Осенняя жатва (СИ) - Гуцол Мария Витальевна "Амариэ". Страница 42

— Самайн когда-то считался большим жертвоприношением. Осенняя жатва, треть урожая, — оружейник прихлебывал кофе. — Это надо спрашивать у Джериса или у его старухи, даже я уже не слишком слушал все эти сказки.

Пальцы Рэй до побелевших суставов стиснули чашку. Медленно она проговорила:

— Там в рыбацких кварталах был полубезумный старик. Он говорил… Что мы перестали жать, и жатва сама пришла к нам. Как-то так.

— Там в этих кварталах настоящий рассадник темных суеверий, — хмыкнул оружейник.

— И Робби, охранник Курта Манна, оттуда.

— Я его помню, — сказал Бен Хастингс подходя ближе. — Он с самого начала ужасно боялся… ее.

— Этот парень знал, кто она? — Рэй взглянула на паренька, неловко топтавшегося за плечом ее отца.

Хастингс почесал нос и кивнул с неожиданной решительностью:

— Я думаю, да. С самого начала.

— Найти бы этого Робби, — вздохнул Керринджер-старший.

— Ищут, — Рэй пожала плечами и встала. — Пойду позвоню.

Разговор с Джоном Маккеной вышел коротким, она поймала его в перерыве между судебными заседаниями. И так было лучше, не пришлось отвечать на вопросы. Он выслушал, сказал, что постарается придумать что-то, Рэй пожелала ему удачи и нажала отбой.

Она ушла из «Колд Армор» в синих вечерних сумерках. Странное дело, с появлением в оружейном магазине Бена Хастингса там стало как-то более обжито. И дело было не только в чистых чашках и вытертой пыли. Рэй улыбнулась своим мыслям. Может, так оно и лучше. И отцу есть с кем поговорить, и Хастингс чувствует, что волшебство, отравившее его кровь, совсем близко. И на самой Рэй не висит необходимость держать ответ за восемнадцатилетнего балбеса.

Байль медленно зажигал огни. Уличное освещение лило медь и позолоту на старинные камни, светились вывески. Керринджер не удержалась, с лотка купила хот-дог, пахнущий поджаренной сосиской и свежим хлебом.

На рыночной площади под бронзовым рыцарем танцевали под арфу. Танцоры в кругу были не слишком умелыми, зато отдавались танцу с удивительным энтузиазмом. Рэй прошла мимо, больше увлеченная хот-догом, потом неожиданно вздрогнула, обернулась. Ей померещилось — знакомый девичий голос подпевает уличному арфисту. Керринджер завернула недоеденный хот-дог в обертку, сунула в карман куртки и зашагала обратно.

Арфа смеялась и плакала, музыкант сидел на ступеньках пьедестала рыцаря, свет фонаря бросал косые блики на арфу и тонкие пальцы на струнах, лицо оставалось в тени. Но Рэй все равно его узнала. Наверное, его невозможно было не узнать, Тома Арфиста, равно принадлежащего Байлю и Другой стороне.

Она остановилась в стороне. Арфа замолчала, круг танцующих распался, арфист поднял голову. И улыбнулся Рэй, поманил ее рукой. Она села рядом с ним на ступеньки. Какой-то прохожий потянулся положить смятую купюру, музыкант протестующе вскинул ладони. И начал наигрывать новую мелодию. Ее Керринджер узнала. Том Лери пел эту песню тогда в «Зеленых рукавах», словно предсказание для девушки, которая смотрела на него из зала влюбленными глазами. И снова Рэй померещился девичий голос, подпевающий едва слышно.

Судьба вела туда певца,

Арфиста, барда и певца.

Он разглядел овал лица,

Изгибы рук, точеный стан,

Арфист от горя застонал.

Он вынул ребра из груди,

Из нежной девичьей груди,

Из них бард арфу смастерил.

И струны свил из кос златых,

Из кос, как солнце золотых.

— Ты теперь уходишь и возвращаешься? — спросила женщина позже, когда ночной ветер унес последние отголоски музыки куда-то к Лох-Тары.

— Всегда ухожу и всегда возвращаюсь, — кивнул Томас Лери, он спрятал арфу в чехол, обращаясь с ней нежно, как с ребенком, и вместе они побрели по древним байльским переулкам в сторону набережной.

— В тебя стреляли, — сказала Рэй.

— Это было больно, — красивые губы арфиста растянулись в усмешке. — Их ведь не нашли?

