Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья. Страница 66

Однако нестыковка. Владлен Матвеевич прямым текстом сказал, что писцы держать и направлять сущность не могут. Этим занимаются помощники.

— Поводок. Любая сущность сидит на поводке. И за мой в любой момент могли дернуть и сказать «фас», — и виновато добавил: — Мне вообще нужно было держаться от тебя подальше… Но не смог. Сопротивления хватило, чтобы близко не подходить. И выйти из игры, как только подвернулся случай.

Сердце болезненно сжалось. Как только подвернулся случай… И мне бы сейчас расчувствоваться. Пустить слезу и сказать Валику, какой он замечательный, что я не сержусь на него ни разу. Но мой мозг ухватил мысль. И заработал совсем в другом направлении.

— У того писца есть помощники? Те, которые держат сущностей?

— Похоже, что… нет, — Валик уселся на подоконник и задумался.

Я тоже взобралась на подоконник. Рассеянно расправила складки юбки и посмотрела на свой рабочий стол. Похоже… у маньяка нет Муза. Он — семейная реликвия, сказал Владлен Матвеевич, которая формируется веками. А семей, подобных нашей, мало. И потомственных писцов мало. Может ли быть… писец без сущности? Без ключа к историям? Я нахмурилась. Я могу писать и без Муза. Но вот идеи историй, образы, видение чужого мира приносит он. Писец без ключа… калека. Писать хочется, а писать не о чем. Дар требует выхода, ищет, но не находит. Почти как… выгоревший. Он точно ненормальный. Абсолютно.

— Ты точно к нему привязан… был?

— Думаю, да. Это… странное ощущение. Я засыпал и видел, как он… сочинял, слышал, когда… бормотал и продумывал. А потом… все сбывалось. Да, Вась, горы не мной планировались. Там, в незнакомой обстановке, тебе не за что было бы держаться, — и Валик небрежно улыбнулся: — Но летописец есть летописец. Предвидеть случайности ему не дано, — и, подумав, добавил: — и управленец из него фиговый. Увлекался историей — и бросал все остальное.

Значит, писец без ключа. Черт, кто же ты такой, северный олень, откуда взялся и где прячешься?.. Как проснусь — бегом к Маргарите Степановне прямой наводкой. Я посмотрела на своего собеседника, собираясь кое-что уточнить, но запнулась, встретив выжидательный взгляд. Я закрыла рот и подняла брови. Потусторонние глаза укоризненно прищурились. Укоризненно… Я быстро прокрутила в голове недолгий разговор, начавшийся с того, что…

— Ты ничего не говоришь, потому что… знаешь? — спросила осторожно. — Потому что эта зараза криво-косо, но влезла в будущее?.. Потому что… — и запнулась на секунду: — Потому что все, что ты скажешь, все, о чем предупредишь… Тобой услышано, а им… прописано?.. И если я послушаюсь тебя, то наверняка поступлю так, как ему надо?

Валик одобрительно хмыкнул. Черт. Я посмотрела на него искоса и озвучила свое нецензурное мнение по поводу. То самое, которое может играть и роль обращения, и отношения к ситуации. Ибо… у меня случился сильнейший приступ паранойи. А что если все…

— «Ни сы», Вась, — он обнял меня за плечи. — Далеко не залез. Все, что с тобой случилось, — деды, «герой», — все твое, твоя жизнь. Ты бы в любом случае с ними встретилась. Изменив меня, он лишь ускорил процесс. Надеялся, конечно, на другое… И обломался. Но надежду не оставил. Думай, Вась. Думай.

Я прижалась щекой к его плечу и нахмурилась. Связь между писцами — всегда двусторонняя. Напрямую на меня он не вышел, ибо чревато. Тогда бы я сообразила, рано или поздно, кто портит мне жизнь. И я почти сообразила, м-да… Поэтому он крысятничает по-тихому, через близких. Их измененная жизнь автоматом отражается и на мне. Думай… кто следующий?.. Чей защитник еще «неожиданно» мутирует? Если я правильно понимаю… защитник сторожит, пока сам силен. А если все силы брошены на спасение жизни «хозяина»? Чье прошлое уязвимо? Кто еще из моего окружения находился на краю? Пожалуй… только деды с инсультом да психозом.

— Думай, — Валик крепче сжал мои плечи. — Он меняет чужое прошлое, расставляя ловушки на будущее. Но в твоих силах их обойти. Если поймешь.

