Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия. Страница 31

— Я не знаю, — честно ответила Алька. И добавила, — мне страшно.

Он горько усмехнулся, поднялся и отошел к столу. Порылся в ящике, и вернулся к ней уже с плоской картонной коробкой.

— Ты говорила, что рисовала, когда жила с родителями. Здесь бумага, уголь. Попытайся нарисовать того человека, которого ты видела в башне. Сможешь?

— Смогу, — Алька взяла коробку.

И, пожалуй, это было лучшим завершением их утренней с Эльдором "беседы". Потому что Алька совершенно перестала понимать, как быть дальше. Особенно ее пугало то, что она позволила мужчине себя ласкать, и что это ей понравилось.

ГЛАВА 8. Фамильное кольцо

Утро, как искренне полагал Мариус, выдалось просто великолепное. Он придумал обоснование для снятия печати с Алайны, написал длинную официальную бумагу специально для Надзора о том, что анализ энергетических полей вокруг Алайны Ритц явил ошибочную постановку печати предыдущим приором, в результате чего не происходило оттока энергии Пелены в пользу Ока Порядка, а скорее наоборот. Поэтому приор Эльдор снял печать, чтобы разобраться как следует в причинах происходящего. Ну, а для того, чтоб разобраться — нужно время, много времени.

Потом почтовик получил записку от Магистра с требованием явиться в кабинет после обеда. Магистр был обеспокоен тем, что неизвестные злоумышленники пытались навредить Оку. У Мариуса еще было время до обеда, чтоб заменить в своем портальном волчке несколько деталей, они давно лежали у него в ящике стола, на тот случай, если след портала все же будет обнаружен. Точку выхода — это Мариус знал точно — определить было невозможно. Зато можно было найти тот артефакт, который этот портал открывал.

Ну и, наконец, Мариус дорвался до сладкого, если все это безобразие можно так назвать. Отвратительно, просто отвратительно так вести себя с беззащитной сиротой. Но он оправдывал себя тем, что, во-первых, ничего дурного он этой сироте не сделал, во-вторых, похоже, сироте все происходящее тоже пришлось по нраву, а в-третьих — это было сложно признать, да, но… выходило так, что он имел в отношении Алайны Ритц самые серьезные намерения, какие только может иметь мужчина его статуса.

Он и сам толком не мог понять, когда именно эти серьезные намерения зародились. То ли когда маленькая птичка обрушила на рыжего мерзавца поднос с посудой, а Мариусу захотелось расколотить скоту физиономию так, чтобы зубами плевался. То ли когда бежал по аллее к дереву, в котором она застряла, упав с головокружительной высоты, надеясь поймать, не дать разбиться. То ли когда прижимал ее к себе, совершенно голенькую, без чувств, с неестественно вывернутым предплечьем. В общем, поздно уже было пытаться понять, когда двуликая воровка перестала быть таковой. Оставалось только признать, что как-то незаметно Алайна Ритц стала очень важной для приора Роутона, и что он в самом деле был готов перевернуть мир вверх ногами, лишь бы ничто и никогда больше не угрожало этой хрупкой девушке с чистыми глазами.

Была ли это любовь? Мариус не знал, да и не очень хотел ломать над этим голову.

Но он был достаточно честен с собой, чтобы верно трактовать собственные желания. И то, что хотелось, чтоб Алайна была рядом, только не в качестве прислуги, и то, что хотелось видеть ее обнаженное тело среди атласных простыней, и не только видеть. Казалось бы, бред какой — желать двуликую. А вот нет, все на самом деле, происходит именно с ним… Горько и смешно. Ненависть, взращиваемая годами, отлетела ненужной шелухой и, казалось, он сам остался обнаженным и беспомощным перед собственными же чувствами.

К исполнению собственных желаний Мариус видел только два препятствия: Святой Надзор и саму Алайну. И если — в чем он убедился этим утром — Алайна хотя бы не испытывала к нему отвращения, то со святым Надзором все обстояло гораздо, гораздо сложнее.

Это было безумием, повернуть против оплота Порядка ради девчонки, которая еще и взаимностью не ответила.

Но у Мариуса уже накопилось достаточное количество вопросов к этому самому Надзору, столько, что уже и ломать себя не приходилось, уже и вопрос не возникал — ну неужели все время ему врали? Похоже, что врали. Но если с намерениями Надзора все чисто, зачем врать?

