Медовый месяц на ледяной планете. Вэктал и Джорджи (ЛП) - Диксон Руби. Страница 7

Мгновение спустя ее взгляд сосредотачивается на мне, а ее рука снова сжимает мой пояс.

— Ничего, если мы оставим ее здесь? Я бы хотела похоронить ее и остальных снаружи.

— Мы можем это сделать, — я осторожно опускаю женское тело на снег. — Хочешь забраться внутрь или это сделать мне? — она колеблется, и я поворачиваюсь к моей паре, поскольку потребность защищать ее у меня зашкаливает. — Джорджи, ты не обязана туда возвращаться.

— Я пойду, — она мотает головой. — Я должна.

— Там тебе делать особо нечего.

Прикусив губу, она снова мотает головой.

— Я должна помнить, чтобы никогда не забыть, Вэктал. Для меня это очень важно. Не мог бы ты мне помочь туда подняться?

Она указывает рукой на дыру наверху. Утрамбованный снег вокруг нее сменился на лед, и ей будет скользко туда подниматься.

Меня бесит, что она настаивает… но как я могу отказать? Какое-то мгновение я хмуро смотрю на нее, надеясь, что она передумает, но Джорджи, не отрывая взгляда от меня, лишь вскидывает подбородок. Ничто не собьет мою пару с намеченного пути. Для нее это важно… и поэтому я должен это позволить.

Вздохнув, я опускаюсь в снег на колени.

— Забирайся мне на спину.

— Ты самый лучший в мире мужчина, ты ведь знаешь это? — она целует меня в лоб, после чего, обняв за шею, прижимается к моей спине.

— Я самый терпимый из пар, — ворчу я, но ее легкий смешок заставляет меня чувствовать себя лучше. Я хлопаю ее по руке, прежде чем встать на ноги, а потом со спины обвиваю ее руки вокруг своей талии. — Держись за своего мужчину.

Найдя опоры для рук на странной, холодной поверхности, я начинаю подниматься вверх.

Короткое падение внутрь, которое еще больше сокращает слой снежного сугроба прямо у меня под ногами. Там занесено снегом, создавая мягкое место для приземления, и когда мои сапоги ударяются об пол пещеры, это звучит приглушенно. Внутри темно и до сих пор много чем попахивает. Я улавливаю слабый намек на дым от наших костров с того времени, когда мы спасали женщин, а еще вонь от их насильственного тут обитания. Они оказались в ловушке в этой маленькой, странной пещере в течении многих дней, исчисляемых на пальцах двух рук, и были уже присмерти, когда мы смогли доставить их в племя. Содержание этой пещеры в чистоте и свежести не имело приоритетного значения.

Я снова опускаюсь на колени, и Джорджи, соскользнув с моих плеч, делает шаг вперед. Она стискивает плащ у своей шеи, глаза у нее широко распахнуты и светятся в то время, как она обводит взглядом темную внутреннюю часть этого помещения.

— Выглядит меньше, чем мне запомнилось, — шепчет она. — И темнее.

Я рычу, оглядываясь по сторонам. В дальнем конце пещеры, около стены, где мы вытаскивали шесть самок из их капсул для спячки, я вижу два холмика аккуратно прикрытых женщин. Ради людей мы должны были их похоронить, но были вынуждены спасаться бегством, поскольку их похитители угрожали вернуться. Я смотрю на мою пару, жду.

Потерявшись в свих мыслях, она стоит, пялясь вокруг себя. Глаза у нее блестят от непролитых слез, и она облизывает свои губы.

— Здесь так холодно.

Здесь теплее, чем снаружи, потому что ветра нет, но я молчу.

— Я оставила их здесь без одежды, потому что отправилась за помощью. У них не было еды, не было вообще ничего, а я бродила по снегу и встретила тебя. Пока они тряслись от холода, мы вовсю заигрывали друг с другом, — она с трудом сглатывает, а потом вытирает щеки. — Я должна была стараться вернуться к ним побыстрее. Может, если б я это сделала, Доминик до сих пор была бы жива.

Так мы пришли сюда, чтобы она могла терзаться чувством вины и самобичеванием? Я сдерживаю слова, вот-вот готовые сорваться с моих губ, однако это так не похоже на мою Джорджи. При возникновении проблемы, она — та, кто предлагает решение. Она не любит зацикливаться на прошлом. Но есть в этом месте нечто такое — и в этих умерших женщинах — от чего она не может прийти в себя и жить дальше.

