Такая Война (СИ) - Вишневский Сергей Викторович. Страница 18

— Вышло, — кивнул подмастерье.

— Завтра с утра в путь? — с надеждой поинтересовался Гурт.

— К заставе, — приходя в себя, кивнул Мак.

Вар продолжил точить меч, а Билл решил поставить кашу еще раз, видя, как быстро умял остатки подмастерье. Гурт продолжил постепенно подкладывать ветки, и только Рум больше не произнес ни слова. Разве что несколько раз кинул встревоженный взгляд на мага.

— Говорят, внешнюю заставу делали как первый фронт, — бормотал Гурт, устало переставляя ноги. — Там планировали серьезную стену построить и перекрыть ущелье совсем, но, как обычно бывает… Кто-то увел деньги, кто-то начал верещать о излишних военных расходах… А еще болтают, что клан «Древней сосны» отказался выполнять распоряжение императора. Вроде как он на них повесил строительство стены.

— Не, — подал голос Вар. — Там не так было. Никто не смеет ослушаться указа императора. Даже великие кланы. «Древняя сосна» выпросила у императора отсрочку в пятьдесят лет. У них наследники грызню начали. Внутри клана почти война.

— И император разрешил им грызться дальше? — с сомнением поинтересовался Мак. Его взгляд устремился на вершину, до которой было еще несколько часов ходу.

— А бог его знает, но стена у внешней заставы и крепость накрылись медным тазом, — пожал головой Гурт. — От степняков хватает, а саторцы могли и в обход пройти в империю. Через ущелье оно, конечно, ближе, но на нем клином свет не сошелся.

— Как видишь, сошелся, — Вар оглянулся назад. Остальные солдаты тоже едва переставляли ноги. Весь дневной переход они шли без остановок и сейчас были готовы упасть прямо на камни там, где стояли.

— Надо передохнуть малость, — произнес Гурт, оценив состояние солдат. — Передохнуть и последний рывок сделать. С этой сопки заставу видно. Тут часа два ходу, не больше.

Мак кивнул и присел у огромного валуна, покрытого мхом.

— Дышать тяжело, — тихо произнес он, растирая колени руками, одетыми в стальные перчатки. — И колени гудят…

— Это горы силу забирают, — подал голос Билл. — Горы всегда забирают твою силу, если ты их не по чину оседлать решил.

— Верно говоришь, — кивнул Гурт, усаживаясь рядом. — И пока ты с них не сойдешь — силу не вернут…

— Горная болезнь, — еле слышно произнес Мак по-русски.

— Перекусить надо, — произнес Рум, доставая кусок подсохшего хлеба. — И думать, как костер жечь будем. Тут дров нет…

— У Жака мешок, — кивнул на молодого парня Вар. — С навозом засохшим. Горит слабо и воняет, но долго, и весит не много.

Каравай хлеба и небольшой кусок сыра разделили на всех и пустили по кругу бурдюк с сильно разбавленным самогоном.

— А руки у тебя навсегда черными останутся? — вдруг спросил Вар, глядя, как Мак облизывает стальные накладки на пальцы.

Мак замер и взглянул на грязные перчатки, которые не снимал уже несколько дней. Потом взгляд перешел на воина.

— Навсегда, — кивнул он. — Да и не руки это, если разобраться.

— А что?

— Артефакты. Артефакты из моей плоти. — задумчиво ответил подмастерье. — По другому было бы долго и сложно. Мне, чтобы биться силой так, как сейчас, еще полгода заниматься надо было бы.

Парень устало вздохнул и поднял взгляд к голубому небу.

— Помнишь, мы медь собирали и золото? Перед тем как на лагерь перевалочный напасть? Вот с той меди, золота и своей плоти я артефакты и сделал. — Мак обвел взглядом воинов. — Не было у меня другого выхода. А то, что осталось — вечерами на заготовки для баньши делал.

— А как ты теперь с ними, — Гурт указал на стальные перчатки. — Ты теперь до смерти будешь в перчатках ходить?

— Лучше так, чем силой все подряд пачкать, — пожал плечами Мак. — Ладно бы я магом жизни был или света. Если я пальцем живого коснусь, оно помереть может, а не погибнет, так проклятье заработает.

Мак стащил перчатку и отломил рукой кусок хлеба. Прямо на глазах воинов хлеб начал темнеть и покрываться плесенью.

Вар и Гурт переглянулись.

