Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья. Страница 44

— Сай?

— Что?

— А ты единственный саламандр, или с тобой еще кто-то пришел? Из соплеменников?

— А ты с какой целью интересуешься? — он неуловимой тенью возник за моей спиной.

Я не стала отпираться. Повернулась и показала рисунок. И добавила про слова Валика. На подвижной физиономии Сайела отразилось жгучее желание спалить папку вместе с содержимым, причем немедленно. Я быстро прижала добычу к груди и покачала головой. Не дам.

— Нет, не единственный, — признался угрюмо. — Нас пришло… около восьми. Точно знаю, что обжиться здесь смогли трое, не считая меня. Остальные… пропали.

— А черный кто? — напомнила я. — Он из тех, кто обжился? И почему кто-то черный, а кто-то белый?

— Цвет пламени — это основная способность, — объяснил саламандр неохотно. — Нас учат владеть всеми возможностями, но душа лежит только к одной, которую развиваешь постоянно. И она определяет цвет внутренней силы. Красный, — и на его раскрытой ладони заплясали алые огоньки, — это раскаленные угли, новые искры, жизнь огня. Желтый, — и огоньки сменили цвет, — это тепло, согревающее, спасающее и исцеляющее, дух огня. Багровый — бушующее пламя, бешенство и бесконтрольность, неукротимость огня. Зеленый — питание, способность поглощать все подряд, всепроникающая суть огня. Черный — сожженное, искалеченное, но способное возродиться, это огненная кара, наказание. А еще есть синий, пурпурный, оранжевый, коричневый…

— А белый? — я смотрела на него с любопытством. — Ты ведь белый?

На сухощавой ладони распустился вьющийся белый цветок. Чтобы, спустя секунду, сгореть дотла и осыпаться щепоткой пепла. Я поджала дрогнувшие губы, вспоминая. Горящая сущность в руках «инквизитора», и пепел, устилающий пустую темную улицу… «Пепельная ящерица»…

— Белый, — с неприятной усмешкой подтвердил Сайел. — С небольшой примесью желтого. А с черным сама познакомишься. Не знаю, как скоро, но наверняка. Так, какие папки наверх заберем?

— Что?.. — я не сразу вникла в вопрос, но рефлекторно прижала к груди историю саламандров. — Папки? Вон, на столе стопка… И еще сейчас соберу. А на эту даже не смотри!

— Зачем тебе другая история? — он небрежно подбросил указанные папки к потолку, и они… исчезли. Сгорели в зеленом пламени.

Я пожала плечами:

— Мало ли… Один голый ящер на меня уже свалился. Если появятся еще желающие… я хочу все о них знать.

— Голый ящер… — весело фыркнул Сайел. — Однако у тебя фантазии!

— Это у тебя фантазии! А у меня — кошмары! — и добавила: — И про тебя прочитаю. И пойму, зачем прицепился. Ведь не в обещании же, данном бабушке, дело, верно? Зачем ты рядом вертишься? Чего хочешь?

— Убежища, — ответил он… слишком быстро.

— Врешь.

— Нет.

— Значит, недоговариваешь.

— Имею право, — Сайел резко открыл стенной шкаф. Противно скрипнула старая дверца, и в воздух взметнулись клубы пыли. — Фу-у-у… Уверена, что и это тебе нужно?

Я подошла и заглянула через мерцающее плечо. Неужели все писцы — такие… странные? В чем же тогда мои-то странности проявляются? Ну, кроме того, что я до сих пор не замужем, обитаю в компании пестрого шизариума, и в книжках мне сходить с ума интереснее, чем на кухне, среди вечных кастрюль и троих детей? В шкафу отсутствовали полки, а пыльные стены покрывали выжженные надписи. Старослав, древнегреческий, латынь… Какое счастье, что бабушка не выучила шумерский или наречие майя…

— Сай, а ты можешь сгонять наверх и принести блокнот с ручкой? А лучше — фотоаппарат, он в тумбочке рабочего стола лежит.

— Думаешь, пригодится?

— Мало ли… А еще пару тряпок захвати. Протереть бы здесь…

— Без проблем, — отозвался саламандр и… дунул.

Раскаленная пыль ударила в лицо и забилась в нос. Я с визгом отскочила и зашипела, ушибив о край стола мягкое место. Пыль взметнулась дымовой завесой.

— Дура-а-апчхи!.. — я сердито чихнула и протерла глаза.