— Тебе легко говорить…

— Конечно, — согласился он.

— Тебе там уже давно на все пофиг!

— Ясен пень.

— И…

— …ты меня выдумала, и я тебе только снюсь.

Тон — словно о погоде говорит, а глазах — горечь. Я взяла его за руку и скроила просительную рожицу:

— Извини, а?

— Значит, в меня ты пока еще веришь, — хмуро резюмировал Валик. — А… мне?

— Конечно, — ответила, не колеблясь.

А вот он заколебался. Посмотрел на меня в сомнении, что-то прикинул, о чем-то поразмыслил с минуту, но решился.

— Ладно, — и спрыгнул с подоконника. — Мое время выходит, но я успею показать тебе одну вещь.

— В смысле — показать? — я насторожилась. — Что показать?..

— Ощущение показать, — уточнил Валик. — Ощущение того, что происходит в первый момент… изменения. Поверь, это нелишне.

— Я боюсь, — призналась сразу.

— Отлично выглядишь, кстати, — отозвался невпопад.

Я почему-то смутилась под изучающим взглядом. И буркнула сухо:

— Спасибо, что вообще заметил…

Усмехнулся. Взял меня за руки и сжал ладони:

— Закрой глаза.

Так. Я ему доверяю. Точка. Я зажмурилась и… увидела. Валик задымил зеленым. Курящиеся ручейки тумана сочились из его рук, опутывали мои ладони, липко оседали на коже. Я вздрогнула. Кожу защипало, зажгло, и вместе со знакомыми бытовыми ощущением пришло новое. Липкий туман впитывался, и с каждой новой каплей внутри что-то… шевелилось. В желудке появилась неприятная тяжесть, к горлу подкатил едкий комок желчи. Я сглотнула и сморщилась. Внутренности свело судорогой и резануло болью. И шевелящее нечто… обрело форму. Резко распахнулись «крылья», ударяя по ребрам, когтистые «лапы» впились в мышцы спины, «хвост» ударил по пояснице. «Птеродактиль». Пока. Сверкнули зеленые глаза, и нечто раздулось, теряя форму, перекрывая кислород.

Я судорожно дышала, но воздух застревал в горле, рвался хриплым кашлем. И нечто, распадаясь на клочья тумана, заполняло каждую клетку тела. Болью. Страхом. И злобой. Руки сводило от навязчивого желания вцепиться в шею… в собственную. И убить ненужное тело, вырваться на свободу, расправив крылья. Стало безумно, нестерпимо жарко. Тело горело огнем, и дышать… Дышать, оказывается, уже не нужно. И зеленым туманом задымила уже я. Он курящимися струйками выходил из кожных пор, свиваясь в кокон. Я открыла глаза и услышала. Довольный клекот, шипение испаряющейся воды на раскаленной коже и… знакомую мелодию. Там, в другом мире, надрывно звенел сотовый. Раз, второй, третий… Я нахмурилась, сосредотачиваясь на звонке. Мелодия такая знакомая, словно…

Резко соскочив с подоконника, я тряхнула головой, разгоняя дурман. Валика уже и след простыл, только по темному кабинету плыли мерцающие клочья зеленоватого тумана. И все же он зеленый с оттенком серебра, как и «парень с собакой»… Снова заорал сотовый. И нечто, затихшее на мгновение, заклекотало, забило крыльями, просясь в полет. Тело свело болью, и я судорожно вцепилась в подоконник. Посмотрела просительно на луну и… проснулась. Цепляясь за подоконник. Под немигающим взглядом Сайела. И верещание сотового.

Я выпрямилась, прислушалась, собирая мысли в кучу, и по спине побежали мурашки страха. Звонила… Алька.

Глава 6

«И меркнет свет, и молкнут звуки,

И новой муки ищут руки,

Если боль твоя стихает,

Значит, будет новая беда»

(«Машина времени»)

Замерев, я оглянулась на саламандра. Оный сидел на кровати и смотрел на меня странно. Взгляд — пустой, отсутствующий, погасший. Телефон снова зазвонил. Требовательная трель в ночной тишине звучала громко, слишком громко, до рези в ушах. Я подковыляла к прикроватной тумбочке и нерешительно посмотрела на сотовый. Снова скрутил страх. И ощущение, «показанное» Валиком, не отпускало — внутри по-прежнему чувствовалось… что-то. Необъяснимое и чужеродное. И изменчиво-нестабильное. Черт, если он мне кого-то подсадил… инициацию пройду.