Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий. Страница 18

Жалкие, печальные глаза, как у раненого оленёнка. Грёбаная перестройка, за что ж ты так с людьми… Переломала хребтов столько, что до сих пор эхо от треска стоит. А нам потом у них, сломанных, жизни учиться. А потом — переучиваться.

— Идём домой, — вздохнула мама и двинулась к подъездной двери. Я остался на месте.

— Мне надо в одно место…

Мама повернулась.

— Куда это?

— К другу.

— К Гоше, что ли?

Проще всего было бы соврать, что да, но если мама ему позвонит, а меня там нет… Пока я «под колпаком», лучше быть честным.

— Нет, к Кате.

— Светлаковой? Это из-за которой ты…

Бля-а-а-а… Вот это попадос.

— Мам, она тут вообще ни при чём. И я же пообещал, что больше никаких суицидов и банальных ходов.

— Сёма! — Мама прижала руки к груди, будто молилась. — Я тебя прошу — не надо! Она за всё это время даже не позвонила ни разу.

— За какое время?

— Что весь этот кошмар творится!

— Кошмар?.. — Я почесал кончик носа. А, ну да. Все эти временные отчисления, психологи и участковые — это кошмар, а не аттракцион, чтобы Сёма постебался. Разница в восприятии реальности — это всегда интересно, но иногда мешает. Вот как сейчас. — Ну да. Впрочем, её можно понять. Я вёл себя, мягко скажем, неадекватно.

— Да как бы ни вёл! Могла бы хоть позвонить, спросить, как у тебя дела.

А то она не в курсе, как у меня дела. Весь посёлок шоу наслаждается.

— Ну, в общем, мне надо к ней зайти. Вернусь минут через двадцать. Хорошо?

Я сделал шаг назад. Мама — ко мне. Интересно, сколько любопытных носов уже прилипло к окнам?

— Семён, пожалуйста, пошли домой! — звенят в дрожащем голосе грядущие слёзы…

— Мама… Ты хочешь, чтобы у тебя был нормальный сын. Так дай мне хоть иногда вести себя, как нормальному человеку. У меня есть друзья — люди, с которыми мне приятно проводить время. Я прошу только двадцать минут. Ну полчаса — максимум. Неужели это такая проблема?

Заплакала. Так всегда было. И будет. Если не можешь решить проблему родительским авторитетом — врубай слёзы. Не помогают слёзы — проблема нерешаема. Да господи! Неужели так сложно понять, что каждый человек сам в ответе за свою судьбу! Нельзя бесконечно бегать и подтирать друг другу носы и жопы. Иногда птенцов надо выпинывать из гнезда.

Кстати. А ведь это и ко мне относится. Что я стою тут, разрываясь на части? Мама плачет… Да. Плачет. Вот такое жизнь дерьмо — в ней мамы иногда плачут. Но — «оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей». Это не я сказал, а кто-то умный и авторитетный, из Библии, возможно Иисус. И пусть Катя мне не жена, но… Но.

Я сделал ещё шаг назад, ещё. Мама принялась часто всхлипывать.

— Полчаса, — сказал я хрипло и, развернувшись, пошёл к дому Кати.

15

Уроки в школе как раз закончились, и я попал в хвост к двум идущим с занятий девчонкам. Одна была растрёпанная блондинка, другая — обычная, русоволосая. Кажется, с параллельного класса. Сначала я был слишком погружён в самоненависть, чтобы прислушиваться, но потом вдруг что-то заставило меня встрепенуться. Кажется, прозвучало моё имя.

— А я его понимаю, — говорила блондинка. — Меня саму уже эта дырень достала — хоть вешайся.

Интересно, это она про дыру на колготках, или про какую-то женщину? С разбегу бывает трудно въехать в чужую языковую схему.

— Да ты чего? — удивилась русоволосая. — Хороший у нас посёлок ведь.

А, вот она об чём. Понял, отстал, слушаю дальше. Какой я всё же испорченный. Хотя что с меня взять — гормоны, половое созревание, все мысли об одном.

— Ну, у тебя, может, и хороший, — пожала плечами блондинка. — А я, как школу закончу, свалю отсюда в прекрасное далёко и никогда не вернусь.

— Да ну тебя! — Русоволосая рассмеялась, явно не приняв всерьёз слова подруги. — Сегодня у тебя?

