Анна, одетая в кровь (ЛП) - Блейк Кендари. Страница 40

Я не в том настроении, чтобы наблюдать за почерневшим, гниющим языком, поэтому я беру Анну за руку и тяну по полу. Она тихо стонет, но не останавливает меня, а затем мы несемся через дверь, чтобы оказаться в безопасности дневного света. Конечно, когда мы поворачиваемся назад, там уже никого нет. Дом прежний, нет ни крови на полу, ни трещин в стене.

Глядя назад через дверь, Анна выглядит несчастной — виновной и немного напуганной. Я даже не думаю, а просто притягиваю к себе и крепко обнимаю. Мое дыхание обволакивает ее волосы. Ее кулачки дрожат, пока она крепко сжимает мою рубашку.

— Ты не можешь там оставаться, — говорю я.

— Мне больше некуда идти, — отвечает она. — Это не так уж и плохо. Они не такие сильные. Такую показуху они могут устраивать раз в несколько дней. Возможно.

— Ты же не серьезно говоришь. А что, если они станут сильнее?

— Я не знаю, что можно ожидать от них, — говорит она и отодвигается от меня. — Всему есть своя цена.

Я хочу поспорить с ней, только ничего вразумительного не могу придумать, даже в своей голове. Так не может быть. Я сведу ее с ума, и не имеет значение, что она скажет.

— Я собираюсь пойти к Томасу и Морфану, — говорю я. — Они знают, что делать. Посмотри на меня, — говорю я, поднимая ее подбородок.

— Я не оставлю все так. Обещаю.

Если бы она достаточно переживала по этому поводу, она бы пожала плечами. Для нее это уместное наказание, но мои слова ее встряхнули, и она старается действительно не спорить. Когда я направляюсь к своей машине, немного колеблюсь.

— С тобой будет все в порядке?

Анна криво улыбается.

— Я мертва. Что может случиться?

Тем не менее, у меня возникает такое чувство, что пока меня не будет, она потратит большую часть своего времени, находясь снаружи. Я схожу с подъездной дорожки.

— Кас?

— Да?

— Я рада, что ты вернулся. Не была уверена, вернешься ли ты снова.

Я киваю и засовываю руки в карманы.

— Я никуда не уйду.

Внутри машины ревет радио. Это хорошая штука, особенно когда до смерти устаешь от жуткого молчания. Я делаю звук громче. Затем настраиваюсь благодаря камням, когда внезапный репортаж прерывает мелодию «Закрась это, Блэк».

Глава 18

Образ предстает передо мной так ясно, словно отснятый материал репортажа передается без звука. Мигалки полицейских машин мерцают красным и проблесковым белым, но сирен нигде не слышится. Полиция разгуливает в однообразных черных куртках с опущенными подбородками и хмурыми лицами. Они пытаются казаться спокойными, словно такое случается ежедневно, но некоторые из них выглядят так, будто предпочитают забраться куда-нибудь в кусты и бросаться пончиками. А некоторые стараются скрыться от объективов камер. Где-то в гуще данных событий лежит тело, разорванное на части.

Я бы хотел подойти ближе, потому что у меня имелось свободное удостоверение журналиста в бардачке или же деньги на случай, если придется держать копов на коротком поводке. Пока же я медлю на краю сдавленной толпы, находясь за желтой лентой.

Я не могу поверить, что это могла сделать Анна. Это значило бы, что смерть того человека и на моих руках тоже. Я не хочу в это верить, потому что это означало бы также, что она неизлечима и больше нет возможности ее спасти.

Под пристальным наблюдением толпы полиция выходит из парка с каталкой. Сверху на ней лежит черный большой мешок, в котором, должно быть, находится тело, но вместо этого он выглядит так, словно набит оборудованием для хоккея. Я полагаю, они сложили его по частям как могли. Когда каталка ударяется о бордюр, все же устояв на месте, мы видим, как через мешок вываливается конечность, отчетливо не прикрепленная к остальной части. Толпа издает приглушенный звук возбужденного отвращения. Я же тем временем локтем прокладываю себе путь назад к машине.

