Дорогами нечисти (СИ) - Ветрова Варвара. Страница 50

— Ну полно тебе, — мягко увещевала Нейя, поглаживая меня по плечу, — не стоит плакать. Все уже позади. Все закончилось.

— Не закончилось, — еле выговорила я сквозь слезы, — ничего не закончилось. Я хочу уехать и забыть все, как страшный сон! И свадьбу эту, и… и все! — решительно закончила, вытирая ладонями залитое слезами лицо.

— Не хочешь, — едва слышно сообщила мне женщина, — совсем не хочешь.

Нейя была абсолютно не права, но спорить, на удивление, не хотелось. На смену слезам и полному раздраю пришло странное ощущение расслабленности. Шмыгнув носом, я окончательно притихла.

— Он не должен узнать, — проговорила напоследок, — вообще не должен.

— А ты думаешь, он не знает? — Хрупкая рука женщины нежно провела по моим волосам. — Он ведь не дурак, милая.

— Не дурак, — покачала я головой. — Но ведь я спрашивала… про Бурелом.

— Мало ли что ты спрашивала, — мягко улыбнулась наяда. И неожиданно предложила: — Знаешь, а иди-ка ты спать! Отдохнешь, успокоишься. Обещаю рано не будить, — озорно подмигнула она мне.

Против такого соблазнительного предложения я устоять не смогла.

Уже в комнате, обнаружив на комоде небольшое зеркало в медной оправе, я при свете керосиновой лампы изучила свое отражение. Да уж, раскрасавица хоть куда: глаза опухли, вместо носа — бесформенная картошка. Припухшие губы и всклокоченные волосы довершали картину.

Нет уж, так дело не пойдет.

Всхлипнув напоследок, я решительно потянулась к своей сумке.

Большой деревянный гребень, который я с маниакальным упорством таскала с собой, нашелся в боковом кармане. Я не доставала его со времен Майкорса — с тех самых пор, как неосмотрительно решилась нагадить своей профессией в городе, где обрела дом и какое-то подобие семьи.

Ладно, чего уж там.

Приведя в порядок свою условно колосистую гриву, я посетила душевую комнату и, наклонившись, закопошилась в собственных вещах. Первую ночь в нормальных условиях я намеревалась провести, как и все порядочные люди, в кровати — желательно облачившись при этом в подобающее одеяние.

Ночная рубашка, не пойми почему путешествующая со мной, обнаружилась на самом дне сумки, решительно зажатая сменными штанами с одной стороны и сменными же носками — с другой. Под всем этим великолепием лежали приснопамятные красные порты, так приглянувшиеся Керлу.

Эх, Керл, Керл, как ты там? Небось пьешь пиво в уютном зале трактира и даже не подозреваешь, в какой ситуации находится твоя верная соратница. Издав особо жалостливый вздох, я потянула на себя рубашку… и замерла, нащупав под тонкой тканью что-то еще.

Я никогда не страдала отсутствием любопытства. Скорее это был мой бич, благодаря которому мне удавалось регулярно влипать в неприятности. Да что там говорить — даже этим необычным путешествием я целиком и полностью была обязана своему любопытству. Наверное, именно поэтому, вместо того чтобы выпустить из рук что-то мелкое и твердое, я решительно извлекла его на свет божий.

Серебристый ободок, украшенный небольшим зеленым камнем, торжественно сделал мне «привет» ручкой: на моей ладони, тускло посверкивая в слабом свете керосиновой лампы, лежало обручальное кольцо Орнессы.

Я не знаю, сколько времени я безбожно потеряла, стоя и бездумно пялясь на неожиданную находку. Странно, что кольцо все это время было со мной — во время многочисленных ночевок и вытряхивания из сумки всего подряд оно рисковало быть потерянным, забытым и даже украденным. Но это коварное украшение выждало самый неподходящий для появления момент, чтобы все-таки попасться мне на глаза.

Повертев кольцо в пальцах, я не удержалась — поднесла его ближе к мятущемуся огоньку лампы и все же решилась хорошенько рассмотреть.

В храме мне казалось, что камень был больше. Хотя с похмелья и не такое привидится. Аккуратный одинокий кристалл был заточен в серебряную темницу в суровой защите четырех лапок-зажимов. Внутри камня клубился непонятный дымок. Что это такое? А хрен поймешь этих архимагов! У них вон даже багаж с приветом — что уж тут говорить об украшениях?