— Пока нет. Ищут. Что там было?

— Если бы я знал, — Том пожал плечами. — Меня огрели по голове на выходе из паба, где мы играли. Очнулся в машине. Помню указатель на Смоллтаун. Впереди нас тащился автобус. Помню, открыл дверь и вывалился наружу. В голове все в тумане. Я скатился по насыпи и побежал. Они стреляли мне вслед. Больше не помню ничего, пока моя Королева не пришла за мной.

— Кто-то убивает украденных детей, — хмуро сказала Керринджер. Ей совсем не понравились слова про указатель на Смоллтаун. — Ты не дитя, Том Лери, но был украден. И не раз.

— Феи похитили мое сердце, — арфист рассмеялся. — Но кое-чему научили. Я буду начеку.

Что-то в его голосе заставило Рэй поверить ему. Том обернулся к ней, его зеленые глаза светились, как у настоящего сида:

— А тебе нужно быть осторожной. О тебе, ранившей Короля-Охотника, знают и на Той стороне, и на Этой.

— Ты можешь говорить прямо? — Керринджер взъерошила волосы. — Или сиды покусали, можешь только загадками?

— Я не знаю достаточно, — Том покачал головой. — Знаю только, что Самайн — опасное время, а Король слишком слаб, чтобы сражаться.

— С кем он должен сражаться, черти его дери?!

— Через Границу приходят незваные гости. Ты видела их. Дважды. Я не могу тебе рассказать больше, потому что не могу лгать, и не знаю достаточно, чтобы говорить правду. Все, что я могу — уходить и возвращаться, играть на Той стороне и в городе, чтобы те, кто ищет дорогу в тумане, нашли ее.

Рэй устало повела ладонью по лицу. Том грустно улыбнулся ей. Сказал:

— Будь осторожна.

И зашагал прочь, быстро затерявшись в сплетении переулков. Рэй пробормотала сквозь зубы ругательство. Вытащила из кармана недоеденный хот-дог, безнадежно остывший, попыталась прожевать уже безо всякого энтузиазма. Она в одиночестве дошла до озера. Лох-Тара, неспокойная и холодная, билась о старые камни набережной. В пульсации темной воды было что-то, что заставило Керринджер поежиться и вспомнить, как заговаривают холодное железо. Кузнецы строго хранили свои тайны, но кое-что можно было узнать. Особенно если твой отец торгует оружием.

Не будет заговора без воды из Лох-Тары. Самые злые клинки, вроде того ножа, с которым Рэй ходила на Другую сторону, закаляют прямо в озерной воде. Подходит только вода, взятая в одну из ночей между Самайном и Йолем. С другой не получится заговора.

Керринджер плотнее запахнула куртку, сунула руки в карманы, и зашагала прочь от набережной. Может, дело было в темном озере, может, в предостережениях Томаса Арфиста, но ей было неспокойно.

Наверное, это беспокойство, смутное предчувствие и заставили не срезать путь через паутину переулков, а снова миновать рыночную площадь, сейчас притихшую и опустевшую, долго идти по широкому проспекту, нагло подмигивающему витринами и рекламой, и только после этого повернуть к дому.

Притихшее на свету, чувство тревоги заорало в полный голос, когда Керринджер свернула в темный арочный проход между домами. Отсюда до ее квартиры оставалось не больше трех кварталов. Рэй почти бегом миновала узкий проход и оказалась на узкой пустой улочке. Предчувствие заходилось в безмолвном вопле. Так остро она не чувствовала опасность, даже весной, когда ее преследовали красноухие гончие Охоты и их хозяин.

Повинуясь скорее инстинктам чем разуму, женщина резко обернулась. И едва успела подставить руку, блокируя предплечьем удар.

Дальше тело сообразило само, не даром рукопашному бою Рэй учил сосед, пол жизни отдавший миротворческим корпусам и горячим точкам. Рэй перехватила чужую руку за запястье, ударила, метя головой в переносицу. От силы удара у нее перед глазами вспыхнули искры, нападающий пошатнулся.

Правое плечо обожгло болью. Пальцы разом стали непослушными. Керринджер выплюнула сквозь зубы ругательство, ткнула назад локтем, без особого, впрочем, успеха, и прянула в сторону, чтобы видеть обоих противников.

Темные куртки, армейские ботинки, у одного лицо полускрыто шарфом, у второго после удара шарф съехал, но все равно ничего не разобрать из-за крови.