По краю Вечности (СИ) - Гущина Дарья. Страница 39

Я сидела на траве, ежась под резкими порывами холодного ветра. Сидела, глядя перед собой и боясь отпустить стремительно холодеющую руку и потерять навсегда ускользающее тепло родной ладони. И не могла поверить в то, что человек, еще утром здоровый, веселый и полный жизни, сейчас перешагивает через порог Вечности. Перешагивает, не оборачиваясь, прощаясь со мной холодной моросью, оседающей на щеках, и шорохом опадающей листвы.

— Папа… — тихое, безысходное. — Пап, вернись…

…не бросай меня!.. Детство эгоистично. Важна не человеческая жизнь, а ее связь с твоей. И важно не то, что человек уходит, а то, как ты будешь без него жить. Приемный отец — одинокий старик, живший по соседству и заменивший мне родню, которой я никогда не знала, — уходил. А я не понимала, что делать. И уже не вернуть. И ничего не изменить. И вновь остаться одной — никому не нужной и потерянной в огромном, незнакомом мире. Сначала ушла мама, которую я едва помню, а теперь и…

Пошел дождь. Прохладные ручейки пробирались под легкое платье, путались в коротких темных волосах, слезами катились по бледным щекам. Я продолжала сидеть на месте, боясь выпустить из своей ладошки его руку. Сколько раз я хваталась за нее — от страха, удивления, радости… Большая мозолистая ладонь с длинными пальцами стала для меня символом… защиты, покровительства, силы. И отпустить ее сейчас — означало проститься с тем, чем я жила, чем так дорожила прежде. И в глубине души понимала, что отпустить придется, но не могла заставить себя сделать столь простое движение.

Позади меня прошуршали легкие шаги. Или это трава и осенние листья?.. Нет, шаги. Я скорее почувствовала, чем увидела, как рядом со мной присел на корточки человек. Мужчина в летах, невысокий, худощавый, обманчиво хрупкий. Приятное смуглое лицо, усталая мудрость в карих глазах и седина в темных волосах.

Я опасливо покосилась на подошедшего и вцепилась в ледяную ладонь отца. А мужчина словно мои мысли прочел:

— Не держи его, малышка, не стоит. Отпусти, — голос хрипловатый, но певучий, густой. — Так ты его не вернешь.

— А как? — я сморгнула с ресниц слезинки. — Как можно?.. Разве… можно?..

— Только отпустив, — тихо ответил он. — И однажды отец вернется к тебе, навсегда оставшись в твоем сердце и в твоей памяти.

Я недоверчиво шмыгнула носом:

— Правда?

— Клянусь тьмой, — торжественно пообещал мой собеседник.

От удивления я широко распахнула глаза:

— А вы маг?..

— Да, — он едва заметно улыбнулся в седеющие усы. — И ты — тоже.

— Неправда! — возразила я. — Папа… — и мой голос дрогнул, а взгляд предательски метнулся к родному лицу: — Папа говорил, что я искатель…

— Одно другому не мешает, — объяснил мужчина. — Ты можешь быть и искателем, и темным магом, но маг ты больше.

— Не хочу!.. — возразила я. — Не хочу быть темной!

— Мелочь, врожденную силу не изменить, как и отца не вернуть, — осторожно заметил он. — Ты — темная. И ты это чувствуешь.

Я промолчала, отвернувшись. То бесконечное мгновение многое изменило во мне, начав с мыслей и закончив… жизненной целью. И образом жизни. Я не хотела быть темной. И не хотела быть магом. Я хотела стать искателем, хотя смутно представляла, что это за путь. Но быть магом, да еще и темным?.. Тем самым, которым соседи пугали, когда я шалила?.. Кто же согласится на столь незавидную участь?

— Не буду, — я упрямо поджала губы.

— Ладно, — легко согласился мой собеседник. — Но отца отпусти. Отпусти, пусть уходит. Таковы законы мира и законы Вечности. Отпусти и проводи.

Я вздохнула, зажмурилась, сильнее вцепилась в ледяные пальцы и… Как его ладонь выпала из моей?.. На одно лишь мгновение я потерялась в собственных мыслях и ощущениях, в собственных «не хочу», и… Земля вздрогнула, и мужчина ловко оттащил меня в сторону. Я дернулась, но он удержал, обнимая за плечи, не отпуская ни на шаг, но позволяя… смотреть. Как сплетаются саваном желто-зеленые травы, как осыпаются с прощальной песней увядшие листья… как уходит в землю последний родной человек.

