Особый приказ (СИ) - Митрофанов Михаил. Страница 43

Секунда, другая, третья… и красный шарик будто почуял мысли ученика и скатился с руки, избавив его от всех мук выбора.

— Умов закончил, — сухо произнесла старушка.

Ваня Умов еле заметно вздохнул с облегчением.

Когда Иван Умов добрался в своих воспоминаниях до этого момента, он тут же заснул. Ему снились Чернова и Страхов, стоящие друг напротив друга со своими шарами света — Волков выдержал до второго оборота, эти тянули до третьего. Ему снилась ухмылка на лице Черновой и класс, который болел за кого-то из них двоих настолько сильно, насколько позволяли приличия.

Ему снились люди, дотерпевшие до пятого оборота часов. Те, кто в четырнадцать научился делать то, на что он решился только восемь лет спустя — рваться к тем границам, которые очертит жизнь.

Глава 16

«Помимо службы на реке, царь Лодомерии заставляет своих бояр и дворян приезжать на военные смотры, где каждый обязан показать чиновникам своих людей и вооружение. Неявка на смотр приводит к серьезнейшим последствиям».

Сигизмунд фон Айзенштайн, «Записи о лодомерской жизни»

— Заряжай!

Им пятнадцать лет. Боярские и дворянские дети в этом возрасте выезжают на границу настоящими воинами. Ученики крепостей отправятся туда только через год, но все хотят уже сейчас. Почти все они просто не представляют другой жизни; такой, в которой нет долгой войны. Если даже кто-то и боится, то никогда этого не покажет: страх прослыть трусом все равно сильнее. Они ждут подвига и славы.

— Быстрее, быстрее, быстрее! — орет дед Сидор.

На жаре возиться с тяжелой пищалью трудно. Мокрая рубаха липнет к телу, пот катится по лбу и его капли попадают в глаза. Одно неосторожное движение — и все надо начинать сначала. Только бы не погас фитиль!

— На исходную! Целься! Огонь!

Пищаль лягает плечо. Перед рядом подростков встают клубы дыма. Еще немного, и они в прямом смысле пропахнут порохом. Ряд бежит назад, освобождая место для новых стрелков.

— Заряжай! — снова орет дед Сидор.

Это единственный учитель, которого между собой они называют только по прозвищу. «Дед Сидор» произносится с неизменным уважением.

Корпус магов работает над ними. Он тщательно испытывает тех, кто ему достался. Меняет их незаметно для них самих. И когда юнцы начинают мечтать о славе, Корпус посылает к ним деда Сидора, чтобы выбить из них дурь.

Строго говоря, дед Сидор никакой не дряхлый старик. Ему самое большее лет сорок. Но его длинные висячие усы совсем седые, поперек загорелого лица проходит белесый шрам, а левая рука плохо гнется — когда-то давно его ударили по руке саблей. С пищалью и пистолетами дед Сидор одной рукой управляется лучше, чем каждый из них двумя. Он уже видел то, что им только предстояло увидеть. Он воевал с теми, с кем им только предстояло воевать.

— Бего-о-ом марш! — дед Сидор, похоже, никогда не сорвет голос.

Вот уже несколько месяцев, с самой весны, каждый день он гоняет учеников. Они бегают на несколько верст. Они учатся стрелять из ружей и пистолетов. Они роют укрепления. Они плохо понимают, как у них хватает сил на остальное. Зарядить пищаль просто. Сложно зарядить ее быстро, когда ты пробежал с ней версту, и всем плевать, что ты устал, вспотел и натер ноги. Они работают, как бездушные истуканы, пока все эти навыки не впитаются в них намертво. Посреди жаркого лета они идут долгими маршами, которые растягиваются на несколько дней. Возвращаются в крепость — и через неделю снова срываются в поход.

Перед тем, как сделать их колдунами, Корпус делает из них солдат. Писарь может не быть солдатом. Маг хотя бы на ступень выше ученика — уже нет. Они учатся самому главному для солдата — подчиняться и моментально выполнять приказы. Они верят своему наставнику, потому что он пришел оттуда, куда они только пойдут.

Им пятнадцать лет, и они учатся воевать.

