Магистр ее сердца (СИ) - Штерн Оливия. Страница 48

Алька судорожно хватала ртом воздух и все не могла надышаться. Ей казалось, что железный ошейник стискивает шею, и поэтому каждый вдох дается с трудом, так, словно горло со всех сторон забито песком. В груди болело, тягуче-горячо, а руки сделались совершенно ледяными.

Она должна была думать.

О том, как отсюда выбраться. Или о том, кем могла быть эта тварь, занявшая тело Авельрона. Или о том, почему твари так важно, чтобы за Алькой пришел Мариус. Что-то связывало их, возможно, в прошлом, но она понятия не имела, что.

Думать… получалось плохо.

Но спазм, наконец, отпустил, Алька отдышалась и принялась осторожно спускаться вниз, в свое узилище. Сперва ноги, потом съехать чуть нижу по камням. Так даже лучше, меньше риск поскользнуться, упасть и что-нибудь себе сломать. Она сама не до конца понимала, зачем спускается. Но это… хотя бы подальше от твари, от ее ломано-дерганых движений, от стеклянных глаз. Уж лучше соседство того неведомого, что шуршало и вздыхало в темноте.

Когда спуск остался позади, Алька с облегчением выдохнула. Ее тихая истерика угасла сама собой, мысли немного прояснились. По крайней мере, вернулась способность рассуждать.

Тело казалось слабым, ватным, и хотелось просто сесть на пол, откинуться спиной на каменную стену и закрыть глаза.

Вместо этого она стиснула зубы и заставила себя переставлять ноги, мерить шагами расстояние от стенки до стенки. Получалось ровно пятнадцать нешироких шагов. И — такое впечатление, словно это место, куда ее бросила тварь, было всего лишь переходом в больший грот, откуда по-прежнему доносились тихие звуки. Шелест, скрежет, сопение.

"Шагай", — велела себе Алька.

Ей очень хотелось сесть, закрыть глаза и забыться. Но сесть — означало замерзнуть окончательно. А потом быстро заболеть и умереть. А она хотела жить и выбраться из этой вязкой тьмы.

"Если тварь ждет Мариуса, то надо перепутать ей все планы, — медленно размышляла Алька, — надо бежать отсюда. И сделать это до того, как я ослабну от голода и жажды".

Тут она остановилась и горько усмехнулась.

Бежать…

Хорошо сказано. Но куда? И как?

Дверь закрыта на засов. Да и страшно высунуть нос туда, где сидит это нечто, в теле Рона. А что с ним самим? Есть ли шанс вернуться? Или — все? Все-таки погиб прекрасный принц?

Алька тряхнула головой и сделала еще несколько шагов.

Ступни мерзли, и потому она старалась ходить то на цыпочках, то на пятках. Хорошо еще, что острых камней попадалось не много, а то бы уже все ноги изрезала…

Нет, сейчас не время думать об Авельроне.

Она должна — просто должна ускользнуть от чудовища до того, как сюда пожалует Мариус. Она не должна стать приманкой в ловушке… Не должна.

Алька поежилась. По ногам тянуло промозглым холодом, как будто по гроту гулял сквозняк. С трудом выдравшись из собственных печальных размылений, Алька еще раз посмотрела с залитый чернильной темнотой зев тоннеля. Сквозняком тянуло как раз оттуда — каждый раз, когда она проходила мимо. Это могло означать, что и тот, следующий грот — не тупик, и что можно пройти куда-то дальше…

Она глубоко вдохнула. Выдохнула.

А что, если то неведомое, которое шуршит и сопит, попросту ее сожрет?

И сама же ответила на свой вопрос.

Если ее съедят, тварь в теле Рона будет бессильна. Мариус, он ведь далеко не дурак, в любом случае потребует у твари предъявить доказательства того, что Алька жива и здорова. А если доказательства нет — так и встречаться незачем. Мариус будет свободен, и тварь не сможет причинить ему вред.

Так что…

Похоже на то, что тоннель и в самом деле оставался единственным выходом из сложившейся ситуации. Во всех смыслах.

Алька сжала кулаки и решительно шагнула по направлению к тоннелю. Она старалась дышать глубоко и размеренно, не давая страху ни единого шанса.

