Ведьмин путь (СИ) - Гущина Дарья. Страница 66
Перебросив цепь через плечо, я рванула к статуе, а остальные последовали за мной без вопросов. Филька не раз наблюдал, как я вытряхиваю из слоев то, что мы называли пылью – спрятанные отступниками опасные артефакты, вредящих людям призраков. Корифей считал мои мысли. А Анжела всё еще находилось под воздействием.
Оказавшись возле статуи, я сбросила на землю цепь и закатала рукава свитера. Вокруг нас под порывами морозного ветра вихрился снег, но от возбуждения да после пробежки я не ощущала холода. Я никогда не забиралась так далеко... но силы «рудимента» и искусственного «угля» должно хватить.
«Праща» – так называлось это заклятье. И во время учебы мы использовали его не для того, чтобы вытряхивать из слоев отступников и спрятанные ими гадости. А для того чтобы вызволять из западни себя. Первые два слоя – очень густые, и чуть в них задержишься – прилипнешь, как муха к меду, застрянешь. А задерживаться, обучаясь читать следы и понимать содержание слоя, приходилось постоянно. И сначала ведьма-наставница вытряхивает тебя, а потом и ты обучаешься выбираться самостоятельно и вытряхивать других.
Добавляя цепи звеньев, я оглянулась на статую. Сидит, обняв колени и запрокинув голову, привалившись к стене дома. Неудобно сидит, да. Для использования – только колени... но и то хлеб. Посчитав количество звеньев, я прикинула нужную длину. Обычно на каждый слой требуется пять звеньев плюс одно для перемычки между ними плюс пять-семь для петли и пять-семь – для замка... Хватит.
– Филь, – я подозвала «лиса», – тянуть поможешь?
– Без проблем, – младший крестник встал за моей спиной.
Корифей взял под руку очнувшуюся Анжелу и отвел в сторону.
– Замыкаем на коленях, – указала я, наматывая один конец цепи на левую руку.
И, раскрутив цепь, швырнула второй ее конец в чернильно-черное небо. И, моргнув и прищурившись, проследила за ее движением взглядом «рудимента». Утяжеленная замком, она пробивала слой за слоем – первый, третий, пятый, седьмой... Дальше них я уже не видела – перед глазами поплыло, и я уставилась под ноги, считая оставшиеся звенья. И когда, по моим подсчетам, в дело пошли звенья для петли, я вскинула правую руку, призывая цепь обратно. И через минуту замок, покрытый ледяной коркой, лег в мою ладонь.
Прошив пространство, я попятилась к статуе. Цепь порядком потяжелела, и помощь «лиса» была очень кстати. Собственно, Филька всё и сделал: перехватив концы цепи чуть выше моих пальцев, он двумя рывками дотащил нас до статуи. Закрепив цепь и закрыв замок, я встала и встряхнула руки, глядя в небо и медленно считая до десяти, двадцати, тридцати... Сияющие пространственные веревки «пращи» исчезали в ночной тьме, как канаты с якорями в воде. Немного подождать, когда звенья прилипнут к первым слоям, застрянут во вторых и смерзнутся с мертвыми...
– Тянем, – скомандовала я, снова берясь за цепи. – Но по команде «Ложись» – ложись, понял?
Перетряхивая первые слои, я редко использовала опору, просто наматывая концы цепи на руки... пока один раз их не лишилась. Плюс одного раза может оказаться недостаточно, а на вторую такую цепь сил уже нет.
Филька снова встал за моей спиной, и мы, как в сказке про репку, потянули пространство на себя. Младший крестник вряд ли видел, а вот я внимательно наблюдала, как верхние слои напирают на нижние, как они сморщиваются, собираясь гармошкой, трещат, разрываясь в местах прошивки, напитываются вложенной в звенья разъедающей силой. И последней я добавила еще, направляя ее сияющими каплями вверх, по цепи, – растопить густой мед первых слоев, разогреть замерзшее...
– Ложись! – и я отпустила цепи, рыбкой нырнув в сугроб.
Сплетенные звенья снова улетели в ночь, пространство резко распрямилось и заходило ходуном – небо задрожало, зарябило, на нем явственно проступили янтарные полосы «северного сияния», а из дыр от цепей забил темно-золотой свет. Мы с «лисом» вскочили на ноги почти одновременно. Он остервенело принюхивался, а я быстро и из последних сил готовила колпак. Хоть бы хватило...
