Падение (СИ) - Стасина Евгения. Страница 49

Я все еще нахожусь под впечатлением нашего разговора, бессмысленно пялясь в окно на спешащих куда-то прохожих. Кто бы мог подумать, что наша история закончиться так? В суде, спустя долгие изнуряющие попытки договориться. А разбирательства неминуемы, крестный говорил со всей серьезностью, давая понять, что попьет моей крови в попытке проучить.

— Привет, — слышу нежный голос Марго, на время забывая о своих трудностях. — Я успела соскучиться.

— Давай, пообедаем вместе? Могу за тобой заехать.

— Я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но мне нужно закончить работу. Выставляюсь уже через пять месяцев, а картины до сих пор не дописаны.

— Не думал, что у художников такой плотный график.

— Его нет, — смеется она по ту сторону телефона. — Любая свободная минута для меня рабочая, особенно если вдруг находит вдохновение. И потом, я не хочу ударить в грязь лицом на фоне других авторов. Сам ведь знаешь, один Соколов со своим выдающимся талантом нагоняет на меня жути.

— Уверен, ты сможешь его уделать.

— Ты точно не против, чтобы я выставила твой портрет?

— Если ты уверена, что он венец твоего творчества, то я даю зеленый свет.

— На сто процентов. Сегодня приходил мой агент, и я сумела его впечатлить. Он даже просил, чтобы я вас познакомила…

— Не слышал ничего хуже.

— Брось, со временем ты станешь терпимей к его предпочтениям, когда поймешь, какая он тонкая удивительная натура.

Мы молчим какое-то время, не ощущая дискомфорта от воцарившейся тишины.

— Давай я приеду к тебе через час? Закажем еды, ты будешь рисовать, а я контролировать.

— Лучше поужинаем вдвоем. Я даже воспользуюсь своей девственной духовкой…

— Мне уже стоит начать опасаться?

— Не думаю, у меня был хороший учитель — бабушка. И потом, ты мне еще пригодишься в добром здравии.

— Ладно, трудись. У меня самого тут аврал.

— Что-то случилось? — наверняка, заметив, как изменился мой голос, интересуется девушка.

— Маша наняла адвоката, так что процесс будет не таким легким.

— Уверена, рано или поздно, она успокоиться. Я хоть никогда и не общалась с ней близко, но глядя на нее не приходиться сомневаться, что она добрейшей души человек.

— В этом ты права. Ладно, позвоню тебе позже. Хочу переговорить с Павловым.

Я вешаю трубку, раздумывая над тем, как жизненные обстоятельства вынуждают человека выпускать свои коготки. Что бы она ни думала обо мне, я готов пойти на любые уступки, лишь бы немного облегчить ее страдания.

— Какого черта! — выслушав Машиного адвоката, зло сверкаю глазами.

— А чего же ты ждал? Кафе — минимальная плата за ее разбитое сердце! — ухмыляется Волков. Это уже четвертый визит на моем счету в его контору, поскольку он всякий раз выдвигает новые требования, стремясь оттянуть уже всем очевидный итог — развод.

— Вам мало квартиры? Я предлагаю не малую сумму на ежемесячные расходы! Она может вообще не работать!

— Может, но с недавних пор в ней проснулась тяга к рестораторству. Почему бы ни дать ей такую возможность, проявить себя в этой сфере?

— Да она ничего в этом не смыслит! Думаешь, я не понимаю откуда ноги растут? Ты уже четыре месяца насилуешь мой мозг! Я просто хочу видеть ее подпись в этих чертовых бумагах!

— Без проблем! Сначала сам подпиши, и ее долго ждать не придётся!

— Черта с два, я на это пойду! Так что, даже не надейся!

— Твое право. Встретимся в суде, где, поверь мне, разделим между вами все, вплоть до столовых ложек на кухне!

— Уладь это, — плюю в трубку своему другу, нервно сверля глазами дорогу перед собой. С недавних пор подобная взвинченность не отпускает меня, мешая спокойно спать и заниматься работой.

— Чего ты от меня ждешь? Либо мы все решаем мирно, либо доверяемся в руки судьи. Этот Волков вцепился, как цербер! Поговори с Машей, может она все же уже успокоилась.

— Сам-то веришь в это? Она меня на порог не пускает! Еще и родители ее поддерживают, мать даже говорить со мной не хочет!