И я смотрела, остро ощущая вспыхнувшую внутри тьму — и боль, и страх, и злость, и ярость, и ненависть к этому проклятому миру… и собственное неприкаянное одиночество. И с тех пор это чувство не оставляло меня даже после встречи с Джалем. Прощаясь с отцом, я поняла, что в мире нет ничего вечного, кроме… Вечности и ее законов. И — тебя. Только ты недолго, но вечен — ведь только ты остаешься рядом с собой до самого конца. Один.

Мужчина снял плащ и завернул меня в теплую ткань с головы до пят:

— Идем, мелочь. Идем домой.

— К-куда? — с запинкой переспросила я.

— В семью, — мягко сказал он, протягивая мне руку. — Где все дети такие же, как ты, — темные, лишившиеся семьи… нужные друг другу. И ты нам нужна. Идем.

— Так вы… за мной?

— Да. Твой отец написал о тебе, и я пришел. Меня зовут Хлосс, — и повторил: — Идем.

И я… поверила ему. Одно мгновение глаза в глаза — и я увидела. Всполохи тьмы. Странную желтизну шальных искорок на карей радужке проницательных глаз. И первозданный мрак, струящийся по венам. И поняла. Он такой же, как я. Почти. И лучше пойти с ним и стать темным магом, чем быть… одиноким никем. И я пошла. Домой. И обрела у подножия Песчаного великана дом и семью.

(9)

* * *

— Злишься? — я стояла, опершись плечом о косяк, и с любопытством наблюдала за Эрашем.

Парень лежал на постели, спрятавшись с головой под одеяло и отвернувшись к стене. На мои слова он не реагировал, как и на мое присутствие, хотя в арочном проходе я стояла уже давно. Да и не услышать моих шагов он не мог.

— Обиделся, — заметила схаали. — И, знаешь, на его месте я бы тоже обиделась.

Моя собеседница не была живым человеком, она — всего лишь одухотворенное воплощение тьмы. Но схаали долго жила среди людей и умела понимать и чувствовать их, сопереживать им и помогать. Не одно поколение учеников прибегало к ней с жалобами на наставников, на собственные проблемы или поговорить и поплакаться в дымчатую жилетку.

— А на что обижаться? — невозмутимо уточнила я. — На отсутствие мозгов и желание делать все назло?

Эраш невольно дернул плечом, выдавая свою возмущенную заинтересованность в разговоре. Я усмехнулась и подмигнула схаали.

— Но ведь он не знал о ловушках, — возразила она. — Не будь к нему так строга.

— Нет, буду. Я предупреждала, но он слишком привык лететь ветром, сломя голову, не думая и не вспоминая об опасности, — возразила я. — Ему еще повезло, что угодил в безобидную западню. Я встречала пару смертельно опасных ловушек.

Парень снова дернул плечом. Мы со схаали многозначительно переглянулись.

— Что поделать, — она шелестяще вздохнула, — ученики мрака — народ вредный… и паскудный. Да и наставники от них недалеко ушли. Пакостили друг другу, как умели, а по башне потом ходить было страшно. И летать. Даже мне.

Я весело хмыкнула:

— После войны прошло четыре эпохи, а темные не слишком изменились. Ученики по-прежнему пакостят, только, не имея силы, более изобретательно. А наставники воспитывают их методом от противного. Разве что смертельного ничего не допускается, ведь мы — семья, и кроме братства у нас никого нет.

Моя собеседница задумчиво прищурилась:

— Как думаешь, вы вернетесь в башню?

— Не знаю, — я пожала плечами. — Все зависит от Девятого. Наверно, когда он принесет в мир тьму, чтобы замкнуть круг, и снимет заклятье с Забытых островов… Наверно, тогда вернемся.

— Я буду ждать, — по тонким дымчатым губам скользнула улыбка, — когда башня вновь оживет, и в коридорах зазвучат веселые голоса и торопливые шаги…

— Жаль, я этого не застану… — меня кольнуло горьковатое ощущение печали.

Из-под одеяла уже виднелась рыжая макушка. Мы нарочно говорили тихо, а Эрашу разговор казался интересным, но подслушивать мешало толстое одеяло. И после моей сожалеющей фразы оттуда показался и курносый веснушчатый нос.