Нана (СИ) - Сокол Елена. Страница 85

Черт… Расстегиваю лифчик и сжимаю ее груди. Они идеальные, помещаются в моих ладонях так, будто специально для этого и были созданы. Нана дышит все тяжелее, прижимает меня к стене, не давая выбора. Она точно не от мира сего. Ну, и кто занимается сексом перед важным заездом?

Мы. Кто же еще?

Сдергиваю с нее трусики, подхватываю под бедра и поднимаю на весу. Быстро разворачиваюсь, прижимаю ее спиной к холодной стенке фургона и вхожу резко, неожиданно, не давая опомниться. С ее губ срывается громкий вздох, и стройные ноги сильнее обхватывают мою талию.

Нана шумно выдыхает, впивается пальцами мне в плечи и волосы, подается вперед всем телом. Чувствую, как она обхватывает меня изнутри — плотно, жарко, и с нажимом касаюсь своей твердостью самой ее глубины.

Она замирает, принимая меня на всю длину, выгибает спину и низко охает. И я тоже останавливаюсь и застываю вот так, чтобы посмотреть на нее. Порочную и чистую одновременно, раскрепощенную со мной наедине и скромную на людях, с припухшими от поцелуев губами и разметавшимися по плечам волосами. Мою. Смотрю в ее глаза и понимаю, что в них все, что делает меня счастливым.

Выхожу и снова резко заполняю ее до конца. До боли сжимаю пальцами ее ягодицы, с силой вдавливаю в металлическую стенку фургона. Пусть все слышат, мне все равно. К черту заезд, все эти соревнования, всё! К черту! Эта девушка — единственно нужное и важное, что есть в моей жизни. И я продолжаю: ритмично, жестко, глубоко, быстро. Снова и снова.

Нана дышит прерывисто. Тихо стонет, закатывая глаза. Ее руки мечутся по моим плечам, а с губ слетают признания в любви вперемешку с неприличными словами. Она то смеется, то плачет, то на мгновение замолкает, будто вот-вот задохнется, а затем снова сбивчиво что-то шепчет и просит меня не останавливаться. Я наслаждаюсь каждой секундой, чувствуя свою власть над ней, двигаюсь все быстрее и сильнее, ощущая, как напрягаются ее мышцы.

Нана обхватывает мою спину руками, впивается пальцами в кожу. Ловлю губами капельки пота, стекающие по ее шее. Врываюсь в нее снова и снова. Мы — как две половинки, два кусочка одного целого, которые слишком долго искали друг друга. Превращаем секунды в вечность, слышим, видим, любим, дышим одним воздухом, делим на двоих стук наших сердец.

Чувствую, как она начинает дрожать. Трепещет, сжимает меня, закусывает губу, чтобы не закричать. Я тоже подрагиваю внутри нее, но сдерживаюсь, чтобы не кончить. Мне хочется продлить этот момент, любуясь ею, впитывать глазами все оттенки эмоций, написанные на ее лице.

Она прекрасна. Чертовски красива, какой-то ведьминской, колдовской красотой, в которой сплетаются нежность, ласка, хитрость и жесткость. С мокрыми прядями волос, прилипшими к шее, подпрыгивающими в такт движениям темными сосками округлых грудей, румянцем на щеках, горящим так ярко, что его видно даже в полутьме фургона.

Нана стонет, ударяясь нечаянно затылком о стену, а я продолжаю двигаться резче и жестче. Чем сильнее ее вспотевшие пальцы впиваются в мои плечи, тем неистовее я ударяюсь о ее бедра. Рычу, как голодный дикий зверь, коротко и нежно целую, потому что мне не хватает воздуха — меня настигает огонь. Мы горим вместе.

И мне хочется побыть в ней еще подольше, но я понимаю — только сейчас, только назад, больше никогда. Едва успеваю выйти, как, подрагивая, обжигаю ниточками горячей страсти кожу на ее бедрах. Еще бы немного, и сердце бы остановилось… Наклоняюсь и целую самые потрясающие на свете глаза, нос, губы.

Мне так хорошо, что ноги дрожат. Это так сильно, что нет сил отдышаться. А она смеется. Нет, реально — ржет, чертовка! Выжала из меня последние силы и хохочет, сползая с моих рук и переплетая вместе наши пальцы. На ее лице блуждает счастливая улыбка. И мне так уютно в этот момент, что хочется мечтать и строить планы на будущее.

— Сколько до старта? — Хихикает Нана, спуская меня с небес на землю.

