Мурочка, или Менелай и Елена Прекрасная (СИ) - Романова Наталия. Страница 17

Она вся была другая. Более нежная, более страстная, более импульсивная и искренняя. С той же страстью, с которой она отдавалась его ласкам, она дарила свои. Он терялся в них, в аромате кожи, смешанном с ароматом лёгких духов и шампуня, в стонах и шёпоте, в её жажде. Она хотела его, он видел, что она хотела, и не только его большое тело. Заглядывая ему в глаза, она спрашивала: «Ты мой, большой дядя?» Он всегда отвечал одно: «Твой». Ему хотелось, чтобы и Мурочка была его, но она была слишком молоденькая и слишком блондинка…

Пока Ярослав с Арни кружили возле большого мангала под светом фонарей, Людовик играл на улице с Машенькой, девочка заразилась общим весельем, и сколько бы Агата не укладывала её спать, она только больше разыгрывалась, и чтобы избежать капризов, девочку одели потеплей и вывели на улицу, надеясь, что погуляв немного, она всё же уснёт.

Уже сидя за столом, под звуки курантов, Ярослав окинул глазами большую комнату, где был накрыт стол, за котором сидели красиво одетая Мурочка, Арни в светлой рубашке, которого явно нервировал официальный дресс-код, Лютик в рубашке более детской расцветки и Машенька в красивом платьице и с огромным бантом, который держался на широкой резинке и пока ещё не был сдёрнут беспокойной ручкой, и растерялся, потому что впервые в жизни он не знал, что ему желать.

Сразу после тоста, когда Арни поднял фужер шампанского со взрослыми, сделав вид, что первый раз употребляет алкоголь, а Ярослав сделал вид, что поверил, все прошли к большой ёлке, где уже появились подарки.

- Тут не было подарков, когда мы заходили, я проверял! – Лютик, который буквально поминутно заглядывал под ёлку в поисках подарков. - Смотрите, смотрите! – мальчик был в восторге. – Дед Мороз выпил молоко, целый стакан, и съел печенье, ему понравилось!

- Ещё бы, - пробурчал Ярослав, который десятью минутами раньше, пока Агата отвлекала ребёнка просьбами помочь, буквально давился этим молоком и слишком сладким печеньем. «После водочки – то, что надо».

- Так мы будем смотреть подарки? – Агата.

- Да! Да! – Лютик уже распаковывал большие коробки, с его именем на маленьких карточках, и в восторге смотрел на дополнение к железной дороге, которая уже пересекала практически всю большую комнату и огибала светлый диван. Дед Мороз добавил несколько железнодорожных составов и даже депо. Лютик обнимался с коробкой и ни на минуту не вспомнил о своём «настоящем» письме Деду Морозу. Несмотря на его веру в перерождение, Агата опасалась, что Лютик будет всё-таки ждать маму, но, видимо, перспектива собрать новенький состав увлекла мальчика больше.

- А что это? – Ярослав якобы удивлённо глядел на небольшую коробку. – Написано: «Арнольду»…

Арни неуверенно протянул руку и в следующую минуту молча, с каким-то благоговением, смотрел на коробку с заветными буквами и набором цифр – вожделенный сотовый телефон с набором функций, памятью и экраном, телефон, о котором он и мечтать не смел, но всё равно хотел.

- Я же плохо окончил четверть, - сказал тихо и как-то растерянно.

- Может, Дед Мороз не в курсе? - Агата.

- Ему не важно, как ты окончил четверть, он верит, что год ты закончишь хорошо, - Ярослав.

Машенька не дождалась своего подарка, яркую каталку - жёлтого жука, который трещал и топал лапками. Она уснула на руках у мамы, скинув всё-таки бантик, её светлый волосики вились, и она не могла разделить восторга от чудес Нового года ни с братьями, ни с родителями, ведь каждый день для неё был сродни этому празднику – с подарками и открытиями.

Пришла очередь Агаты, и она смотрела на серьги с рядом белых и бордовых камней, и на такой же кулон на тонкой цепочке.

- Это же не бриллианты? – она растерянно смотрела на зелёный бархат.

- Брильянты, Мурочка, - он улыбнулся в широко, как блюдца, распахнутые глаза. – Не переживай так, тут камушки не больше трети карата и чистоты две трети.