Я подъезжаю к ее дорожке и паркуюсь. Она удивлена видеть меня сейчас, ведь я распрощался с ней меньше чем час назад. Когда под моими ногами хрустит гравий, я не понимаю, откуда издается этот шум — от грязи или же от моих скрежещущих зубов. Выражение лица Анны меняется от радостного до беспокойного.

— Кас? В чем дело?

— Это ты мне скажи, — я удивляюсь сам себе, обнаружив, насколько разочарован происходящим. — Где ты была прошлой ночью?

— О чем ты говоришь?

Она должна заверить меня. Ей следует быть очень убедительной.

— Просто скажи, где ты была? Что делала?

— Ничего, — отвечает она. — Я находилась недалеко возле дома. Тестировала свою силу. Я… — она останавливается.

— Ты что, Анна? — требую ответа я.

Ее выражение лица застывает.

— Некоторое время я пряталась в своей комнате. После я все же поняла, что духи никуда не ушли.

В ее глазах я читаю обиду. Посмотри, теперь ты счастлив?

— Ты уверена, что не уходила далеко? Ты не пыталась снова изучать Тандер-Бэй? Может, ты ходила в парк, не знаю, и расчленила беднягу-бегуна?

Пораженное выражение на ее лице позволяет моему гневу просочиться сквозь ботинки. Я открываю рот и пытаюсь подтянуть ногу, но как мне объяснить, почему я так зол? Как мне объяснить, чтобы она предоставила безоговорочное алиби?

— Не могу поверить, что ты меня обвиняешь.

— Не могу поверить в то, что ты этому не веришь, — отвечаю я.

Не знаю, почему я веду себя так агрессивно.

— Ну же. Не каждый день в городе кого-то безжалостно разрывают. И в ту самую ночь, после того как я освободил тебя, самого сильного смертоносного призрака в западном полушарии, кто-то обнаруживает недостающие руки и ноги? И это просто чертово совпадение, не правда ли?

— Но это просто совпадение, — настаивает она. Ее тонкие ручки сжимаются в кулаки.

— Ты не помнишь, что недавно произошло? — я широким жестом указываю на дом. — Расчленять тело — это уже как твоя ВК [42].

— Что значит ВК?

Я качаю головой.

— Разве ты не знаешь, что это значит? Ты не понимаешь, что мне придется сделать, если ты продолжишь убивать?

Когда она не отвечает, мой сумасшедший язык продолжает напирать, как танк.

— Это означает, что у меня очень тяжелый момент как у одного персонажа из фильма «Старый Брехун», — рявкаю я.

В ту минуту, как я произношу эти слова, понимаю, что не должен был делать этого. Я выставил себя дураком, но зато это означает, что она поняла суть разговора. Конечно, она должна была.

«Старый Брехун» увидела публика приблизительно в 1955 году. Анна, наверное, застала его, когда он вышел в кинотеатрах.

Она одаривает меня шокированным и обиженным взглядом; не знаю, как другие, но этот заставляет чувствовать себя хуже всего. Тем не менее, у меня не хватает смелости извиниться. Сама мысль, что она убийца, удерживает меня от этого шага.

— Я не делала этого. Как ты можешь так думать? Я не могу сознаться в том, чего не совершала!

Никто из нас больше не говорит ни слова. Мы даже не двигаемся. Анна выглядит разочарованной и сдерживает себя в руках, чтобы не зарыдать. Когда мы смотрим друг на друга, что-то внутри меня щелкает и пытается прорваться наружу. Это чувство поселилось в моей голове и груди, словно кусочки пазла, ну, знаете, когда их нужно составить в одно, поэтому вы пытаетесь дотянуться до них, разбросанных по разным углам. А затем, просто так, они заполняют недостающие прорехи. Так укомплектовано и совершенно, что вы даже секунду назад не могли себе представить, как вообще можно было без них раньше обходиться.

— Извини, — слышу я свой тихий голос. — Это просто… — не знаю, что происходит.