Среди них есть те, кто еле тянет лямку. Есть такие, кому хорошо удается что-то одно. Но находятся и те, с кем бесполезно тягаться. В отряде Умова таких двое. Страхов и Чернова. Они соперничают уже больше года, с тех самых пор, как Ольга Иоанновна дала им испытание с шарами света. Тогда оба продержались четыре оборота часов, и только распоряжение старой волшебницы прервало их состязание.

Сейчас Василисе приходится трудно. Колдовать во время марша им запрещено. Никакой талант не заменит физическую силу: деду Сидору безразлично, какого пола его бойцы, и девушки тащат на себе почти такой же груз, что и парни. Чернова доходит до привала на одной только воле, злая, взъерошенная, но со всем снаряжением. Перешагнуть через «не могу» — тоже часть их учебы. Соперничество помогает в этом. Поэтому никто не препятствует ученикам соревноваться друг с другом, пока они остаются в определенных границах.

Образы из сказок и былин тускнеют и растворяются в их памяти. День за днем они все лучше осознают, что в войне нет ничего красивого — только утомительный, тяжелый и неблагодарный труд. Они взрослеют незаметно для себя за одно последнее мирное лето. Умов уже несколько лет знает, что он никогда не догонит Чернову и Страхова, идет чуть позади Волкова, держится ноздря в ноздрю с Деминым и обгоняет остальных. И по силам, и по знатности. Так случилось, что в их группе способности к колдовству полностью совпали со знатностью рода. Без малейшего исключения. Умов идет сквозь это лето серой мышью, не выделяясь, но и не отставая. Он медленно становится шестеренкой гигантского механизма.

* * *

Служение. Это слово часто звучит в этот год. Его употребляют и жрецы, и все маги крепости. Не учеба, не упражнения, даже не служба. Служение. От слова веет благовониями жрецов и тяжеловесным голосом Булатова. С ними говорят те, кого они и видели-то раньше по особым случаям. Умов привык считать, что путь мага — это лестница. С каждой ступеньки видна следующая, на которую надо забраться. Но сейчас он начинает сомневаться в том, что весь путь выглядит так. Он чувствует, что жизнь скоро изменится. В ней будет то, что объединяет последнего из их группы с самими архимагами. Объединяет и даже — страшно сказать — уравнивает.

Уже чуть после Умов осознает, что внутри Корпуса есть своя неписаная линия раздела. Отношения между группами магов, разные взгляды на многие вопросы, разделение должностей — все эти вещи раньше ускользали от взгляда детей. Но подростки уже начинают их замечать и делают свои выводы.

Они сидят в обеденном зале за длинным столом. Дед Сидор ненадолго оставил их в покое. Впереди целая неделя обычной учебы. После очередного похода они жадно едят, уминая гречку и свежий хлеб. Год назад Иван, уже успев привыкнуть к режиму в Крепости, не поверил бы, что будет чувствовать себя вечно голодным и вымотанным. Сейчас и он, и все хотят добавки. Правду сказал Волков. Дед Сидор и вполовину не был бы так страшен, если бы не постоянное желание есть и спать. Сейчас Волков сидит напротив Умова. Рядом расположились Страхов и Демин. Их небольшая компания почти всегда обедает вместе. Рядом с ними едят парни из другой группы. Их Умов знает похуже.

Во время еды никто не разговаривает. Но суп и гречка кончаются, а до конца обеда еще немало времени. Сегодня выходной и расписание не такое сжатое. Парни растягивают питье кваса всерьез и надолго. Петров — один из другой группы — заводит разговор о традиции обучения магов.

— …Солнцепоклонники, говорят, учат только девчонок, — рассказывает он. — Но у них чернь за один стол с дочерьми служивых не сажают.

Петров косится на дальний край стола, где сидит компания крестьянских детей.

— Их традиция, — пожимает плечами Умов. — У нас она другая.

— У нас за стенами Крепости помнят, кто на каком месте сидел. Могут даже напомнить внукам, — Петров не унимается, и его товарищи переглядываются с пониманием и ноткой одобрения.

— Тебе невместно? — Страхов еле заметно улыбается без капли тепла в глазах.

Петров думает секунду, но твердо отвечает:

— Да.

— Ты дворянский сын, — припечатывает Страхов. — Мне, сыну князя, невместно сидеть рядом с тобой. Не смотри на остальных — они колдуны Корпуса. А тебе невместно.