Анна, одетая в кровь (ЛП) - Блейк Кендари. Страница 38

— Однажды я познакомлю вас, — я слышу себя со стороны. Но не сейчас. Гидеон последний человек, с которым я бы хотел сейчас разговаривать, при этом потеряв нож. Мои барабанные перепонки вот-вот лопнут от их крика. Атаме. Наследство моего отца. Я должен как можно скорее вернуть его назад.

«Атаме нет. Ты потерял его. Где он?» — он душит меня за горло и вдавливает в подушку, требуя ответа. «Дурак, дурак, ДУРАК».

Я просыпаюсь, покачиваясь, и оказываюсь в вертикальном положении на кровати, словно Рокэм&Сокем Робот [38]. В комнате никого нет.

«Конечно, никого; не будь глупцом», я использую то же слово, которое вывело меня из состояния сна. Я только наполовину проснулся. Моя память все еще не желает отпускать момент, когда он душит меня пальцами. Я до сих пор не могу разговаривать. В моей груди что-то сжимается. Я делаю глубокий вдох, а когда выдыхаю, слышу свой резкий, близкий звук схожий с рыданием. Мое тело преисполнено пустотой, которая должна заполниться моим ножом. Сердце учащенно бьется.

Был ли это мой отец? Мыслями я возвращаюсь на десять лет назад, и в моем сердце тут же разрастается вина ребенка. Но нет. Так не должно быть. В своем сне я слышу креольский или Каджунский [39] акцент, а мой отец вырос в Чикаго, штате Иллинойс. Это был просто еще один сон, как тысячи других, и, по крайней мере, я знаю, откуда он пришел. Не нужен и фрейдистский толкователь, чтобы понять, как я себя хреново чувствую без атаме.

Тибальт вскакивает на мои колени. В лунном свете через окно я почти вижу бледно-овальный Ирис [40]. Он кладет лапу на мою грудь.

— Да, — говорю я. В темноте звук моего голоса звучит резко и слишком громко, но он рассеивает мой сон полностью. Он был настолько ярким. Я до сих пор помню едкий, горький запах что-то вроде дыма.

— Мяу, — мурлычет Тибальт.

— Больше никакого сна, Тесей Кассио, — соглашаюсь я, поднимая кота и спускаясь по лестнице.

Когда я оказываюсь внизу, варю себе кофе и паркую свою задницу на кухне. Моя мама оставила банку с солью для атаме одну наряду с чистой тканью и маслом, чтобы натереть его хорошенько и сделать как новеньким. Он где-то там. Я чувствую. Я ощущаю, как он находится в чьих-то руках, которые до этого никогда к нему не прикасались. У меня начинают проноситься кровожадные мысли насчет Уилла Розенберга.

Мама спустилась тремя часами позже. А я до сих пор сижу на стуле и смотрю на банку, пока луч света не проникает на кухню. Один или два раза моя голова соскальзывает со столешницы и возвращается на свое место, но я уже выпил половину кофейника, поэтому чувствую себя хорошо. Мама закутана в синий халат, а ее волосы выглядят утешительно-спутанными. При виде меня она внезапно успокаивается, даже когда смотрит на пустую банку с солью и закрывает ее крышкой. Какой вид должен быть у моей матери, которая выглядит по-домашнему и является любительницей танцев Маппет-шоу?

— Ты украл моего кота, — сообщает она, наливая себе чашку кофе.

Тибальт, должно быть, чувствует мое волнение; он трется о мои ноги, что обычно делает только для моей мамы.

— Слышишь, забери его, — говорю я, пока она идет к столу. Я подсаживаю его. Он не останавливается шипеть, пока она кладет его на свои колени.

— Не повезло вчера вечером? — спрашивает она и кивает на пустую банку.

— Не совсем, — отвечаю я. — Повезло наполовину. В двух моментах.

Она сидит со мной рядом и слушает, как я повествую ей, ничего не тая. Я рассказываю ей о том, что видел, что узнал об Анне, как я разорвал круг и освободил ее. Я заканчиваю рассказ худшим событием: мой атаме украл Уилл. Мне сложно смотреть на нее, когда я рассказываю эту часть события. Она пытается контролировать выражение своего лица. Не знаю, значит ли это, что ее разочарование прошло, или наоборот, знает ли она, что такое потеря и как он важен для меня.