Первым из-под цепи – из места разрыва – выпал Данька. Филька тенью метнулся вперед, подхватывая брата, и оттащил его в сторону. Я с облегчением обняла ладонью его потеплевшую привязку. Живой... А через минуту, когда небесная рябь начала успокаиваться, из дыры выпали еще двое. Не рассматривая, кто, я сразу накрыла их колпаком и поняла, что… не вижу. Первый признак. Не хватает меня... Запустив колпак, я через не могу сделала второй и сипло крикнула:
– Еще есть? – но услышала только звенящую пустоту.
Второй признак.
А настиг ли третий, я не поняла. По идее я должна была отключиться, но не поняла, упала в обморок или нет. Только пропало ощущение тела. И пространства. И времени. И весь мир съежился до помутившегося сознания... и мысли.
«Злата, отдай управление заклятьем. Отпусти колпаки. Их перехватят. Отпускай».
И эта мысль – и голос в мозгу, так похожий на мой внутренний, почти «рудиментный»...
«Злат, отпускай. Просто расслабь пальцы. И еще немного. И еще. Всё, отдыхай».
Альберт. Только он умел так просачиваться в сознание, что не вычислить. Внутренний голос – и внутренний голос, случайная мысль – и случайная мысль.
«А теперь надевай куртку, глотни зелья и пошли. Только не засыпай. Рано».
Да, иначе – кома. Надолго. А если расходишься, то обычным сном вырубит на сутки-двое. И «уголь» не сгорит. В моем случае – оба, обычный и искусственный. Кома требует столько сил, что, когда выкарабкиваешься, отдаёшь ей всё, а сон – наоборот, восстанавливает.
Процесс одевания и приема лекарства я не ощутила, как и поддерживающих рук. Как и работы менталиста, «нажимающего» на нужные участки мозга, отвечающие за рефлексы, движение... сохранение сознания.
«Твое молчание очень подозрительно. Так ни о чем и не спросишь?»
Я напряглась, и от формулировки простейшего вопроса устала так, точно вторую цепь в пространство запустила:
– И давно ты здесь? – то ли подумала, то ли спросила. И сразу же: – Я говорю?
«Да, голос есть, хотя мышь пищит громче. Но говори. Всё на пользу».
– Давно ты здесь? – повторила я.
От ощущения вязкой, подвижной пустоты начало тошнить. Противно – но в плюс. Осталось увидеть и услышать... для начала. И свалиться на пару суток, и лучше бы - в купе уезжающего отсюда поезда.
«Еще до тебя приехал. И жил в гостинице под личиной. Угадаешь, под чьей?»
Простейшая догадка потребовала титанических усилий. Я с трудом вспомнила – Корифей, молодожены, писате...
– Художник? – я возмущенно остановилась, споткнувшись. – Но ты же… говорил! Заговаривал! Первым! Сам!
– Правдивая личина требует жертв, – эхо улыбающегося голоса донеслось как сквозь вату.
Голову прострелило болью, но от шока я даже... почти увидела. Смутно… рано? А черт его знает, сколько он водит меня по городу кругами, и как часто я отключаюсь, сама не понимая этого... Но с болью стало легче. Перед глазами наконец запрыгали яркие пятна, обещая скорый свет и возвращение зрения. И мысли заворочались, запросились с языка, толкаясь и перебивая друг друга. И снова формулировка вопроса далась невероятными усилиями.
– Аль, а кто вообще заварил эту кашу с тайниками, капканом для «рыб»?..
– Я.
– Что? – я резко остановилась. И поняла, что остановилась. И выпалила, не думая: – И еще скажи, что из-за меня!
– Не без этого.
– Что?..
Очень хотелось увидеть выражение его лица, но оно, как назло, даже в памяти не всплывало. Там, в смысле в голове, только всё страшно болело. А еще появилась боль в руках – от «песчаного» онемения в пальцах до ломоты в запястьях и локтевых суставах. И ноги показались невозможно тяжелыми, деревянными.
– Еще круг – и спать, – пообещал Альберт. – Уже ут...
– Крестники где? – хрипло перебила я, с ужасом понимая, что не ощущаю привязок.
– Здесь, Лёль, – Филька сжал мою руку. – Ты спалила привязки, когда вытягивала последнюю силу. Но мы здесь.