— Больно высока цена, — покачал головой седой десятник.

— А меня торговаться не звали, — выдавил подмастерье горькую усмешку. — Либо так, либо никак.

Мак кивнул Биллу.

— Там еще немного осталось огонь-воды? Рану бы промыть…

Здоровяк кивнул и достал из своей сумки почти пустой бурдюк с самогоном и остатки чистой тряпки.

— Держать надо? — спросил Вар, глядя, как укладывается на спину подмастерье.

— Справлюсь, — выдохнул парень, готовясь к очередной экзекуции.

Билл размотал повязку и смочил в самогоне тряпицу.

— Не дергайся только, — произнес он, передавая ее Вару. — Зря не дал нам в лагере сразу рану обработать.

— Времени не было, — произнес подмастерье, собираясь с духом. — Едва уйти успели.

Пока Мак шипел и скрипел зубами, рядом, глядя на сопки вокруг, начал рассказывать Гурт.

— Я когда служил первый срок, думал, вернусь домой, денег привезу, заживу по-настоящему. Нас то в семье семеро пацанов росло. Отец рано помер, лихоманкой положило его в конце зимы. — Гурт приложился к бурдюку и, вздохнув, продолжил. — Так вот, когда вернулся с первого срока, оказалось, что девка, которая меня клялась ждать, померла в третью зиму, как ушел. Одного брата на торжище до смерти палками забили. Он спьяну на кланового сборщика налогов с кулаками полез. Матушку тоже предки прибрали к себе. Трое братьев ушли в столицу по прошлой весне. Больно голодно было в родной деревне.

Вар закончил промывать рану и, закупорив бурдюк, передал здоровяку, после чего внимательно оглядел Гурта.

— И вот я вернулся после первого срока. В кармане три золотых монеты. Одну за службу, вторую за войну, а третью трофеями собрал. Думал, заживу, а дома шаром покати. Двое братьев едва концы с концами сводят. Если бы не корова, так давно бы по миру пошли. Да и та тощая, больная. В зиму с них сборщик три шкуры содрал за два года. Считай, только на посев зерна оставил, да корову одну. Вроде как не до последнего обобрал. — Гурт усмехнулся и махнул рукой. — И чего делать было? Из семерых братьев, матери, да девки моей, что по ночам душу во сне грела, осталось только двое братьев и три золотых.

Мак осторожно поднялся и сел так, чтобы Вару было удобно его перевязывать.

— Пожил я так с братьями несколько месяцев и на душе такая тоска встала, что совсем сник. Оглядел наш дом родительский и махнул рукой. Пешком пошли с братьями на ярмарку, к городу. Там все золото отдал. Скотину скупили, зерна набрали, птицы, лошадей справных, инструмента. В общем, хозяйство недурное собралось. На троих бы хватило. — Гурт улыбнулся доброй улыбкой. — Уже обратно возвращаться хотели, но тут я увидал императорский сбор армейский. За золотой на пять лет. Ну, и решил, что лучше уж обратно, чем в деревню свою.

— Воротило от работ земельных? — спросил Рум.

— Да не то чтобы воротило, — пожал плечами Гурт. — Матери могилка, девки моей и брата. Дом пустой. Троих братьев куда занесло — черт его знает.

Тут десятник задумался на несколько секунд и кивнул своим мыслям.

— Наверное, меня с мертвой матери и девки воротило. Оно вроде как с мыслями о девке просыпался, а с мыслями о матери засыпал. А тут вернулся и как ножом по сердцу. Тоска черная на душу легла.

— Ты никогда не рассказывал о прошлом, — тихо произнес Билл. — А дальше что было?

— Дальше? — поднялся на ноги Гурт. — Дальше я в строю четыре срока выслужил. После каждого срока в деревню возвращался. Золотую монету братьям нес, могилам кланялся, надирался как грузчик в порту и снова сбор армейский искал на ярмарке.

— А когда у тебя срок выходит? — задумчиво спросил Рум.

— Этой весной вышел, — тихо ответил Гурт.

— А почему тогда остался?

— До родной стороны далеко. Да и на кого оставить вас, оболтусов? Меня же до этого в десятники не ставили. — седой воин подхватил мешок и закинул на спину. — Ну? Чего расселись? Нам наверх забраться надо и место для лагеря найти. Да и магу нашему поглядеть надо. Может, там и будет он свое колдунство творить?