Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия. Страница 59

Алька усмехнулась. Такая вот правда, горько-сладкая. Чтобы сохранить жизнь одному, Арианна отправила другого прямиком в глотку чудовищу.

"А как бы я поступила на ее месте? Чем бы пожертвовала?"

— Так, — тяжело сказала Сантор. Он сидел, положив большие руки на подлокотники трона. Алька, стоя внизу, видела, как в черных глазах полыхает ярость. И ей почему-то сделалось не по себе. Ей показалось, что сейчас крагх поднимется и, подойдя к Арианне, попросту свернет ей шею. Или выпотрошит своими страшными черными когтями.

— Повесить, — глухо прозвучало под сводами.

Алька вздрогнула.

Арианна неверяще уставилась на Сантора. Потом тряхнула головой. Прошептала хрипло, и Алька очень хорошо услышала этот шепот:

— Что ж… Так тому и быть, повелитель.

На Арианну, которая казалась теперь совсем маленькой и хрупкой, надвинулись крагхи, подхватили ее под руки и неторопливо поволокли прочь. А Алька, сама не зная зачем, бросилась к отцу.

— Подожди. Отец… подожди, не надо.

Он сидел неподвижно, лишь вскинул бровь.

— Почему же? Как еще можно покарать предательницу, которая даже созналась?

— Она же носит твоего ребенка, — растерянно сказала Алька, — как ты можешь убивать свое дитя?

Сантор пожал плечами.

— Все мы гибнем, рано или поздно. А предательство должно быть наказано, чтоб другим было неповадно.

— Она же… пыталась спасти твоего другого сына… Да, глупо пыталась. Но пыталась… Ты ведь знаешь, каково это, кого-то любить.

Алька смотрела вслед крагхам, которые без усилий тащили по полу Арианну. Она повисла в их руках, и алый край шелковой накидки волочился по белому камню почти как кровавый след.

— А кто теперь спасет нас? — Сантор недобро прищурился, — все рухнуло, Алайна. Авельрона все равно убили, наверное. И мы лишились того шанса, что у нас был.

— Нет, нет.

Алька судорожно вцепилась в отцово предплечье.

— Нет… Мариус еще жив, я точно знаю. Еще можно… Теперь, когда уже никто не расскажет о наших планах… еще можно…

— Я не думаю, что смогу что-то сделать. Я крагх, я никогда не обращался человеком. И за Пеленой я тоже буду иметь облик крагха.

— Я обращалась. Я пойду за Пелену и сделаю то, что нужно, — твердо сказала Алька.

— Ты? Пастырь с тобой, доченька, ты всего лишь маленькая юркая птичка.

— Неужели ты думал, что я оставлю Мариуса в лапах Магистра? — прошептала Алька, наклоняясь к лицу Сантора, — неужели ты думал, что я вот так брошу мужчину, которого люблю?

— Я прикажу тебя привязать, — тихо ответил крагх, глядя ей в глаза так, словно пытался добраться до самого сокровенного.

— Я перегрызу веревки, — в тон ему ответила Алька, — пощади Арианну. Помни, что она хотела спасти твоего сына.

Сантор резко поднялся, взмахом крыла почти отшвырнул Альку в сторону.

— Стойте, — его голос набирал силу, вибрировал по сводами зала, — Арианна, я оставлю тебе жизнь. Ты родишь моего ребенка, а потом… отправляйся, куда хочешь. Я больше не желаю видеть тебя рядом. Никогда.

…Поблекшее, осунувшееся лицо Арианны так и стояло перед глазами, и Алька ничего не могла с собой поделать. Ей даже казалось, что не столько казнь пугала Арианну, сколько приговор, вынесенный Сантором. Мол, родишь, и катись на все четыре стороны. Арианну выгоняли, лишали ребеночка, лишали возможности когда-нибудь встретить Авельрона. Всего лишали. И Алька все думала, велика ли вина предательницы, как бы сама она поступила на ее месте. И хотела бы выбросить все это из головы, но не получалось. На одной чаше весов — жизнь Мариуса Эльдора, на другой — жизнь принца Авельрона. Выходит, ее, Альки, родного брата.