И, словно вишенка на торте, попытка нападения на Алайну Ритц. Мариус многое бы отдал, чтобы узнать, кому она помешала с той стороны. Но для этого пришлось бы шагнуть за Пелену, а это было бы событие, которое бы точно завершило карьеру приора, равно как и его жизнь. Крагхи по ту сторону обрадуются, попадись им в руки Страж.

…И вот теперь, шагая по дорожке рядом с Энгером Фирсом, Мариус даже немного тому завидовал. Спокойная, размеренная жизнь, ничего нечеловеческого в крови, никаких крамольных мыслей в голове — вообще, считай, никаких, кроме как сменить поставщика крупы и найти кухарку, которая бы не воровала. Ну еще, быть может, задумки о том, как совершенствовать учебный процесс. Может быть именно поэтому Энгер Фирс и был таким довольным и круглым, и нес перед собой объемное брюшко с воистину неповторимым и неторопливым достоинством.

— Так что ты, собственно, хотел мне сказать, когда отправлял записку?

— Две вещи, Энгер, — Мариус остановился. Они, прогуливаясь у школы, как раз дошли до конца аллеи, засаженной яблонями, дальше начиналось поле для игр. Листва почти вся опала, желто-коричневым ворохом лежала в зеленой еще траве, и удивительно красивое, синее небо просвечивало сквозь плетение искореженных временем и ветрами ветвей.

На поле, с визгом и криками, бегали несколько мальчишек, и они усиленно пинали набитый тряпками мяч. Мариус невольно засмотрелся, ему казалось, что Тиберик тоже там, но потом подумал, что играют мальчики постарше, а Тиб еще маленький.

— Во-первых, хотел узнать, как дела у маленького фьера Ритц.

— Хорошо у него дела, — ответил Энгер, пожимая плечами, — грамоту учит, начали сложение разбирать. Ты был прав, смышленый мальчишка. Знаешь, цепкий такой. С первого раза все запоминает, не нужно повторять часами. Ну и… я исправно получаю письма от его сестры, читаю ему вслух. Знаешь, я очень редко вижу такую любовь. Частенько братья и сестры вообще не общаются, ну вот как я со своими… А тут столько тепла в каждой строчке. Как там, кстати, поживает эта юная фьера?

— Тоже неплохо, — нейтрально ответил Мариус, а сам едва не спросил — а тебе-то что? Но промолчал, улыбнулся.

— Во-вторых, — сказал он, — я бы хотел внести плату за обучение Тиберика вперед, за все десять лет.

Фирс вздернул бровь.

— С чего бы? Я никогда не требую платы вперед.

Мариус усмехнулся.

— Не забывай, у меня должность сопряжена с некоторыми опасностями, Энгер. Сегодня все в порядке, а завтра — прорыв Пелены, рой — и все. Я хочу быть уверен в том, что если со мной что случится… вернее, если меня убьют, Энгер, то я хочу, чтобы Тиб нормально доучился и вышел в люди.

— Как интересно, — Энгер нахмурился, — раньше ты как-то не особо над этим голову ломал. Что происходит, Мариус?

— Ничего. Ровным счетом ничего. Просто… я задумался намедни о том, что Тиберик пока что совершенно беспомощен.

— А сестра его?

— И сестра тоже, — согласился Мариус.

— Так усынови их обоих. Тиберика и юную фьеру, — и посмотрел внимательно поверх очков, — тогда, если что случится с тобой, все твое имущество и приличное содержание перейдет к ним.

— Я бы предпочел не заходить так далеко, — Мариус снова глянул на играющих мальчишек.

И словно раскаленной иглой пронзило сожаление о том, что его так и не родившийся мальчик тоже мог вот так бегать и гонять по полю мяч.

— Я тебя слишком давно и хорошо знаю, — размеренно, словно читая лекцию, произнес Энгер, — и именно поэтому еще раз спрашиваю: что происходит?

— Пойдем в школу, я хочу увидеть Тиберика.

— Угу. Понятно. Вот что я тебе скажу, Мариус Эльдор. Ты можешь ни монетки не платить за Тиба. Он и так доучится в моей школе. Хотя бы в благодарность за то, что ты не дал тварям меня выпотрошить.