Три вороньих королевы (СИ) - Гуцол Мария Витальевна "Амариэ". Страница 28

— И что? — Джил придвинулась ближе к огню и завернулась плотнее в куртку Бена. Самого Хастингса спасал от зябкого ночного ветра серый расшитый плащ. Подарок Короля-Охотника и его королевы.

— В этого парня была влюблена девушка. Она пришла на Другую сторону и попросила Королеву Холмов превратить ее в арфу. Отдала больше, такое дело.

— И она навсегда осталась арфой? — глаза Джил удивленно округлились.

— Не навсегда. Когда Том узнает ее голос в звоне струне, тогда она станет обратно человеком. Так они и живут до сих пор. Уже пять лет прошло. Он слышит голос, но никак не может узнать.

— Том… — задумчиво протянула девушка. — Кажется, я видела в сети видео с каким-то музыкантом из Байля, с арфистом.

— Томас Лери в Байле что-то вроде достопримечательности. И здесь тоже. Он пел в Бездне, представляешь? Не знаю, смог бы, если бы у него была другая арфа.

Какое-то время они молча смотрели на огонь. Бен кормил костерок с руку ветками. Закипела вода в чашке, и Хастингс запарил травы, взятые в доме с тремя очагами. Вдыхая ароматный шалфеевый парок, он вспомнил о Горькой чаше, сейчас замотанной в рубашку Джил и спрятанную в ее рюкзак. Бен видел Чашу мельком, но на память охотник на фей не жаловался никогда. Белая, словно выточенная из льда, прожилки похожи на кровеносные сосуды. От Горькой чаши на Бена Хастингса дохнуло таким холодом, который тот, кто видел Бездну, узнает всегда.

Он задумчиво прикусил губу. Будь его воля, Хастингс бы вернулся в дом леди Гвинет, а лучше — добрался бы до полого холма, увенчанного дубом, и там спросил бы у Короля. Есть вопросы, на которые даже сиды отвечают прямо, особенно если за спрашивающим есть право на этот ответ.

Но где-то в горах оставался похищенный ребенок, тринадцатилетний брат Джил Грегори. Они потеряли достаточно времени, бродя по подземельям и холмам, чтобы тратить время еще и на Горькую чашу.

- О чем ты думаешь? — спросила Джил неожиданно, заставив Бена вздрогнуть.

- О Горькой чаше. Что она такое, зачем нужна? — задумчиво отозвался Хастингс.

- А это имеет значение? — в свете костра глаза девушки казались темными провалами.

- Нет, — Бен вздохнул. — Не имеет.

Той ночью в первый раз за все время их пути на траву легла серебряная вуаль инея. Такое на Другой стороне бывало время от времени даже летом, но охотник на фей посчитал это не слишком хорошой приметой.

Под утро Джил каким-то образом придвинулась ближе к нему в поисках тепла, и Хастингсу пришлось набросить поверх спальника свой плащ. Сам он полежал какое-то время без сна, то глядя на спящую, то в медленно сереющее небо, потом встал, оставив весь плащ Джил, и занялся костром. У них обоих не было причин, чтобы тянуть с обратной дорогой, а холодное утро и жесткая земля никак не располагали к тому, чтобы поваляться подольше.

Путь к горам охотнику на фей удалось отыскать без особенных сложностей. Он вовремя вспомнил о маленьком синем камешке, гвиллионском подарке. Глядя на неподвижную стрелку компаса, Хастингс невольно задумался о том, знали ли в подземной стране о том, как он ходит по странным дорогам Другой стороны.

Так или иначе, но тропы сами ложились под ноги, простые тропы, обходящие болота и буреломы, на горизонте четко вырисовались очертания гор, с каждым днем они становились ближе, и Бена это полностью устраивало. Не устраивало его то, что творилось с Джил.

После Тернового холма она как-то поникла, ушла в себя, и теперь больше отмалчивалась, когда Бен пытался ее как-то расшевелить. Хастингса даже злость взяла, причем не столько на терновую сиду, сколько на Охотника. Он мог бы обойтись с Джил хоть сколько-то мягче, раз счел нужным вмешаться.

Потом, на одном из дневных привалов, девушка, все такая же молчаливая и задумчивая, взялась за свой блокнот с набросками. Хастингс отошел к костру, греть воду, чтобы не отвлечь случайно.