— Тогда соглашайся, кафе — это малая кровь, уж, поверь. Если начнем делить все — потеряешь в разы больше.

— Нет! И это не обсуждается! — разворачивая руль, направляюсь в сторону дома, где когда-то мы были семьей.

Незаметно в наш город прокрался холод, пробирающий до костей, а дороги засыпало снегом. Я, постепенно, свыкаюсь с мыслью, что как раньше уже не будет, что приближающиеся праздники мы с сыном встретим вдвоем, вместе откроим подарки, и я, одиноко, подниму свой бокал, встречая новый год, который мне предстоит исписать своей рукой, словно белый лист, в гордом одиночестве. На дворе середина ноября, а это значит, что я все-таки выстояла, продержавшись под порывами сбивающего с ног ветра, сметающего все на своем пути. Я не упала, оплакивая свою горькую участь, приучая себя улыбаться ребенку, чтобы он не заподозрил, что в моей душе все скованно непрошибаемым льдом. Трудно принять отсутствие мужа, уже столько месяцев обнимающего другую. Трудно переступить через себя и взглянуть на ситуацию трезво. Я словно озлобилась и больше не в силах вернуть себя прежнюю, чувствуя, как постепенно становлюсь другим человеком. Все эти долгие дни я наслаждаюсь рассказами Дмитрия Арсеньевича, в красках вещающего о негодовании мужа, стоит адвокату в очередной раз встретиться с ним для обсуждения наших дел. Я знаю, что это неправильно, что ничего не измениться, и развод нам уже не предотвратить, но испытываю больное удовольствие от его мук, упиваясь тем, что хоть так, но смогла поквитаться с обидчиком. Я, как и прежде, орошаю подушку слезами в темноте одинокой спальни, надеясь, что когда-нибудь смогу разлюбить этого человека, смогу вздохнуть полной грудью, освободившись от ненависти и боли. Я не отвечаю на его звонки, игнорирую бесчисленные попытки прорваться, через мою броню, позволяя ему редкие встречи с сыном на территории его родительской квартиры, где ощущаю поддержку от его близких. Моя мама старается не касаться этой темы в наших с ней разговорах, хоть я и чувствую ее беспокойство в дрожании голоса и тягостных вздохах. Семен на редкость спокойно воспринял подобные перемены, наверняка, не заметив больших изменений, поскольку с первых дней привык к папиному отсутствию. Безусловно, он иногда меня спрашивает, почему папа больше не ночует дома, но удовлетворяется моими ответами, что Андрей очень занят делами. Со временем, мне придется ему объяснить, что у отца появилась другая, позволить Медведеву показать Семке эту сторону своей новой жизни, но сейчас, когда раны еще не затянуты и до сих пор кровоточат, я не даю ему шанса представить ребенку Риту.

В дверь кто-то звонит, и я плотнее кутаясь в вязаный кардиган, открываю ее, так и не взглянув в глазок.

— Привет, — засунув руки в карманы пальто, здоровается пока еще мой законный супруг, проходя в прихожую.

— Здравствуй, — выдерживая его взгляд, сухо отвечаю ему. Он, кажется, удивлен, отмечая царящие во мне перемены: я заметно похудела, став какой-то угловатой, словно подросток, только вступающий на путь, ведущий к его превращению в девушку, тело которой обещает рано или поздно принять плавные изгибы в нужных местах. Мои глаза теперь пронзают его холодом, ведь именно так я теперь гляжу на окружающих — с опаской, что кто-то может решить, что я слабая, и попробует чем-то меня задеть.

— Где Семка?

— На хоккее, твой отец привезет его вечером.

— Поговорим?

— Разве мы еще не все обсудили?

— Видимо нет, раз так и замерли в одной точке. Я пройду? — делая шаг в сторону гостиной, спрашивает он меня, но я преграждаю ему дорогу, не собираясь вести дружеские беседы за чашкой горячего чая.

— Брось, не пора ли уже нам прийти к компромиссу?

— Я в этих делах не сильна, поэтому обратись на прямую к моему адвокату, — ухмыляюсь его растерянности.

— Он у тебя несговорчивый…

— Зато лучший, — парирую я, постукивая пальцами по гладкой поверхности тумбы.