Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 37

— Право верх одиночка у дерева целься! — вот тоже баг. Мы же не отрабатывали целеуказания! И я не знаю как правильно указывать цель, и ребята о том не думали. Поймут ли они, что я сейчас ляпнул?

Прижимаю приклад к плечу. На краю сознания вспыхивает образ Фомина и его фраза про то, что пулю сильно вверх задирает. Совмещаю пластину прицела с ногами типа у дерева. Расстояние — метров двадцать. Краем глаза замечаю, как синхронно со мной поворачиваются ружья Степана и Никиты. Напрочь свихнувшийся внутренний голос радостно горланит "Мы башня линкора Бисмарк, пыщь-пыщь!" И какая-то щенячья радость от того, что ребята меня поняли. Двигаемся как один человек, размноженный мастером спецэффектов!

— Пали!

Спускаю курок, отворачиваю лицо. Чик-пшш-быдыщь!

Бросаю мушкет на сгиб локтя левой руки, тяну правую к лядунке, веду отсчет перезарядки.

— Полку! Вынь патрон!

Слышу краем уха крик Сашки.

— Право дальний куст двое целься! — ого! Это он мне подражает? Нет, надо обязательно потом отработать пометку цели. Должны же быть какие-то уставные команды на это дело?

Продолжаю считать:

— Скуси! Аморче!

Яростный крик на каком-то гортанном языке вроде того немецкого, на котором в кино злодеи разговаривают. Звон шпаги. Странно тихий звук одиночного выстрела.

— Ларме гоше!

— Пали!

Во, а это уже солидный, взрослый, слитный "быдыщь" армейских мушкетов.

— Шомпол! Прибей!

На счет "одиннадцать", уже возвращая шомпол в свое место под стволом, мы двигаемся вперед, проходя сквозь линию сашкиной тройки. Краем уха слышу сашкино "вынь патрон!", оно же "делай три!"

— Товсь!

Запах сгоревшего пороха бьет в нос. Проходим еще два шага, одновременно вскидывая приклад мушкета к плечу. Внутренний голос горланит "снова-снова убежал, все равно ты не попал!"

Глаз выхватывает картину: мужчина со шпагой спиной закрыл дверцу кареты, полусидя на ступеньке, шпагу выставил перед собой. Лошади ржут, кучер уже не на козлах сидит, а стоит у передних лошадей и держит их под уздцы. Как он так быстро переместился?

Перед ним никого нет. Один из синих кафтанов на четвереньках улепетывает вверх по склону. Того, что был с пистолетом у дерева тоже нигде не видно, на дереве у которого он стоял ясно светлеет пятно, где мушкетная пуля содрала кусок коры. Двое у дальнего куста стреляют из положения лежа. Судя по клубу дыма перед одним — стреляют в нас. Вижу как второй смотрит прямо мне в глаза и тянет спускает курок своего мушкета. До него метров двадцать. Это, считай, КамАЗ с прицепом между нами поставить можно. А кажется, будто он стреляет практически в упор. И вот прямо сейчас меня убьет. Насмерть убьет! Командую:

— Облако дыма целься!

Второй мушкет разбойников выстрелил, явив то самое облако дыма, которое я заявил целью. Мы башня линкора "Бисмарк"! Пали!

Сашкина тройка выходит вперед. С удивлением замечаю, что речевой аппарат у меня включен и рот сам произносит "открой полку! Вынь патрон!". А руки на автопилоте сыплют порох на полку, переворачивают мушкет, закидывают патрон в ствол, тянутся к шомполу… Внутренний голос внезапно заткнулся и в голове образовалась удивительная тишина. Я ли это вообще?

Где-то у брода грохнул еще один выстрел. Ружейный, но не наш. Наши австрийские мушкеты не с таким звуком бьют. Ба-бах! Ага, вот это наши бьют. И еще. Три выстрела у брода, два из них со звуком наших мушкетов.

— Прибей! — говорят мои губы — В ложу!

Руки сами засовывают шомпол на место. Сашкина тройка не стреляла. Стоят, примкнув мушкеты к плечу и что-то выцеливают. Взяв ружья наизготовку, выдвигаемся тройкой в первую линию. Вижу тех двоих у дерева. Один сидит, прислонившись спиной к дереву, другой стоит на коленях, руки подняты вверх и таращится на меня ошалелым взглядом. Мужчина у кареты все так же сидит на ступеньке, шпага прислонена к ноге, а сам он деловито шурует коротким шомполом в пистолетном стволе. И откуда только у него пистолет взялся? А если был пистолет — чего он за шпагу хватался? Тишину в голове нарушает робкое хрипение внутреннего голоса "я веселый таракан, я бегу-бегу-бегу". Вижу краем глаза движение справа.

