но я, плохо понимая, что делаю, и хмелея от собственной храбрости, схватила его за руку и потянула на себя, одновременно подаваясь ему навстречу.

Рубаха выскользнула из его пальцев, бесформенной тряпкой упав у моих ног. А я, обхватив руками его шею, уже целовала его со всем жаром моих недавних грез.

Курх усмехнулся в мои раскрытые губы и понес меня в дом.

*

Курх выкатил во двор колесную повозку, покрытую пылью и растрескавшуюся от времени, и принялся за починку. Я украдкой наблюдала за ним, прислонившись к стволу дерева и поглаживая пальцем пушистую почку, мягкую как шубка Кута. В ветвях над моей головой вили гнездо птицы, и Кут, по обыкновению носившийся вокруг нас с мужем, хищно косился на новых соседей, привлеченный их трелями. Весна бушевала всюду.

Мне очень хотелось вновь спуститься в серединный мир, увидеть, как расцвёл мой край. И Курх, верно, догадался о моих потаенных чувствах, потому как сам предложил поехать с ним.

— Последний раз запрягаю сани, — сказал он, демонстрируя мне повозку.

Для упряжки самого духа Зимы не было непроходимых мест, но я

чувствовала чуть более тяжёлый ход саней, когда приходилось ехать по земле. Проталины были повсюду, и вниз по холмам и предгорьям струились тонкие прозрачные ручейки. Земля была покрыта сочной зеленью и — о чудо! — то тут то там мелькали склоненные белые шапочки…

— Что это? — я восторженно перегнулась через борт саней, прикасаясь к нежному растению.

— Подснежники, — отозвался Курх, занятый поиском подстреленного зайца.

У цветков оказался удивительный чуть сладковатый запах. В Зимнем мире, единственном, который я знала до этих дней, никогда не встречалось ничего подобного.

Ветви деревьев были покрыты набухшими почками, а иные кустарники, щедро одаренные солнечным теплом, уже подернулись лёгкой зелёной дымкой. Птицы, разноцветные, совершенно неизвестных мне видов, вовсю щебетали в ветвях. Мыши и зайцы суетились повсюду, а за деревьями то и дело можно было разглядеть оленьи бока.

Я не узнавала лес, равнину, предгорья. Как ни красива была Зима, Весна вдохнула жизнь во все уголки серединного мира. И мы с Курхом тоже были частью этой живительной силы.

Я не сразу заметила, что Кута нет с нами, и в первый момент ужасно испугалась, решив, что моя рассеянность стала тому причиной. Но Курх с усмешкой успокоил меня.

— Я видел, куда он убежал, — пояснил муж. — Мы вернемся за ним по дороге обратно.

Причину отсутствия своего маленького друга я увидела сразу же, как Курх остановил сани. Два песца, самец и самка, резвились на поляне, увлеченные брачной игрой. Мы долго стояли бок о бок, глядя на них, прежде чем Кут обратил на нас внимание и, оставив подругу, потрусил в сторону саней.

Кут заскакал вокруг меня, терся об ноги, ласкаясь, но стоило протянуть руку, отпрыгивал, вопросительно заглядывая в глаза. Его подружка, почти неразличимая за ветвями кустарника, замерла без движения, выжидая.

— Что, хочешь остаться с ней, да, малыш? — догадалась я. Кут согласно тявкнул и снова прижался ко мне. Я почесала его за ушком, и в этот раз он позволил мне прикоснуться.

— Отпускаешь? — тихий и мягкий голос Курха раздался за спиной. Я улыбнулась, кивнув. Кут обежал нас на прощание, лизнул мою руку и скрылся в зарослях. Я поднялась на ноги, прижалась к мужу. Курх рассеянно приобнял меня одной рукой.