Жизнь - жестянка (СИ) - Стрельникова Александра. Страница 21

Бабушка живет в небольшом доме в довольно-таки пафосном парижском предместье. Шарль уже давно уговаривает ее переехать к нему. Но бабушка остается непреклонной. «Жить во грехе» под общей крышей ей не позволяют убеждения, а выходить замуж в 70 лет, как она считает, смешно.

Не так давно, после того, как бабуля ответила отказом на очередное предложение Шарля, тот впал в такое отчаяние, что даже позвонил мне. Он плакал мне в жилетку долго и все пытался узнать, есть ли хоть какое-то разумное или даже совсем неразумное средство для того, чтобы ему удалось все-таки победить бабушкино упорство.

— Я ведь уже не мальчик, чтобы каждое утро, если на ночь я остаюсь у Виви (так в его устах звучит бабушкино имя), зачем-то вставать ни свет ни заря, натягивать штаны и отправляться в свою пустую квартиру только потому, что она из каких-то дурацких принципов не позволяет мне остаться. Была бы тогда принципиальной до конца и выходила бы за меня замуж, раз уж ей так дороги ее моральные устои. Так ведь нет! Не хочет! О mon Dieu, ну что за женщина?!

Мне нечем утешить беднягу Шарля. Одно могу сказать: была бы бабушка чуть более покладистой и предсказуемой, тот же Шарль ходил бы гоголем и помыкал ей, как ему вздумается. А так — вот, весь от чувств-с как натянутая струна. Пушкин был прав ровно наполовину, когда писал свое знаменитое: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. И тем ее вернее губим средь обольстительных сетей». Почему на половину? Только потому, что по отношению к мужчинам это жестокое правило работает столь же успешно.

На следующий день бабуля знакомит меня с чудесным французским Кристофом. Он немного старше меня, ездит на спортбайке БМВ и улыбается чуть кривоватой, полной убийственного эротизма улыбкой. Кристоф — старший сын ныне покойного бабушкиного мужа, маркиза де Ментенон. Маркиз был по-моему лет на десять младше бабушки, так и получилось что ее родная внучка и ее приемный сын — ныне действующий маркиз — почти ровесники.

Кристоф окружает меня всяческим вниманием. Ухаживает по-французски пылко и легко. Французы это умеют как никто другой, и по-моему еще не родилась на свет женщина, которая бы могла устоять перед ними, особенно если им приходит в голову начать нашептывать ей что-то на ушко. Ну что за язык, одних переливов которого хватает для того, чтобы начать таять как сливочное мороженое?

Я и таю.

Но дальше дело не идет. В конце концов формально Кристоф — мой близкий родственник. Так что получится какой-то инцест… По крайней мере я все себе объясняю именно так. Но на самом деле всему виной проклятый Коршун. Чтоб ему пусто было! Обещаю себе, что приложу все усилия для того, чтобы изгнать это мрачное привидение из закоулков своей души.

Сегодня Кристоф везет меня на мотоплощадку. Решаю не терять времени даром и поучиться водить мотоцикл. Железный конь самого Кристофа мне не подходит. Дури в нем столько, что мне поначалу точно не справиться. Да и велик он мне. Я даже не достаю с его сиденья до земли. Зато у Кристофа есть приятель, который держит свою мотошколу. К нему мы и направляемся.

Анри — алжирец. Он радостно скалит нам навстречу потрясающе белые зубы и тут же подбирает мне подходящий байк. Хвалит амуницию, которую мне подарил Кристоф, говорит, что она крутая. Я улыбаюсь. Но вскоре понимаю, что он прав. Первое занятие проходит довольно-таки нудно: трогаюсь, торможу, трогаюсь, торможу. Нервно вихляя рулем, чтобы удержать равновесие, которое так и норовит ускользнуть, на самой малой скорости вхожу в повороты. Дважды падаю, но не больно — амуниция действительно защищает очень здорово.

Обратно едем с ветерком — Кристоф желает показать мне класс. Это правда здорово. Я увлекаюсь. Причем настолько, что как-то незаметно оказываюсь в его постели.

Все очень мило.

