Цитадель (СИ) - Ганова Алиса. Страница 30
Вот так, сама того не желая, за Тамарой укрепилось прозвище Пташка. Как не злилась, но женщины единогласно решили, что она, как певчая пташка. Не могла же Томка сказать, что одна из зловредных Сестер Ордена обзывалась птичкой, вкладывая другой смысл, и вообще вела себя по-свински…
Вспомнив о Сахатесе, о Чиа, оставшейся с ним, нахмурилась. Долон заверил, что с девочкой ничего не случится, и что Брат Тауш будет приводить ее в город. Это успокаивало, но вот Саху из крепости никто не отпустит.
«Вот так и расстались, поругавшись», - она вздохнула, оглядывая белеющие мощные стены Цитадели из окна. Долон умудрился подобрать комнату так, чтобы она как можно меньше чувствовала одиночество, но ощущая заботу даже в мелочах, скучала по нему еще сильнее.
Хоть и сказал, что придет через две седмицы, Тамара почти каждый вечер прислушивалась, надеясь услышать его шаги, но, увы.
Просидев в комнате несколько дней, задумалась, а что будет, если Бокаса запретит им видеться, если Ло больше не придет? Кроме сердечной тревоги, охватил страх о завтрашнем дне. Да, он оставил кошель с монетами, да, оплатил проживание на две четверти, но что если…?
Дочь хозяйки, случайно услышав, как поет постоялица, предложила подрабатывать в ее таверне, развлекая посетителей пением. Тома упорно отпиралась, уверяя, что Долону это не понравится, да и поет не очень. Однако Калиса пошла в мать и не отставала. Но, так и не добившись согласия, заявила, что, если Тамаа надумает, будет рада.
Приглашение польстило и успокоило, потому что теперь Тамара хотя бы знала, что сможет хоть как-то заработать на кусок хлеба.
С каждым днем она все больше волновалась о Чиа и Сахатесе, Долоне. От волнения не находила места и плохо ела. А когда откусывала кусок выпечки, спрашивала себя, как там они.
«Нет, все же любить и быть любимым – это несомненно чудо и роскошь, но слишком дорого обходится. Бесконечные нервы и переживания, мука от волнений! То ли дело, холодное трезвое сердце. Любишь себя, холишь, лелеешь, и ни за кого не переживаешь».
Однако любая попытка сотворить из себя хотя бы отчасти ту холодную, самоуверенную Тамару из прошлой жизни заканчивалась крахом, как только ладонь сжимала глиняного человечка. Вспоминая сказанные им слова, налет эгоистичности таял, и Томка становилась той самой Тамаа: робкой, любящей, нежной.
Он появился на шестой день, поздним вечером. Томка увидела Ло еще в начале улицы. Злой, расстроенный, подавленный. И испугалась, что пришел сообщить, что все кончено. Однако, увидев ее, Долон улыбнулся, и от сердца отлегло. Она поспешила навстречу и крепко обняла, наплевав на мнение прохожих.
Ло ничего не говорил, просто встал под раскидистой кроной дерева и гладил по волосам, спине, щеке. Не нужно было слов, чтобы понять, что он волнуется и тоскует, что она в его сердце. Лишь нежными касаниями и глазами Долон рассказал больше, чем мог поведать словами. Сердце гулко билось от радости и счастья.
- Я так волновалась за тебя! – шептала она, обнимая так сильно, как только могла. – Похудел.
- Ты тоже, – он улыбнулся, потому что Тамаа была счастлива.
Пусть она была темной, не нужно было дара, чтобы почувствовать тепло, заботу, любовь и нежность в ее черных, как угольки, глазах. Как всегда разлохмаченные, непослушные волосы, прядями выпадавшие из короткой косы, чистая смуглая кожа, улыбка... - она казалась ему такой красивой.
- Рад тебя видеть, – наконец, произнес Долон, и Тамара запрыгала, как ребенок, получивший сладкий, фигурный пряник.
- Ты надолго? Есть хочешь? – она хитро улыбалась, намекая на озорные шалости.
- Нет. Пришел увидать тебя и убедиться, что все хорошо, что ты не плачешь.
- Зайдешь? У меня есть лепешки с орехами. Знала бы, что придешь, наготовила больше.
- Пойдем, одну успею съесть. И тебя накормлю, а то исхудала как! – он укоризненно покачал головой.