Я с неприязнью покосилась на сваленные в кучу седельные сумки архимага. И ведь уехал же налегке — где ночевать будет? Воображение тут же подключилось к процессу, в красках нарисовав бескрайнее поле, одинокий огонек костра и архимага, сиротливо жмущегося к оному в тщетных попытках согреться.

Нет, лесом, все лесом! Пусть живет как знает! И кольцо свое пусть заберет!

С непонятной злобой я засунула ободок в боковой карман одной из герцогских сумок и с особым злорадством застегнула серебристую пуговицу. А затем, больше не отвлекаясь на одолевающие меня странные мысли, залезла под тяжелое мягкое одеяло и решительно закрыла глаза.

В сон я провалилась почти сразу — и овец считать не понадобилось.

Утро застало меня на грядке с большой корзиной в руках. Воистину сбор моркови — это не то, чем хочется заняться спозаранку.

Нейя выполнила свое обещание — проснулась я действительно в полной тишине, сама. Часы мрачно показывали полшестого утра. Спать, как назло, не хотелось. Вот и пришлось натягивать платье и, содрогаясь от холода, спускаться вниз — на кухню, где проснувшаяся и, как всегда, румяная хозяйка уже суетилась за растопкой печи. Не успела я пристроиться в уголке, как тут же была нагружена корзиной и… дальше вы знаете.

Хохлатая курица, кося желтым глазом, неподкупно следила за мной с плетня.

Опустошив грядку, я с чистой совестью вернулась в дом, торжественно вручив плоды своей работы наяде. Та одобрительно кивнула и, не тратясь на слова, указала на стол, где уже лежали вымытые и готовые к нарезке… клубни картофеля.

— Что, не нравится? — верно истолковала мой взгляд хозяйка.

— Да уже как-то и не знаю, — честно призналась я, смело беря нож.

Мне даже не пришлось кривить душой — я начала находить особую прелесть в занятии этим однообразным делом. Наверное, сказывалось присутствие Нейи, да и атмосфера располагала к неспешному праведному труду.

— Вот и занимайся, — улыбнулась женщина, — когда еще спокойная жизнь выпадет? Майлиус-то и не живет на одном месте вовсе — то здесь, то там. Как блоха скачет.

— Прям как блоха? — не удержалась я от улыбки.

— Не совсем, — хмыкнула хозяйка, — но в целом так и есть. Да, по сути, и Лоен тоже на одном месте сидеть не приучен — вижу его от силы день-два в неделю.

— И не скучно вам одной? — Оторвавшись от рабочего процесса, я мельком взглянула на женщину.

— А здесь разве можно скучать? — с неожиданным лукавством взглянула она на меня. — Да дня не хватает, чтобы все успеть! Глаз да глаз нужен — и за хозяйством, и за пчелами. А нечисть… То лешие с кикиморами опять переругаются, то жабью свадьбу на болотах устроят, то зимой медведя из спячки погонят, чтобы, значит, муравейник перевезти подальше.

От неожиданных откровений женщины я уронила нож.

— Как… муравейник?

— Да вот так, — пожала она плечами, — повадились бобры плотину строить — аккурат у Бурелома, рядом с дальней пасекой. А там территория деревянников. Знаешь таких?

Я кивнула.

— Ну вот, — согласилась Нейя, не отвлекаясь от нарезки моркови. — Раз отвоевали, два отвоевали… Майлиус, кстати, приезжал тогда, штрафов навыписывал. А затем, значит, чтоб зубастым неповадно было, муравейник откуда-то из-за топей приволокли. И муравьи, главное, рыжие, большие — дровяными у нас зовутся, в деревьях живут. Вот и повадились они плотины подтачивать.

Я фыркнула, оценив идею на высший балл.

— Так зимой речка замерзла, плотина как стояла, так и стоит. Думали, муравьи в спячку залягут до весны, ан нет — точат и точат. Уже и на ульи перебрались. Так Лоен условие поставил: чтобы в неделю муравейника не было. Кто же знал, что они такие шальные?

Я вытерла влажные от смеха глаза.

— И что медведь?

— Да что медведь? — развела руками хозяйка. — Перетащил муравейник и вновь спать залег. Правда, перед этим дня три по огороду шатался, чеснок весь вытоптал, собака! — в сердцах посетовала она, подвигая к себе очищенную луковицу. — А потом все, спать пошел. До весны.