Сказка зимнего Синегорья (СИ) - Рудышина Юлия. Страница 15

Явилась и ледяная красавица Метелица — шла она важно, со всеми раскланивалась, а за ней медведи в упряжке лари расписные везли — видать, подарки это для молодых. И странно, что не спали звери в своих берлогах, как зимой всем медведям положено — но в зачарованном лесу Синегорья все, что угодно, быть могло, и Снежке казалось, что даже если заговорят звери, то не будет она слишком уж удивлена. Тут же коты вспомнились, которые уговаривали ее не бояться да поверить в сказку зимнюю. Стало немного грустно от разлуки с родней, но попыталась Снежка в этот светлый морозный день не тосковать да не печалиться. Еще свидятся.

…Шла к крыльцу Метелица, и платье ее из кружев и синего переливчатого шелка казалось невесомым, словно дымка над горами и закованной в лед речкой, а волосы локонами серебряными спускались до земли, и перевиты они были жемчугом, а очелье дивное сверкало аметистовыми каменьями.

Таня, горная девушка, как две капли воды на Малахитницу похожая, тоже пришла на свадьбу зимнюю, подарила она невесте клубок волшебный, который может привести в любое время и любое место зачарованного леса, заодно и домой отправить. А про то, как пользоваться им да не заблудиться в сказке, обещала потом рассказать, заглянув в гости на чай с ягодами. А жениху Танюша с благодетельницей своей, девкой каменной, поднесла дивный цветок, вырезанный из прозрачного, как лед хрусталя — и каждая грань его сверкала и искрилась, ловя солнечный янтарный свет, и каждый лепесточек глаз радовал своим изяществом.

Снежка с благодарностью дары все приняла, а Морозко дальше гостей зазывал — вот снежные девки из метели вышли, краснощекие, в тулупах стареньких, в белых пуховых платках, принялись они плясать вокруг старой ели. И с каждым мигом хорошели девки снежные, побелели их рябые лица, одежа поменялась. А как еще три круга, притопывая, прошли они под свист птичий и уханье белых сов, что примостились на верхушке ели, так и вовсе раскрасавицами стали — в кокошниках высоких, в шубейках песцовых, на ногах появились сапожки красные. Пляшут девки, песни поют, зиму прославляют.

За ними вслед скоморохи выскочили из-за деревьев, принялись на гуслях да балалайках играть да колокольцами звенеть, кувыркаться в снегу, снежками бросаться, песни распевать о женихе да невесте, расхваливать всем новую повелительницу Синегорья. Вот один из них из сугроба вытащил берестяную личину, другой — доху навыворот надел, третий — платок девичий нацепил да щеки свеклою натер, и понеслись прибаутки да шутки, как обычно на Коляду бывает. Только у терема Морозко все это веселей было, ведь скоморохи — духи зимние — могли подпрыгнуть выше самой высокой сосны или по крышам терема ледового прокатиться.

И смех стоял весь день на поляне, веселье кружило зачарованный лес, девки снежные даже строгую, равнодушную к хороводам, Метелицу в пляс утянули, и она лебедью белой выступала среди красавиц снежнокосых, а Вьюга с Завирухой так разгулялись, что над всем Синегорьем летали в этот день метели, заметая дома и дороги, леса и горы.

И люди, глядя на диво это да слыша звон колокольцев волшебных, знали — то зима что-то празднует, и лишь Марейка, бабушка Снежкина двоюродная, догадалась, что это внучка ее с царем Синегорья венчается. И венчают их вьюги и метели, венчают их горы, покрытые снегом, венчают их ветра косматые северные, те ветра, что прилетают зимой в эти края гор и лесов густых. Венчают просторы белоснежные, над которыми летят на ледяных санях жених с невестой, приветствуя край свой сказочный.

И люди, чувствуя это, выходят на крыльцо, смотрят на небо, заслонившись от солнца — в этот день — диво-дивное! — метель метет, а небо чистое, синее-синее, как тень на снегу в морозный день. И солнце янтарным цветком распускается там, в вышине хрустальной.

Но только Марейка видит Снежку — и машет ей рукой, надеясь ещё свидеться. И заметив, как похорошела внучка, радуется старая ведьма, шамкает что-то тонкими губами, и глаза ее молодеют, и даже кажется — стоит у кособокой избы, потемневшей от времени, не бабка согнутая, а девка с длинной толстой косой в пестром платье нарядном, и лицо ее гладкое да светлое.