— Ты сделала все, что было в твоих силах. Мы не могли общаться, не забыла?

— Мне надо было стараться усерднее, — она сглатывает, оглядывая пещеру. — Я могла бы покинуть тебя и вернуться сюда…

— И быть съеденной мэтлаками. Или снежными котами. Или в итоге сама погибла бы в снегу.

Но она лишь мотает головой. Она еще немного бродит по пещере, касаясь грязных стен или пялясь на пол. Остановившись перед обоими прикрытыми телами, она хранит молчание так долго, что я начинаю всерьез за нее беспокоиться. Затем, сделав глубокий вдох, она поворачивается ко мне.

— Мы можем вынести их на улицу? Вряд ли им хотелось бы быть похороненными здесь. Им хотелось бы быть… свободными, — в конце ее голос дрожит. — Под открытым небом.

Я киваю головой.

— Я сделаю это.

На протяжении следующего времени мы не разговариваем, так как я осторожно беру одно человеческое тело, завернутое в шкуру, и вытаскиваю его наружу, а потом — и второе. Джорджи затерялась в своих мыслях, но когда я встаю перед ней на колени и жестом показываю, что она должна снова забраться мне на спину, чтобы мы могли покинуть это место, она делает это без возражений. Когда я вылезаю обратно в холодный воздух, она крепко держится за меня, зарывшись лицом в мою гриву. Я несу свою пару обратно вниз на заснеженную землю, после чего снова становлюсь на колени, чтобы она могла слезть с меня, а когда она встает передо мной, я поднимаюсь на ноги.

Джорджи смотрит на эти три тела ничего не выражающим взглядом.

— Теперь они вместе.

— Скажи, где мне их похоронить и как глубоко. — Если она попросит меня копать до самого подножия горы, я сделаю это. Я готов на что угодно, лишь бы унять скорбь в ее глазах.

Моя пара проводит меня к краю одной из близлежащих скал, и я копаю глубокую яму в снегу. Я копаю как можно глубже, до тех пор, пока утрамбованный снежный покров не переходит в лед. Джорджи пытается помочь, но я рычу на нее, и она прекращает и отходит в сторону. Я не хочу, чтобы она выполняла тяжелую работу, особенно когда она носит наш комплект, который зачат в ее утробе совсем недавно. Ради нее я могу и сам это сделать. Пока я работаю, она плотно обматывает шкуры вокруг каждого умершего человека, обеспечив, чтобы тело было туго охвачено. Она берет кусочек угля и пишет на шкурах какие-то совершенно непонятные символы, а когда я спрашиваю, что она делает, она отвечает, что записывает все, что знает о каждой из девушек, чтобы это не было забыто.

Когда все сделано, она из костей делает маленькие крестики и украшает их бисерными ремешками, которые, как я знаю, подарила ей Мэйлак.

— Я не знаю, каких религий они придерживались, но мне кажется, что главное ведь внимание, — говорит она мне, когда я выпрыгиваю из ямы и иду к ней.

Ну вот, настает время уложить тела умерших внутрь. Я делаю это осторожно, слушая ее наставления, когда она велит мне положить их головой к подножью, как будто они все спят в большом гнездышке из шкур рядом друг с другом. Разместив последнее, я поворачиваюсь к моей паре.

Она плачет.

Я потрясен. Остальные люди время от времени ревут, заливаясь слезами, но моя Джорджи всегда уравновешенная, у нее всегда наготове решение. Однако, сейчас у нее глаза блестят от слез, а губы дрожат.

— Джорджи? — спрашиваю я, обеспокоенный. Это совершенно на нее не похоже.

— Теперь можешь их засыпать, — шепчет она, глядя на умерших, а не на меня.

Я киваю головой, и хотя меня беспокоят ее слезы, я делаю, как она просит. Пока я покрываю их снегом, она сидит рядом с могилой и все это время молча плачет, а потом, когда яма снова заполнена, мы вдвоем собираем маленькие камни и обрисовываем ими контуры могил. Джорджи устанавливает свои сделанные кресты в изголовье каждой могилы, после чего садится у изножья, сжимая руки.

Я усаживаюсь рядом с ней. Совершенно ясно, что она хочет на прощание сказать несколько слов. Наверное, это входит в человеческий обряд погребения.

Полными слез глазами Джорджи смотрит на кресты и делает глубокий вдох.