— Не думаю, что ты совершил ошибку, Кас, — мягко отвечает она.

— Но мой нож…

— Мы вернем его назад. Если нужно, я позвоню матери этого парня.

Я тяжело вздыхаю. Она только что перешла черту крутой мамы и стала королевой.

— Но как ты планируешь поступить, — продолжает она, — с Анной? Не думаю, что это было ошибкой.

— Моя цель заключалась в том, чтобы убить ее.

— Разве? Может, ты должен был всего лишь остановить ее? — она откидывается назад на стул, сжимая кружку кофе обеими руками.

— То, что ты делаешь — и делал твой отец — никогда не рассматривалось как возмездие. Речь идет даже не о жажде мести или о чаше весов, склоненной не в твою сторону. Это не твой долг.

Я провожу рукой по лицу. Мои глаза слишком устали, чтобы смотреть прямо перед собой. Мои мысли слишком утомились, чтобы ясно думать.

— Но ты остановил ее Кас, не так ли?

— Да, — отвечаю я, но не знаю как. Все случилось слишком быстро. Я действительно уничтожил темную сторону Анны или просто позволил ей скрыть ее?

Я закрываю глаза.

— Не знаю. Думаю, что это так.

Моя мама вздыхает.

— Перестань пить кофе, — она отбирает у меня чашку. — Возвращайся назад в постель. А затем пойди к Анне и выясни, кем она теперь стала.

Я много раз наблюдал за сменой сезонов. Когда ты не отвлекаешься на школу и друзей, на то, какой фильм выходит на следующей неделе, у тебя появляется много времени, чтобы наблюдать за деревьями. Осень в Тандер-Бэй намного красивее, чем где-либо еще. На улице становится красочно. Суетливо. А также более ветрено. Один день выдается холодным и влажным, с линией серых облаков, а другие дни выглядят как сегодня, где солнце светит, как в Июле, и ветер настолько легкий, что подхватывает листья, словно блестки, и кружит их.

Я взял машину мамы. Теперь я еду к Анне после того, как высадил маму возле магазина в центре города. Она сказала, что назад домой ее подвезет друг. Я рад был услышать, что у нее появились друзья. Будучи от природы спокойной и открытой, ей с легкостью удалось их завести. В отличие от меня. Не думаю, что вел себя как мой отец, но я замечаю, что действительно не могу вспомнить об этом и это беспокоит меня, поэтому я не слишком нагружаю свои мысли. Я бы предпочел верить, что память где-то там, прямо под поверхностью, будь оно на самом деле так.

Пока я направляюсь к дому, замечаю тень, движущуюся с западной стороны. Я закрываю глаза, так как они слишком устали…пока тень не меркнет и не показывает свою бледную кожу.

— Я далеко не отходила, — говорит Анна, когда я подхожу к ней.

— Ты скрываешься от меня.

— Я сразу не была уверена, кто это. Я должна быть осторожной. Не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел. Даже если теперь и означает, что я могу покинуть этот дом, я все равно мертва, — она пожимает плечами.

Она такая открытая. Все вокруг, должно быть, приносит ей вред и не подлежит пониманию.

— Я рада, что ты вернулся.

— Мне нужно знать, — говорю я, — опасна ли ты все еще.

— Нам лучше зайти внутрь, — отвечает она, и я соглашаюсь.

Кажется странным видеть ее на улице под лучами солнца, озирающейся на весь мир, как девушка собирает цветы ясным днем. Кроме того, каждый может внимательнее приглядеться и увидеть, что она в состоянии носить не только белое платье.

Она ведет меня в дом и закрывает дверь, словно доброжелательная хозяйка. В доме тоже что-то изменилось. Серый свет исчез. Отчетливые бесцветные лучи солнца пробиваются сквозь окна, хотя этому и препятствует грязь на стекле.

— Это все, что тебя волнует, Кас? — спрашивает Анна. — Тебя интересует, буду ли я продолжать убивать снова? Или же ты хочешь знать, в состоянии ли я это делать?

Она держит руку перед своим лицом, и темные вены оплетают пальцы. Ее глаза чернеют, а платье окрашивается кровью и проступает сквозь белую ткань намного сильнее, чем раньше, повсюду разбрызгивая капли.