Дни войны (СИ) - "Гайя-А". Страница 6

— Если госпожа Элдар собралась сама с войском…

— Как и всегда — и хватит церемоний, полководец…

— …то я, как и всегда, буду ее отговаривать.

— Как и прежде — безуспешно, — Латалена легко ударила Ревиара по ладони своей длинной перчаткой, бесшумно проплывая мимо.

— Это очень рискованно. Вам лучше переждать тяжелое время в Атрейне. Я могу подобрать лучших, чтобы вас сопроводили. Элдойр пока свободен, но весь Юг занят войсками Мирмендела, и они контролируют подступы к местам паломничества у Ущелья… и скоро они отрежут и дорогу через Беловодье.

— Так было последние тридцать лет. Никаких хороших новостей. Я отправляюсь со всеми, — голос отдавался эхом в сводах зала, — я решила.

Ревиар Смелый непроизвольно кивнул, подпадая под гипноз ее голоса. Он никогда не доверял пророчествам и предсказаниям. Однако ее голосу не верить было невозможно.

— Солнце нашего народа долго оставалось здесь, но нам вовсе не обязательно отправляться в Элдойр. Мы можем перекочевать на юг, или на юго-восток, в Лерне Макеф. Государь Элдар желает перемирия с Мирменделом. Разве не разумнее дождаться переговоров?

— Остаться навек в степи? — обмахнулась Латалена, подумав, отбросила вуаль и отвернулась, — нет. Перемирие? Лучше умереть. Аей! Ревиар? Ты слышишь меня?

…Сколько Ревиар ни глядел на леди Элдар, никогда он не мог привыкнуть к ее красоте. Как, впрочем, и другие жители Лерне Анси. Как любили шутить ее родственники, вуаль была для Прекраснейшей не признаком скромности, положенной каждой женщине, но тем более вдове, а знаком милосердия по отношению к окружавшим ее подданным; мужчины могли бы умереть от восторга. Женщины — от зависти.

Когда Ревиар впервые увидел ее лицом к лицу, ему самому не исполнилось и девятнадцати лет. Но даже по прошествии стольких лет он всякий раз вздрагивал, как от удара, когда видел ее. Все в семье Элдар без исключения были красивы. А Латалена отличалась от своих сестер особым внутренним сиянием: всякий, на ком останавливала она взгляд, трепетал и долго потом не мог опомниться. Неужто вспомнить белоснежную кожу, или иссиня-черные волосы, такие же мягкие, как шелк, и густые, как самое темное небо самой долгой ночи в году? Или черные глаза, глядя в которые, можно утонуть?

И, прекрасно осознавая силу своей красоты, Латалена Элдар пользовалась ею, как оружием, раз настоящее оружие ложилось в ее руки редко.

Никто не мог сравниться с Латаленой Элдар в красоте, изяществе, и редкостном уме. Латалена Элдар говорила на трех диалектах срединных языков, понимала два наречия северных. Латалена Элдар всегда вставала для утренней молитвы, и ее голос разносился в предрассветной степи. Латалена Элдар занималась классическим боем, и никогда не пропускала тренировок, сама лично распоряжалась в хозяйстве и проводила в постах две трети жизни. Красота женщины была подобна прекрасной картине, заключенной в прекрасную раму — превосходное воспитание и стойкий, несгибаемый характер.

Ревиар Смелый был старше Латалены на несколько лет. На глазах полководца прошло детство ее сына, которого он сам учил военному мастерству. Даже у него, стойкого и отважного мужчины, мысли превращались в вялый и тягучий комок, стоило леди Элдар взглянуть ему в глаза. И эта баснословная власть ее глаз — это тоже была правда; точно такая же, как и ее мелодичный глубокий голос, проникающий в самую душу и способный любого подчинить своей воле.

Справедливости ради надо признать, что Латалену считали ведьмой, потому что каждый попадал под страшные чары ее глаз и не знал, радоваться или печалиться, если встретился лицом к лицу с леди Элдар.