— Не… У меня вчера вечером мама домой заявилась. Сегодня весь день с отцом орать друг на друга будут. Я сейчас сумку кину, съем чего-нибудь и к тебе лучше приду. Можно?

— Заходи, конечно.

— А то свалю в прекрасное далёко, а там скажут: и на фиг ты нам такая нужна красивая, ничего не умеешь даже. Так хоть танцевать научусь.

— Ну, это я тебе обещаю!

Девчонки расстались на центральной площади. Русоволосая пошла налево, а блондинка — прямо. Блондинка в принципе шла к тому самому дому, куда было нужно мне, и меня это бесило. Ровно так же меня бесило бы, если б она шла следом за мной. Отстать, что ли? Потусуюсь на площади, позалипаю на голубей, вон их тут сколько ходит. С другой стороны, матери сказал, что на полчаса, а сам ка-а-ак залипну на голубей, ка-а-а-ак про***сь до полуночи. И поди потом докажи, что не суицидник. Нет уж, надо идти.

Я фактически проводил блондинку до подъезда — она, по закону подлости, шла в тот же самый подъезд, что и я. Тут я всё же тормознул. Ну её в баню, ещё подумает, что преследую, баллончик достанет, или вопль поднимет. Или в две тысячи первом у подростков так не принято? Ладно, дам ей минуту. Вот когда бы сигареты пригодились…

Открывая дверь, блондинка повернулась в профиль. Меня она не заметила, а я её вдруг узнал. И сразу чуть не засмеялся.

Блондинку звали Жанной. Если бы её звали Дашей, или Наташей, я бы имени не вспомнил, но Жанна у нас, кажется, одна была на весь посёлок. Посёлок с увлечением судачил про её мать, которая то куда-то сваливала в неизвестном направлении, то обратно приезжала. На костре её сжигать вроде не пытались, с факелами дом не осаждали, но мысли такие явно бродили во многих головах.

А потом, в начале выпускного класса, пропала сама Жанна. На это уже всем было, в общем-то, насрать, потому что, во-первых, яблочко от яблони, а во-вторых, в посёлке приключился какой-то трэш со стрельбой, полицией, взрывами и пацаном, который убил свою мать и закопал во дворе дома [1]. На фоне такого веселья, наверное, даже родному отцу было капельку насрать на то, куда делась дочь.

А она, лет десять потусив в прекрасном далёке, вернулась обратно с сыном и мужем — бывшим одноклассником. Который потом чуть ли не в открытую трахал свою бывшую. Которая потом куда-то исчезла… Но зато дочь её (от того же одноклассника) периодически появлялась и ходила в гости к папе и его новой семье, увлечённо вынося мозги местным старушкам, которые не сумели освоить интернет и продолжали п**деть на лавочках обо всём, что видели из окна и в глазок [2].

Я всё это знал по одной простой причине: каждый мой взрослый визит домой представлял собой двух-трёхдневную лекцию под названием «В предыдущих сериях». Мама долго и нудно расписывала мне, чем живёт посёлок. Что-то я пропускал мимо ушей (процентов девяносто — девяносто пять), что-то случайно оставалось в памяти. Как, например, про Жанну. Смешно, конечно, хотя и жалко. Столько у неё надежд ещё — куда-то уехать, чего-то добиться… А что в итоге? Две тысячи девятнадцатый год, детка, и ты сидишь всё там же! Наверное, однажды тоже из окна выпрыгнешь. Или бухать начнёшь. Может, мне гадальный салон открыть, будущее предсказывать? Вот и денег подниму. Впрочем, ладно, об этом я подумаю завтра, а пока надо с амурами порешать. Прошла там уже эта минута, нет? А, по фиг, захожу.

Динь-дон. Ди-и-и-инь-дон. Динь-дон, динь-дон, динь-дон.

Шаги. Щелчок задвижки. Открылась дверь, а за ней — Катя. Свезло. А я только во время последнего «динь-дон» сообразил, что, раз Жанна только-только со школы идёт, то Катя, может, тоже ещё не пришла. Но, видно, у нашего класса было на урок меньше.

Катя была ещё в школьной одежде — блузке с серо-коричневыми абстрактными узорами и чёрной юбке.

— Семён? — Она зашептала, сделав круглые глаза. — Ты… Ты чего?

— Ты уже больше трёх дней не держалась за мой болт, — мрачно и громко сказал я. — Он скукоживается. Смотри, видишь, меньше стал?