И я касаюсь губами изгиба ее шеи и ощущаю солоноватый привкус. Мы обжигаем друг друга частым дыханием и осыпаем нежными поцелуями. Ее пальцы щекочут мой затылок, поднимаются выше и зарываются в волосах. Она обожает это — с тех пор, как я постригся, ее не оторвать от них. Гладит, взъерошивает, просто касается ладонью, чтобы почувствовать, как они колются с боков над висками.

— Может, никуда не пойдем? — Предлагаю, скользя рукой по ее бедру. — У меня ж на лице написано, чем я только что занимался.

И на удивление себе самому, снова начинаю возбуждаться.

— Мне кажется, весь стадион слышал, — Нана улыбается, — и все гонщики, и их команды, механики, помощники…

Закрываю ей рот рукой.

— Как же стыдно…

Нана целует мою ладонь, убирает ее и прижимается лицом к моей шее.

— Я, кажется, пару раз затылком нехило приложилась. — Смеется. — Этот грохот точно должны были услышать.

— Да. Все ты виновата.

— Ты сам меня здесь зажал, — продолжая целовать, поправляет юбку.

— Как же.

Она отстраняется, и я вижу озорные огоньки в ее глазах.

Да, мы бы точно продолжили, и не раз, если бы не гонка.

— Где моя экипировка? — Оглядываюсь в полутьме и понимаю, что все это было лишь коварным планом Наны по соблазнению меня. Иначе, зачем ей понадобилось закрывать дверь, когда она заходила следом в фургон, чтобы «помочь» мне одеться. — Черепаха, мотоботы, налокотники? Хоть что-нибудь?

— Парень, надень для начала штаны, — смеется она, приводя себя в порядок и натягивая трусики.

И мы начинаем ржать.

Через пять минут, когда дверь уже открыта, в нее просачивается горячий летний воздух и слепящий свет солнца, Нана поправляет на мне джерси. Заботливо кружит вокруг, расправляя складочки на ткани, хотя прекрасно знает, что через полчаса вся амуниция будет напрочь забита дорожной пылью и грязью. Но ей почему-то очень нравится обо мне заботиться.

— А Ян Карину к себе уже недели две не подпускает, — шепчет она мне на ухо, вероятно, чтобы добить. — Копит энергию для заезда. — Легонько хлопает по плечу, наблюдая за реакцией. Но все уже зажило, и плечо больше не болит. — Он, вообще, серьезно к этому делу относится. Бороду не бреет, да и не моется, наверно. А еще Карина говорит, что у него куча примет. И даже есть счастливые трусы для гонок.

Глаза Наны смеются, сверкают, как растопленный на солнце шоколад.

— Они с Психом — хорошая пара, — соглашаюсь я и, не в силах сопротивляться внезапному порыву, притягиваю ее к себе.

Мне все время мало. Мало поцелуев, прикосновений, разговоров, прогулок — всего-всего. Даже ночи кажутся теперь предательски короткими, чтоб их!

— Тебе пора, — она легко и почти невесомо касается моих губ, — все уже подтягиваются к старту.

Ее слова, как приговор. Я — выжатый лимон. По моему телу растекается приятная расслабленность, на душе хорошо и светло. Лень куда-то идти, что-то делать. И Нана определенно играет за другую команду, раз решила высосать из меня все силы перед гонкой.

— Сначала — ты. Иди ко мне, — дергаю ее на себя, целую крепко, страстно, глубоко, и этот горячий поцелуй заряжает меня силами, как по волшебству.

А дальше старт.

Волнение, напряжение, попытка настроиться. Легкий взмах рукой в сторону зрителей, приветствие других гонщиков, нервы у рамки. Последний взгляд на трибуну в попытке выхватить из толпы фигуру брата, но его там нет — он так и не пришел. Гул моторов, шум стадиона, пыль в лицо, оседающая на маске. Три, два, один.

Поехали!

Кирилл

Прихожу на стадион к самому старту, чтобы не попасться никому на глаза. Занимаю место на самом верху, за толпой каких-то чудиков с плакатами. Брату ни к чему знать, что я был здесь. Мы не виделись почти два месяца, но я не пропустил ни одного его заезда. Видел все своими глазами. Переживал, болел, радовался, мысленно проходил с ним все круги.

Надеваю капюшон, прячу руки в карманы. Рев двигателей, гул болельщиков, земля из-под колес — все это вызывает внутри тупую боль, острую ностальгию по тому, чего лишился из-за собственной глупости, но сил вернуться у меня пока нет. Ровно, как и мужества, чтобы попытаться наладить отношения с Ильей.