- Аааааааааааа, - девушка не поняла, что это значит, но звучало довольно пренебрежительно, поэтому она позволила Ярославу вставить в свои уши серьги и надеть цепочку, и долго любовалась собой в зеркало, пока довольный мужчина застёгивал на левом запястье новые часы – его слабость. Ярослав любил часы, коллекционировал, часто участвовал в аукционах и тратил на них порой неразумные деньги. Эти были раритетные, выпущенные в СССР и прекрасно сохранившиеся.

Следующего подарка с маленькой табличкой «Ярославу» мужчина не ожидал никак, он развернул тубу из ватмана и долго рассматривал коллаж из фотографий за последние полгода, надписи детскими руками, кое-где с ошибками – Лютик, отпечатки маленьких ладошек и ножек, надпись же на разноцветном листке бумаги гласила: «Лучшему папе».

- С днём рождения, - сказала девушка. – Это от всех нас.

Он молчал, пытаясь спрятать подступившие слезы.

- Не очень-то весело, когда день рождения первого января… - Мурочка, сочувственно.

- Спасибо.

- Тебе понравилось? – недоверчиво Лютик, это была его идея, он видел такой плакат в доме Антона, и ему понравилась идея. До этого года у Лютика не было человека, которого он считал бы папой, называть называл, но не считал. Но этот большой мужчина, который катал его летом на квадроцикле, разрешал искупаться в холодном море, пока не видит мама, и позволил дружить с Цезарем, стал ему папой, поэтому идея с подобным плакатом пришлась ему по вкусу, и в течение пары недель они корпели над ним всей семьёй, по очереди отвлекая Машеньку, которая стремилась во что бы то ни стало принять участие в творческом процессе.

- Конечно, конечно понравилось, Лютик. Я просто уверен, что я никогда в жизни не получал подарка лучше, - мужчина не лукавил, и это удивляло его самого.

Он повесил ватман в своём кабинете и любил рассматривать его, Антон, зайдя в комнату, оценил по достоинству творчество новой семьи партнёра.

- Своих-то не собираетесь родить?

- Да вроде нет…

- А чего? Можно уже и о своих подумать. Хорошая разница будет с узкоглазым твоим, да и с дочкой.

- Думаешь?

- А то… подумай, успеть-то ты успеешь всегда, но не век же чужих нянчить, свои – они по-другому чувствуются.

Детские песни звучали громко, на весь дом, Машенька маршировала и пританцовывала под них, смешно виляя попкой и выписывая сложные па ручками. Агата маршировала вместе с ней и заливисто смеялась, так же громко, как играла музыка. Арни закатил глаза и, недовольно фыркнув, поднимался к себе, столкнувшись с Ярославом.

- Что там? – мужчина уснул в обед вместе с Машенькой и проснулся только от топота и орущего из динамиков: «На танцующих утят…»

- Танцы.

- Балерина растёт, - мужчина, улыбаясь, спустился вниз и теперь стоял в широком дверном проёме, любуясь на двух блондинок. Постарше и помладше, обе были с волосами светло-пшеничного цвета и молоденькие.

Он присоединился к танцующей Мурочке, потому что спокойно смотреть, как она задорно крутит попкой в красных – а каких же ещё? – трикотажных брючках под «быть похожими хотят не зря, не зря», он не мог и решил, что вполне сойдёт за бегемота, который «ничего не разберёт, но старательно поёт».

- Что ты хочешь на день рождения, Мурочка? – он легко прижал к себе девушку, и она, в который раз, отметила, что для такого огромного человека он на редкость легко двигался и чувствовал музыку, давая свободу своей партнёрше, ведя её незаметно. Попросившаяся на ручки Машенька сидела между мамой и папой и всем своим видом выражала удовольствие, она звонко и по очереди целовала людей, считающихся её родителями, и забавно морщила носик, точь в точь как Мурочка, отметил Ярослав.

- Не знаю, я не думала.

- А ты подумай, ты же хочешь праздник?

- Пазник, - запричитала Машенька и показав, что хочет вниз, рванула за игрушкой, показывая этим, что уж кто-кто, а она точно хочет праздник, потому что в праздник она получала новую игрушку. Праздников в календаре было на редкость много, и игрушки грозили заполонить весь дом, пока Ярослав не придумал прятать половину из Машенькиной коллекции, а потом, через месяц, менять на другую половину. Пара любимых плюшевых игрушек и яркие каталки – Машенькины любимцы, – не прятались никогда.