— Право верх цельсь! — кричу, одновременно припадая на правое колено, заношу вбок правую ногу и поворачивая ружье направо. Степан и Никита повторяют мой маневр. Над головой вижу штык. Краем глаза отмечаю, что сашкина тройка встала у нас за спинами вторым рядом.

Там, впереди, между деревьями виден мужик в синем кафтане, несется к нам со шпагой в руке. Метров десять, вряд ли больше. Быстро бежит, ишь ты.

— Пли!

Попали? Ни черта не видно! К черту стрельбу, пойдем в клинч!

Командую:

— В штыки, вперед!

Вскакиваю и бегу, держа мушкет наперевес. Краем сознания отмечаю, что вперед бежит только моя тройка, а сашкина остается сзади, на перезарядке. Не, ну это правильно, конечно. Только в следующий раз надо будет как-то договориться, когда по тройкам работаем, а когда надо и всем вместе.

Мужик в синем лежит на спине, руки задрал вверх, в глазах ужас. Рукоять его шпаги лежит у дерева. Лезвия нигде не видно. Может, во мху где-то? То, что шпага сломалась — это хорошо. Клинок нам пригодится, Ефим просил такие ему приносить, на ножи распускать. Быстро оглядываю поле боя. Так, у кареты все спокойно. Кучер держит передних лошадей, сашкина тройка ощетинилась штыками во все стороны. У второй повозки — которая бричка — тоже все нормально. Тип с внешностью Пьера Безухова так же стоит у лошадей и держит их, тучная женщина тихо скулит, с силой прижимая к своему рту ладони. Малец встал в бричке в полный рост с суровым выражением на детской мордашке, отважно закрывая своей спиной колени женщины.

Смотрю на двоих, которые были у кочки. Один лежит лицом вниз. Ему сзади связывает руки кушаком Сила Серафимович. Откуда он взялся? Второй сидит, привалившись спиной к дереву и держится за плечо и рычит сквозь сжатые зубы. Рядом стоит капрал Годарев и смотрит куда-то в сторону брода.

Вот, собственно, и весь бой.

Кручу головой, пытаясь понять что делать дальше.

Из глубины леса идет капрал Смирнов с напарником и тащат импровизированной волокуше из двух жердин тело. В красном камзоле. Кто?

Ефима нигде не видно.

Так же тройкой возвращаемся к карете. Я иду впереди, с ружьем наперевес, Степан и Никита ведут пленного, заломав ему руки и нагнув головой к земле. Вот черти, а когда они успели ремни на мушкеты нацепить? Опять какой-то провал в памяти!

Героический защитник кареты в белой сорочке, который все так же и стоял с пистолетом наизготовку обращается ко мне:

— Слава Богу, воврмя вы подоспели! Как тебя зовут, братец?

А меня озноб по коже пробил. А как, собственно, меня зовут? Я веселый таракан? "Я бегу, бегу, бегу" — с готовностью отозвался внутренний голос. А мушкет уже вскинут "на караул" к правому плечу, рот же сам, не спросив моего разрешения издает какие-то звуки. С удивлением слышу:

— Патрульная группа Кексгольмского пехотного полка, честь имею!

По хорошему надо бы еще каблуками щелкнуть, но под ногами влажный грунт и мох. Ну его.

Из леса по ту сторону от боя робко крадется бородатый мужичонка в серой мятой рубахе. Делаю движение в его сторону, но мужчина с лицом Пьера Безухова делает успокаивающий жест.

— Это свои. Это Васька, паскудник, кучер мой. Удрал, да? А ну-ка иди сюда, уши тебе оторву!

Понятно.

Из кареты — а я уже стою рядом с ней — раздается женский голос.

— Кексгольмцы? Я верно услышала? Счастье-то какое! Кексгольмцы, родненькие вы мои!

Женщина? Ага, а вот и она. Мужчина в белой сорочке подает ей руку, помогая сойти со ступенек кареты.

— Как же здорово, что это именно вы! Брат будет особенно этому рад! Я всегда знала, что мой брат — отличный учитель! Вон каких орлов выпестовал! Какие же вы молодцы, солдатики!

Смирнов с напарником дотащили волокушу и я увидел кто там. Уф, не Ефим. От сердца отлегло. На волокуше лежал тот кожевенник из Кексгольма, чье имя я так и не узнал, а спросить стеснялся. Ведь по идее мы уже полгода как были знакомы. Как-то неприлично будет сказать что я не знаю как его зовут. Обидится же. Ведь он тогда со своей английской бритвой спас нас от пыток цирюльней…