— Будь счастлива, Снежка, будь счастлива, — шепчет Марейка, радуясь, что все у ее девочки сложилось, что смогла она счастье свое отыскать да удержать.

Теперь Снежку и Морозко никто не разлучит.

Забывалось понемногу, как это — быть человеком, понравилось Снежке жить в хоромине ледяной среди волшебного леса. Понравилось смотреться в зеркало дивное — там все-все отражалось, что в мире когда-либо было и еще будет. Понравилось летать над горами, понравилось наряды носить старинные, и даже тяжесть камней в украшениях приятною была.

Нравилось девушке слушать шепот леса — как сосны переговариваются кроною заснеженною, как скрипят стволы их, как в морозном воздухе сороки стрекочут, как филины вздыхают, вороны кричат, огромными черными тенями закрывая солнце, когда принимаются кружить между старыми деревьями.

И лес отвечал Снежке такой же любовью, не давая заблудиться среди старых елок и высоких сугробов, что сверкали и искрились, напоминая горы из серебра. Лес рассказывал своей повелительнице давние тайны, и старые сказки оживали в тишине этой первозданной.

Снег и метель, сосны и купол небес, янтарь солнечного света, и ледяные балконы вокруг терема, на которых так приятно стоять и смотреть на открывающиеся виды… вихри волшебные, что приносят запахи зимнего леса, волчий вой, что убаюкивает ночами… В избе Морозко нашлись старые свитки и книги в тяжелых переплетах, украшенных каменьями самоцветными. И были там давние легенды и сказы чудные, Снежка могла прочесть о том, как раньше жилось в зачарованном лесу, увидеть яркие картинки, рисованные чьей-то рукой мастерскою — там и сам зимний царь был, и звери лесные, и духи Иного мира, и горы снежные, и поселки заводские — такие, какими они были, наверное, лет за двести до рождения Снежки среди людей. Пристани там были деревянные, мосты да мельницы старинные, люди в одеже непривычной — совсем как у тех блазней, что когда-то, в прошлой, кажется, жизни, к Снежке пришли с дарами от Матушки Метелицы.

Вспомнила о том царица зимнего Синегорья и отложила книгу, листочки зашелестели, когда она закрылась сама собою, словно поняла, что интерес к ней Снежка утратила.

А царица села у окошка, разрисованного морозным узором, достала из сундука со свадебными дарами клубочек волшебный и нахмурилась, его разглядывая.

Стоит ли идти к людям? Не осерчает ли муж ее, что так скоро она его покидает? Но ведь она вернется! Только одним глазком посмотрит, как ее родные живут, все ли у них хорошо, и снова придет в зачарованный лес, к его метелям и полянам заснеженным, к его волшебной красоте зимней.

— Надумала все ж… — послышался голос Морозко.

Снежка испуганно обернулась, клубочек упал и покатился к двери, сверкая искрами, что серебряными звездочками рассыпались по полу.

— Но я же не сейчас ухожу!..

— А уже дорога открылась, теперь не тебе решать… — но царь зимы не серчал, он лишь улыбнулся ласково. — Иди же по ней, Снежка, но Танюшку не забудь с собой позвать, она часто ходит к людям, без нее и с клубком можешь заплутать — он укажет, куда идти, а вот в какое время… к чуди белоглазой ещё угодишь, али во времена Ермака лиходея!

— Чего ж лиходея, он Сибирь открыл… — растеряно отозвалась Снежка, вскакивая, и ногой приостановила клубочек, чтобы напоследок мужа обнять. Попыталась вспомнить, что читала про Ермака — первопроходцем он был, хорошего много о себе оставил в памяти людской.

— Для тех, кто сейчас живет — он, может, и хороший… А вот для тех, ко ушел навсегда во тьму пещер и гор… Но не будем. Кто старое помянет… Иди, проведай родню, да в подарок им от меня передай здоровье богатырское да зиму ласковую!

И Морозко обнял ее, потом рукой в воздухе провел, и там открылись пещеры — но не такие жуткие, как те, в которых Снежку держал Хозяин Золота. В этих свет мягкий был, чуть зеленоватый, и стены виднелись с малахитовыми узорами… Видать, там Танюшка и жила.