— Ты слышишь меня? в каком состоянии твои дружины?

— В том же, в каком были три года назад. Обветшали шатры.

Они встали у окна. Ревиар краем глаза следил за княгиней Элдойра, улыбаясь про себя своим мыслям.

Каждый раз, когда Латалена Элдар вставала к окну — хотя в пустой, голой степи особо не на что было любоваться — Ревиар вспоминал ее, еще совсем юную, с ребенком на руках — точно так же застывшую в проеме шатра, в дешевом оливковом покрывале, какое носят беднячки из кочевых семей.

И ни одной служанки. Тогда как теперь их минимум было три — застывших, как немые изваяния, чуть поодаль за креслом леди. Как, впрочем, и те молодые эскорт-ученики и оруженосцы, которые всегда сопровождали его.

И сейчас, когда войска набрались сил, когда отдалился призрак голодной смерти, холеры, когда закончились дни бесконечного позора и бегства… полководец Ревиар Смелый не хотел уходить. Он точно знал, что всему свое время, и время забытья закончилось, закончилось уже давно. Предчувствие перемен душило его изнутри. Как и понимание того, что родные степи — не ограниченные указателями и верстовыми столбами, названиями и строениями — придется оставить.

— Мы так много потеряли, — прошелестел едва слышный ее голос, — и все же что-то и приобрели.

Их мысли всегда двигались в одном направлении, как река, наполняющая одно и то же русло. Поководец прикрыл глаза в знак согласия.

— Как так вышло? — спросила она, поворачиваясь к нему и хмурясь, — как получилось, что, имея на нашей стороне тебя, Гвенедора, Ами Ситара… Эттиэля — как это вообще возможно, что у нас не осталось и трети земель?

Ревиар Смелый промолчал. Даже острое зрение асурийки не смогло бы уловить легкого движения его ресниц и того, как он сглотнул. Она задавала вопрос — и оба знали ответ.

— Пришло время все изменить, миледи. Что решит госпожа? — завершая аудиенцию, спросил полководец.

— А ты? — она пожала плечами намеренно медлительно, прищурив глаза. Ревиар Смелый улыбнулся широко и ясно.

— Я? Если бы я был правителем… — за одно произнесение этой фразы в прошлом иного могли бы и повесить, и дерзость не осталась незамеченной: Прекраснейшая улыбнулась, — если бы решение зависело от меня, как от старшего полководца или даже князя… я бы вернулся на запад и отбил Сальбунию у южан, и занял бы с войсками Элдойр.

— А ты можешь это сделать?

Вопрос был произнесен совершенно будничным голосом, словно Прекраснейшая безмерно скучала. Ревиар дождался, пока она закроет лицо вуалью — чтобы не отводить взгляда от ее глаз.

— Да. Смогу.

…Ревиар Смелый был не только отважен, но еще и очень, очень умен. Он не обманывался показным равнодушием Латалены.

***

Полководец оказался прав: весь день Латалена с нетерпением ждала возвращения своего сына с восточных границ и высматривала его в окно со второго этажа резиденции.

Это долгое ожидание повторялось в третий раз. В предыдущих выездах Летящий не был ранен, уже на первом заслужив похвалу командира и даже заработав награду — не больше, чем остальные юноши отряда.

Единственное доступное всем и каждому равенство приходило в Поднебесье только вместе с оружием. Для кого-то это был путь наверх, для кого-то — наоборот.

— Бейн! Арги! Бейн! — крикнул кто-то на ружском снизу, и Латалена, знавшая все военные термины всех степных наречий, метнулась к окну, придерживая вуаль рукой. Она не смогла сдержать улыбку.

— Госпожа! — окликнула ее служанка, и Латалена немедленно пришла в чувство.

— Мой сын едет. Ставьте на стол. Я хочу переменить платье. Сейчас.

Она никогда прежде с такой скоростью не стаскивала с рук браслеты, а с ног — шаровары, которые, подобно кочевницам, привыкла носить под длинными юбками платьев.