Я получаю массу удовольствия. Он, по-моему, тоже. По крайней мере сразу после этого, даже не успев надеть штаны, он делает мне предложение. Чувствую себя странно. Еще никогда никто не говорил мне таких слов ни на французском, ни на русском, ни на каком-то другом языке. Уверена, что бабушка будет счастлива, если у нас все сложится. Но что-то (а вернее кто-то, будь он неладен!) мешает мне просто взять и сказать Кристофу «да». Прошу время на раздумья. Он расстроен, но ловко прячет это за бодрой улыбкой.

Дома пересказываю бабушке последние события. Жду, что она сейчас же назовет меня дурой и посоветует хватать Кристофа и держать покрепче, но, как это часто случается со мной в последнее время, ошибаюсь. Бабушка рекомендует сначала получше разобраться с собой, а уж потом принимать какие-то решения.

Ночью пишу о сделанном мне предложении Стрельникову. Надо сказать, что он единственный из нашей «шведской семьи», с кем я поддерживаю регулярный контакт. Ему скучно лежать на больничной койке, и он с удовольствием то переписывается со мной, то созванивается, используя скайп. Кстати, именно от него я узнаю, что обвинение в предумышленном убийстве с Коршунова снято. Его заменили на самооборону. Так что теперь на тюремные нары отправится не он, а «свидетели», от которых ему пришлось тогда отбиваться.

Стрельников на мое послание ничего не отвечает, и я начинаю отчаянно фантазировать. Вот Стрелок сообщает Коршунову о том, что я того гляди выскочу замуж, тот незамедлительно возникает на пороге бабушкиного дома с покаянной мордой и букетом цветов… Но время идет, а Коршуна как не было, так и нет. И Стрельников молчит.

Появляется он на моем горизонте только через неделю. Радостно сообщает, что его выпустили из больнички. И теперь он — в санатории, на долечивании. Не появлялся, потому как на новом месте обустраивался. Мне уже начинает казаться, что-то мое ночное письмо до него просто не дошло, затерявшись на просторах мировой паутины. Но тут он заговаривает о нем сам.

— Ну что, замуж еще не вышла?

— Пока нет.

— Хороший парень?

— Приемный сын моей бабушки.

— Поня-я-ятно… Ох и ленивая ты баба! То, чтоб далеко не ходить, соседу глазки строила, то теперь вот родственнику в штаны залезла…

Нажимаю в окошке скайпа на красную кнопку с трубочкой. Скайп блюмкает и обрывает связь. Не хочу говорить обо всем этом в таком тоне. Стрельников тут же перезванивает. Я не реагирую. Секундой позже от него сваливается письмо: «Не сердись. Я не подумавши. Как-то само собой получилось». Отвечаю: «Иди ты!» В ответ — смайлик. Кретин! Господи, что ж так хреново-то мне?!!

Только я более или менее привыкаю к особой музыке Франции — ее вкусу, запахам, ритму жизни, как звонит мой продюсер и начинает канючить. Дело в том, что спонсоры нашего с ним последнего фильма затевают грандиозный прием в связи с премьерой. Запланированы «свадебные генералы», «звездищи» на сцене, халявная жратва и выпивка. Мое присутствие до крайности желательно.

— Ксения, ну хотя бы на пару дней вы же можете приехать?

Соглашаюсь. Бабушка не в восторге. Кристоф тем более. Но я уже все решила. Пишу о своем скором приезде Стрельникову — обещаю его непременно навестить. Он тут же перезванивает.

— Ты просто какая-то вселенская дура! Куда тебя опять-то несет? Сиди в своем Париже, шей свадебное платье, прическу крути или что там вы, бабы, еще?..

Опять прерываю разговор. Больше он не перезванивает.

В Москву прилетаю ближе к вечеру, забираю свою сумку и начинаю пропихиваться через толпу встречающих и таксистов. Настойчивость последних настолько отвратительна, что я каждый раз искренне недоумеваю — неужели их услугами действительно кто-то пользуется? Планирую добраться до города на аэроэкспрессе, но планам моим сбыться не суждено. Чуть в стороне от общей толпы меня поджидает Кондратьев. Молча отбирает у меня сумку и ведет на парковку. Даже не думаю спрашивать у него, как он узнал, в какой день и каким именно рейсом я прилечу. Каждый имеет свои источники информации и может распоряжаться полученными знаниями по своему усмотрению.

Кондрат привозит меня в мою московскую квартиру. Ближе, и машина моя, позабытая и позаброшенная, стоит здесь, в подземном гараже. Договариваемся, что утром он заедет за мной, и мы отправимся в гости к Стрельникову.