Сайел хохотнул, подпрыгнул к потолку и исчез в зеленой вспышке. Я отложила на край стола папку, потерла ушибленное и снова чихнула. Детский сад, штаны на лямках… Глаза слезились и чесались. И не прибьешь гада… Прочихавшись и протерев глаза, я огляделась. Саламандр уже вернулся и сидел на краешке стола, положив рядом блокнот, фотик и тряпки. А вот папка… исчезла.

— Нечестно! — я поджала губы.

— Не стоит лезть в тайны, которые тебя не касаются, — мягко ответил Сайел. — Если Евдокия Матвеевна решила похоронить мою историю в пыльном подвале, наверно, она имела на то причины. Не так ли?

Я промолчала. Вооружилась влажными тряпками и протерла стены с надписями. Настроила фотоаппарат и обошла подвал, снимая каждую надпись. Саламандр не сводил с меня глаз. И эта слежка, и молчание становились невыносимыми, но я упорно занималась своим делом. Фотографировала и проверяла пыльные ящики.

— Васюта, я прав, — он первым пошел на примирение.

— Нет, — возразила сухо.

— Да. Эта история…

— …принадлежит мне, — я злобно щелкала затвором. — Как и все завещанное. Если бы бабушка захотела скрыть твои похождения, она уничтожила бы записи. Все. А она их сохранила. И завещала. Мне. И ты не имеешь никакого права зариться на мое имущество! Ты… да ты и сам — мое имущество! Отдай папку!

Наглое «имущество» усмехнулось и отрицательно качнуло головой. Засранец. Все равно же разберусь в твоих секретах. Не расскажешь — так проболтаешься, не проболтаешься — так выведаю и вытрясу. Да-да, я же «Око Саурона». И уж коли в мои руки попал «угодный»…

— Не дуйся.

— Не суй нос не в свое дело, — я обходила подвал и проверяла каждую деревянную поверхность. Мелкие надписи переносила в блокнот, большие — фоткала. Кстати. Дома на бабушкиной мебели тоже может быть подобное…

Я остановилась напротив шкафа и задумчиво потерла пыльную щеку. А что если это… эксперимент? Если на хату наложена защита, то она всяко письменная. Защита то есть. А все, что здесь, — это первые экспериментальные заговоры? Все равно проверю. Интересно.

— Васют!

— Не имеешь права, — отчеканила я. — Отдашь папку — поговорим. Нет — отстань!

Ясен пень, ему без общения скучно. А в знаниях я не так уж нуждаюсь — и разобралась кое в чем, и бабушкины записи имею. И привыкла жить одна, в тишине и молчании. И, в отличие от саламандра, мне есть, чем заняться. А ему что делать? Только за мной по пятам ходить. Тенью.

Рядом почудилось движение. Я вздрогнула и выронила блокнот. Моя собственная тень, прежде узкая и вытянутая, расплылась по стене жирной кляксой, сверкнула жгучей зеленью ядовитых глаз. Мама… Я попятилась и наткнулась на мебель. Загрохотали, падая на пол, стулья, взметнулась пыль. Я испуганно съежилась. К черту и гордость, и папку эту…

— Са-а-ай!..

Тень вытянулась и «похудела», приобретая смутно знакомые очертания, тускло замерцала зеленым.

— Не шевелись, — саламандр очутился рядом, и я испуганно вцепилась в его предплечье. — Замри, я сказал!..

Я послушно замерла. От пыли свербело в носу, и отчаянно хотелось чихнуть. Я терпела-терпела, но не удержалась. Чихнула громко и на резком вдохе зажала нос. Сайел ругнулся. А тень… повторила мои движения и замерцала еще ярче. Вслед за носом у меня зачесались ладони.

— Не может быть… — зло прошипел саламандр. — Когда успел?..

— Что?..

— Внимательнее смотри! Ничего не замечаешь?

— Так ты ж сказал не шевелиться…

— А ты готова во всем меня слушаться? — огрызнулся он.

И я решилась. Осмотрела себя и подняла к свету саднящие ладони. Тень запоздало повторила мои движения. И я увидела. От меня к ней тянулись прозрачные зеленоватые нити, как от куклы к кукловоду. Но кто из нас кто…

— На кого ругаешься-то? — спросила и сама поняла, на кого. На одну очень неожиданную и зеленую сущность. — Сай, что это?..

— Связь. Даже теперь. Вообще-то такая способность есть только у высших… Мы можем безболезненно расстаться с частью собственной сущности, подсадить ее к живому для подпитки, на силовую связь, чтобы… В общем, возродиться. Сначала — в тени, а потом… Но для серединных расщепление — смерти подобно. Не понимаю, как ему это удалось…