Она думала обо всем этом, снова приближаясь к Пелене. Теперь Алька летела, взмахивая крыльями изо всех сил, чтобы быстрее, еще быстрее. Пробить гадкую завесу словно стрела, выпущенная из лука. Далеко внизу и позади остался Сантор и его воины, а мерзкая, вязкая оболочка приближалась с устрашающей скоростью. Снова делался густым воздух, сердце заходилось в груди, и крылья словно вязли в клею, но Алька только стиснула зубы, сжала кулаки. Она прорвется, обязательно. Теперь уже несдобровать Магистру. Потому что Алайна Ритц не отступится, ровно до тех пор, пока пульсирует тихим теплом медальон под туникой.

Она разогналась так хорошо, что врезалась в Пелену с громким чмокающим звуком, с каким втягивают в рот длинную макаронину. Вмиг погрузилась в клейкое желе — и тут же вылетела по другую сторону, в студеную лунную ночь.

Первое мгновение, совершенно утратив способность ориентироваться, Алька падала. А потом, глядя на бледно-желтый круг луны, сочный, напившийся жидкого золота, взмахнула крыльями раз, другой… И радостно засмеялась. Первую преграду она одолела. Оставалось разделаться с Магистром, причем сделать это до того, как перестанет пульсировать медальон.

Высоко в небе гулял холодный ветер. В недосягаемой вышине светила луна, моргали звезды. А там, внизу, светился огоньками Роутон, и на черной земле уже белели чистенькие пятна первого снега.

Алька сделала круг, убедилась, что слежки нет, и начала неторопливо планировать вниз. Туда, где старый яблоневый сад и особняк, крытый деревянной черепицей.

Она не торопилась, решив следовать правилу "спеши медленно". Именно сейчас она уже не имела права на ошибку, и потому надо действовать продуманно, аккуратно. Алька бесшумно опустилась на заднем дворе, сложила крылья, а потом, пригнувшись, подобралась к окну кухни. Оно было плотно закрыто, но сквозь стеклышко можно было рассмотреть корзинку с лайтерами, подвешенную над столом и Эжени, энергично месящую тесто. Эжени всегда ставила тесто в ночь, чтоб к утру можно было печь булочки с яблоками и корицей, и приходилось подниматься пару раз, чтоб тесто не вылезло из деревянной кадки и не расползлось пухлыми лохмотьями по печи.

Все было тихо и спокойно.

Если бы Магистр тут побывал, не выглядела бы кухня так мирно.

Выждав еще минутку, Алька наконец решила, что можно бы и обратиться в человека. Она очень надеялась, что получится, потому что крагхи обычно не обращались.

Закрыв глаза, Алька попыталась вспомнить, каким ощущается человеческое тело. Представила себе гладкую кожу, нормальные руки и ноги, ну и все остальное. Испугалась на миг, что память подводит, и что она почти не помнит, как чувствовала собственные ступни… А потом поймала ускользающее ощущение, сознание как будто раздвоилось — одна половина цеплялась за ощущение перьев, когтей, крыльев, другая несмело потянулась к человеческому облику. Ощущение было такое, словно натянули и резко отпустили резинку — и Альку будто вбросило в ее прежнее тело, которое она уже начала забывать.

— Ух, — только и прошептала она.

Что тут скажешь? Еще немного, и летать птичкой до конца дней своих… или до конца дней Магистра.

Потом она осторожно постучала в окно. Было видно, как замерла Эжени, как, озираясь по сторонам, подошла к окну и тихо приоткрыла его.

— Ты.

Смотрела на Альку так, словно увидела призрак.

— В доме чужих нет? — только и спросила Алька.

Эжени мотнула головой, еще раз окинула ее изучающим взглядом.

— Иди к черному ходу, сейчас открою.

Через несколько минут Алька уже сидела на кухне, по привычке слегка раскачиваясь на табурете, и жевала бутерброд с ветчиной. Поставив босые ступни на плетеный коврик, чувствовала себя почти божественно.

Эжени сидела за столом напротив, задумчиво наматывая локон на палец.

— Значит, ты была за Пеленой, — задумчиво.

Алька кивнула.

— Чего тебя туда понесло? Ниат Эльдор, когда понял, что ты сбежала, чуть дом по кирпичикам не разнес. Сам не свой был.

Алька поморщилась.

— Я думала, он поверил своей жене… бывшей жене.

— Вот дурочка ты, Алька. Да он эту грымзу белобрысую спустил с лестницы. Она потом еще через лужу перебиралась, а мы с Марго смотрели в окошко и смеялись. Потом, правда, стало не до смеха, хозяин бесился знатно. Потом собрался и куда-то уехал. Мы его с тех пор не видели.