- А сам-то! Пойдем скорее! – схватила за руку и повела в дом.
Хозяйка, увидев, кто пришел в гости, не сильно смутилась, но предпочла умерить любопытство и прогуляться к соседке. Пусть она женщина старая, степенная, но, все же, с Братьями лучше встречаться как можно реже.
Долон не сводил глаз, наблюдая, как Тамаа ловко накрыла стол, а потом, как всегда, сев рядом, положив подбородок на ладони, улыбнулась ему.
- Нужно продержаться четверть. Или две. Но думаю, все закончится скорее, – произнес он.
- Тогда почему переживаешь? Даже морщинки на переносице появились. Пока маленькие, – Тамаа протянула руку и пальцем провела по его лбу, переносице, брови.
Долон перехватил руку и прижал к губам. Целовать не стал, но порыв не остался Томкой незамеченным.
- Не понимаю, как так вышло… - продолжать не стала.
- Так надо было, – он перестал есть. – Если придут и скажут, что Чиа плохо или Страшилищу, не верь и не ходи. С Чиа ничего не случится, если только выставят из крепости, но тогда ее сопроводят к тебе. Брат Тауш проследит за этим. Что касается него, то хуже, чем есть, уже не будет.
- Что с ним? – подпрыгнула Томка.
- Ничего. Все такой же страшный. Куда уж хуже?
- Но ведь живой!
- Не знаю, что хуже: остаться живым и безобразным уродом или уйти на небеса, если обратное преображение невозможно?
- Но Виколот говорил, если он покается…
- Если покается, Братья попытаются сделать все возможное, дабы вернуть ему человеческий облик. Однако, если он в душе чудовище, никакие мольбы не помогут. Мысли отражают суть. Если он - примитивная, себялюбивая скотина, получил то, что заслуживает. В любом случае, прежним ему не быть.
Ошарашенная Тома не могла поверить. Она надеялась, что в Ордене сотворят чудо, волшебство, колдовской обряд, хоть что-нибудь, лишь бы все вернулось на круги своя.
- Но я думала… - она запнулась, увидев заинтересованное лицо Долона. Его приподнятая бровь и хитрая, насмешлива ухмылка задели. – Я думала, что вы что-нибудь сотворите эдакое…
- Тамаа, мы не колдуны, – оскалился он. – Не знаю, что ты думала, но мы не колдуем.
- Точно? – Томка недоверчиво покосилась на него.
- Клянусь Богами! – торжественно поклялся Ло.
- А как же все эти лучи? Пение?
- Это молитва, позволяющая слиться, настроиться на созидание. Больше не скажу.
- А-а! – она неопределенно кивнула головой, и Долон громко рассмеялся:
- Ты такая смешная! Видела бы себя. Как ребенок, которому сказали, что чудес нет на свете.
- Я уже большая! – насупилась Тома.
- Ага, я вижу! – он широко улыбнулся. – Ешь, пока злой колдун не похитил все лепешки.
- Добрая ведьма напекла их столько, что любой колдун подобреет. Особенно, если ему дать с собой немного.
Пока болтал с Тамаа, развеялся. На душе стало легко. И неожиданно понял, что то, чего так опасался, случилось, а он и не заметил, как.
«И что теперь делать? А надо ли?»
Расставались они с тревожным сердцем. Долон не хотел уходить, а Томка не хотела отпускать. Долго стояли в саду, оттягивая прощание, но как не тяни, а расстаться пришлось.
Глава 9
Бокаса носилась по комнате, выкрикивая оскорбления:
- Да кто ты такой, чтобы поучать?! Земляной червяк, зарывшийся от солнца в пыльной библиотеке, и еще смеешь читать нравоучения! Чего сам смог добиться? - как ни старалась сдержать крик, не удалось. И так злилась на выскочку, прилюдно отказавшегося подчиняться, еще и Альгиз явился с поучениями. - Сидел бы на севере. Пользы от тебя никакой: ни положения, ни власти, зато, размазня, гордишься собой!
- Гордился, пока не опозорила! – голос собеседника тоже не был спокойным. Раздражение захлестывало обоих.
- Как в утробе тебя не придушила?
- Не дотянулась, – съязвил высокий, худой мужчина с ежиком коротких светлых волос.
- Ненавижу тебя!
- А я тебя просто стыжусь, – Альгиз покачал головой, склонив ее набок, и уставился на портрет за плечом сестры.
- Убирайся!