Раньше он никогда не замечал, чтобы Джил рисовала с таким ожесточением на лице — губы сжаты, брови нахмурены. Тени под глазами стали еще заметнее. Рука с пастелью двигалась резко, даже как-то рвано. Хастингс не стал ей мешать, хотя на долгий привал он не рассчитывал.

Вода успела закипеть, Бен засыпал в нее молотый кофе и поставил обратно на огонь. Варить кофе полагалось совсем не так, но для полного соблюдения ритуала у охотника на фей не было никакого настроения. Горячее, бодрящее, сладкое — ну и сойдет.

Джил сама отложила блокнот и какое-то время сидела неподвижно, закрыв глаза. Хастингс никак не мог понять выражение ее лица, странно собранное и решительное. Блокнот лежал у Джил на коленях, по развороту страниц танцевало нарисованное пламя, обнимающее кусты терна, белого от цветов.

— Ну нет, — наконец выговорила Джил почти зло. — Бросить рисовать они меня не заставят.

Девушка улыбнулась, улыбка получилась слабой и болезненной, но у Бена с плеч как будто свалился камень.

— Хотят горечь, будет им горечь, — она резко захлопнула блокнот. — Говорят, все настоящие художники были немного психи.

- Не только художники, — Хастингс протянул ей чашку с кофе. — Осторожно, горячее. Иногда мне кажется, что иметь дела с Другой стороной и выходить сухим из воды получается только у ненормальных.

— Я просто хочу забрать брата домой, — с тех пор, как они покинули дом с тремя очагами лицо Джил стало решительнее, черты заострились. Она обхватила протянутую чашку обеими руками, переплела худые пальцы с короткими обкусанными ногтями. Хастингс поймал себя на желании обнять девушку за плечи, чтобы как-то отгородить от Другой стороны, такой чужой для нее. Джил нравилась охотнику на фей, и если бы обстоятельства складывались иначе… Впрочем, можно и так попробовать успеть до летнего солнцестояния. И тогда можно будет попасть к праздничным кострам возле сида, увенчанного дубом, чтобы показать Джил, что Другая сторона может быть гостеприимна, что ее есть за что любить, есть за что восхищаться.

Спустя еще три дня пути они снова оказались в тени гор Бенморы. За эти три дня Джил почти пришла в себя, но охотник отчетливо видел, что она изменилась. Стала молчаливее и даже старше. Хастингс время от времени задумывался, как избавить ее от проклятия сиды Тернового холма, но для этого им нужно было бы идти совсем в другом направлении.

В предгорьях он начал внимательно следить за небом, высматривая птичьи силуэты, да и Джил тоже иногда встревожено запрокидывала голову к небу. Но ворон не было, по крайней мере, Бен не заметил ни одной.

Послушная тропа сама вывела людей к тому месту, где крепостная стена гор была прорезана ущельем, словно хранила след от удара великаньего ножа. Там, на входе в ущелье, они заночевали последний раз за пределами Бенморы.

С гор дышало холодом, и ночью Джил снова придвинулась ближе к Бену. Он укрыл ее полой плаща и, не удержавшись, все-таки обнял поверх спальника. Выбившиеся из растрепанной косы пряди щекотали лицо, Бен осторожно пригладил их. От волос Джил пахло хвоей и почему-то кофе.

Утром, когда лагерь был свернут, а стены ущелья заслонили большую половину неба, охотник на фей заметил первую ворону. Черная птица сидела на скальном выступе и деловито чистила перья. Хастингс потянулся за камнем, ворона с надсадным карканьем отлетела подальше. Бен выругался.

За ними следили. Дорога через горы с самого начала не вызывала у Хастингса никаких иллюзий. Охотник на фей сумел разжиться кое-чем в доме с тремя очагами, но сейчас он всерьез начал сомневаться, хватит ли этого.

Ворона наблюдала за ними, до полудня, перелетая с места на место, но держалась на почтительном расстоянии. Удивительно дело, к ней не присоединился никто из ее пернатых родственниц. Потом ворона неожиданно сорвалась с насиженного места и быстро пропала среди сосен.

Должно быть, птицу спугнула причудливая тень под навесом каменного козырька. Бен заметил ее не сразу, а заметив, узнал, только когда они с Джил подошли ближе.

Гвиллионская княжна стояла в тени, ее серое платье почти сливалось с серым камнем. Она поманила их рукой.