Она пройдет. Она должна пройти. И тогда, когда вернется к Мариусу, расскажет ему все-все. И про Кьера, и про кальхейм, оставленный у Рона. И больше никогда и ничего не будет скрывать от человека, без которого не мыслит своей жизни.

…Невольно затаив дыхание, Алька окунулась в кромешный мрак. Воображение мгновенно нарисовало красочную картину — чудовищные жвала смыкаются на ней, перекусывая, ломая пополам, кровь плещется на камни с тошнотворным хлюпаньем. И…

Ничего не произошло.

Никто не напал, не схватил, не вцепился, вырывая кусок плоти.

Алька тихо выдохнула. Ее прошиб холодный пот, сорочка на спине сделалась мокрой.

Еще шаг. Осторожно, ощупывая перед собой пол, судорожно выискивая местечко, чтоб было поменьше камней.

Где-то впереди снова что-то зашуршало и как будто хрустнуло.

Алька еще чуть-чуть продвинулась вперед.

Сквозняк не ослабевал. Возможно, она не ошиблась, и впереди действительно выход? Хотелось бы…

Алька вытянула вперед руки и продолжала идти в кромешной темноте, словно плыла в вязком, густом мраке. И — изо всех сил пыталась не думать о плохом. А ноги дрожали, коленки подгибались. Видение перекусывающих ее хищных жвал все равно не уходило, притаилось глубоко внутри и царапало игольчатыми коготками.

"Ну, ничего, — думала она, — я убегу. И та тварь меня не получит. Мариус будет в безопасности… только вот Рона… так жалко".

Она вспоминала, как впервые пришла в Надзор, чтоб повидать брата. Они почти не были знакомы, на самом деле. Но даже тех крох, что выпало им двоим, хватило: Авельрон казался… нет, не казался — был. Благородным, самоотверженным, очень чистым, далеким от подлости, гнусности, черной зависти.

"Наверное, из него бы получился плохой король, — мрачно думала Алька, — потому что король — он должен вынести на себе и тяжесть правления, и грязь предательства. Король должен уметь отвернуться от тех, кто ему дорог ради государства. А Рон… слишком хорош для всего этого".

Хотя, она могла и ошибаться. Да и толку думать о Роне, которого больше не было? Ведь осталась одна оболочка, и эти остекленевшие глаза, и страшно худое тело… Но Алька через силу заставляла себя думать… о ком угодно, только не о смерти в конце этой кромешной тьмы. Так и шла, тихо-тихо, вытянув вперед руки.

Она не знала, как долго брела. Тоннель постепенно расширился воронкой, под ногами стало мокро. Ступни мерзли так, что Алька уже их почти и не чувствовала. Она остановилась, попробовала ощупать пространство вокруг себя и поняла, что даже разведя руки в стороны, не может коснуться стен. Где-то впереди снова что-то хрустнуло. Алька закрыла глаза. Она устала, вот так брести в кромешной тьме, устала от неизвестности…

"А вдруг оно идет за мной?"

Об этом она как-то не подумала — о том, что тварь может преследовать ее, красться следом.

Зубы снова начали выбивать мелкую дробь. Алька прислушалась. Падающие капли воды. Шорох осыпающихся камешков. Она снова вытянула руки вперед и пошла.

Потом… ей начало казаться, что стало светлее. Стали различимы мутные очертания стен тоннеля, а впереди замаячило размытое пятно.

Выход?

В это невозможно было поверить.

Но возможность хоть что-то видеть придала сил, и Алька пошла быстрее. Мрак неохотно уступал место густым сумеркам. Уже можно было просто смотреть под ноги и не бояться распороть ступню.

Алька вдохнула полную грудь воздуха, потерла озябшие, совершенно закоченевшие кисти рук. Она даже позволила себе немного помечтать о том, как обнимет Мариуса, зарываясь носом в жесткий, накрахмаленный воротник его рубашки, как закроет глаза, вдыхая совершенно особенный, неповторимый его запах — кофе, горького шоколада и старых книг. А он будет гладить ее по волосам и шептать — маленькая моя, птичка…

Становилось все светлее. Теперь выход из тоннеля был хорошо виден, и, судя по всему, он вел в большую пещеру, из которой можно было выбраться на поверхность горы.

"А может я сразу там людей встречу?" — подумала Алька и невольно улыбнулась.