Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 41

Когда уже приблизились к Рижскому тракту, по которому растянулись подводы Нарвского полка, Сашка сцепился с пешими патрульными тобольцами.

— Эй, ссыльные каторжане! Что за внешний вид расхристанный, вы на службе или на прогулке?

— Че? — тобольцев долго упрашивать не надо. Видимо, шутка про то, что в Сибири живут только каторжники они слышат не в первый и даже не в сотый раз. И шутка эта их изрядно бесит.

Наверное, так нехорошо поступать. Но, глядя на злорадные ухмылки Никиты и Степана я подумал, что драка с чужаками здесь очень популярная и уважаемая забава.

Слово за слово — и завязалась потасовка. Недолгая. Все-таки шестеро на двоих — итог немного предсказуем. Обоих драгун уложили в траву, обложили бранью и довольные собой трусцой побежали к перелеску. А сзади раздался давно ожидаемый крик — "Наших бьют!"

Ну вот и хорошо. Вот и славно. Теперь драгуны будут рыскать по округе и искать обидчиков. А если еще с нарвцами сцепятся — так вообще замечательно будет. Драгуны-то все в синих драгунских мундирах, а мы в красных пехотных камзолах. И нарвцы тоже. Станут ли тобольские разбираться, кто их обидел? Пехота ведь вся на одно лицо! А уж шведу с его бронежилетом прорваться через патрули оскорбленных и разозленных тобольцев… ну пусть рискнет, я не против.

Когда совсем стало вечереть — я завел свой шестак в первую попавшуюся на пути деревенскую церквушку на вечернюю молитву. Один остался у церкви с нашими мушкетами и шпагами, потому как в церковь с оружием не пускают. И менялись по очереди. Ребята свечки ставили за то, что сегодня Господь уберег их от пули, за здравие раба божьего Никона и за все хорошее против всего плохого. Молился и я. Истово молился, вспоминая все, чему учил Ефим. Вдыхал полной грудью курящийся ладан, гундел себе под нос то же самое, что нараспев читал зычным голосом деревенский батюшка, размашисто крестился… Мне очень нужно было видение, как тогда, зимой, в Вырице. Увидеть бы этого толстого мужика из электрички и спросить про пластину от бронежилета… Раз тогда получилось с ним связаться — вдруг и сейчас сработает? Но нет. Вот уже и вечерний молебен закончился, и деревенские разошлись, и мои все вышли, а я все жгу свечки у образов и бормочу молитвы.

…Ты и ныне владыко Господи, услыши нас, молящихся Тебе. Пошли, Господи, невидимо десницу Твою, рабы Твоя заступающую во всех, а имже судил еси положити на брани души своя за веру, царя и Отечество, тем прости согрешения их, и в день праведнаго воздания Твоего воздай венцы нетления…

Нет. Не сработало. Не пришло видение. Однако же случилось другое. Через полчаса чтения молитв я вдруг понял, что мне больше не страшно. А еще я понял, что все это время от того момента, как Сашка сказал про сигнал, и всю перестрелку, и всю дорогу до Юглы, а от Юглы до этой безвестной деревушки краем от колонны нарвских — все это время мне было страшно. Где-то между почками и селезенкой сидел страх и морозил, морозил, морозил все это время.

А сейчас — отпустило. Ушла дрожь, пропал холод. Расслабились мышцы плеч и шеи. А они, оказывается, все это время были чуть ли ни судорогой сведены. Оказывается, от страха. А думал — ружье с ранцем тяжелые, вот и ноют плечи.

Я просто боялся.

А теперь не боюсь.

Перекрестился еще раз, поклонился образам и вышел на улицу. Нахлобучил парик, надел треуголку, взял ружье. Улыбнулся и приобнял за плечи братьев из моего шестака. На душе было легко и хорошо.

Пора домой. В полк.

Глава 16

— А ты что, казак, что ли? О какой доле в добыче говоришь, Жора? Ты, братец, на службе у государыни. И сам ты есть государственный человек. Потому трофей, что ты в бою берешь — он не твой, он государыне принадлежит да тем, кто государыней поставлен службу служить как ее полномочный представитель. Соображаешь? А там уже на их усмотрение. Ежели вдруг решат тебя как-нибудь отблагодарить — то будет тебе награда какая пожалована. А не будет — так не будет, и не смей роптать. — Ефим говорил зло и яростно, энергично разрубая ладонью воздух — Ишь чего удумал — долю ему подавай! За долей сейчас тебе одна дорога: в шайку к разбойникам. По которым давно уже каторга плачет. И которых наш брат-солдат стрелять будет по всем дорогам, где ни встретит.

Вот так вот. У писателя Филатова его Федоту-стрельцу хотя бы пятак на водку давали. А мне с той добычи — шиш без масла.

Три вьючных лошади со всяким награбленным барахлом, вещи и оружие шведских наемников, куча другой мелочи — все было доставлено порутчику Ниронену. Часть трофеев прибрал к рукам приехавший из Риги полковой квартирмейстер, другую часть отправили командиру батальона майору Небогатову. Разве что лошадьми порутчик Ниронен сам распорядился. Пошептался о чем-то с Германом и решил, что еще одна упряжка для ротного хозяйства лишней не будет. Потому пара лошадей нам, а Герман за третью лошадку отдаст более-менее нормальный возок. Всем с нашего рейда хорошо. Только вот мне как-то… Хотя с крестным скандалить — дурное дело. Если он так решил — значит, на то есть причины.

Я раздосадовано махнул рукой и тяжело опустился на лавку.

— Плохо дело, Ефим. Плохо.

Чтобы как-то отвлечься и успокоиться — кручу в руках треуголку. Надо бы ее как-то почистить, что ли. Изнутри весь фетр пудрой перепачкан. Может, какую-нибудь сменную подкладку придумать да менять почаще? А то ж скоро вонять будет как кроссовки после летних сборов…

Ефим понял, что я не намерен продолжать конфликт, потому сменил выражение лица со старшинского "я не брал, поэтому не отдам" на заботливое, из серии "добрый дяденька поможет несмышленышу". Оно и понятно, выразить участие да сочувствие — это бесплатно, потому это можно в любое время и в любых количествах. Даже оптом и без расписки. Моральная поддержка — отличная замена серебряным рублям.

— Да разве ж плохо? Ты, Жора, сам подумай. Мундир у тебя есть, кашу ешь с мясом, бритвы аглицкие в капральстве целых две, банька — все как положено. Да и за артелью уже какой-никакой запасец имеется. Не много, но все же. Сегодня вот вечером ножик тебе смастерю из того обломка шпаги, что ваш шестак пулей разбил. Вот тебе еще прибыток. И зачем тебе связываться с монетами? Вина пить? Так ты только скажи, все равно свою часть всю не выбираешь. Хоть сейчас ведро тебе поставлю, а то и два. В карты или кости сыграть? Ну это нет, не позволю, плохо ты разбираешься в этих играх. Тем более вы с ребятами вон поинтереснее штуки придумали. Или, может, в веселый дом сходить? Так это я тоже организовать могу. Тебя-то с твоим лицом барчука несмышленного как липку обдерут. А я нормально сторгуюсь. А? Ну сам посуди, зачем оно тебе — деньга? Только хлопоты лишние от них.

Веселый дом — это цирк, что ли? С медведями и дрессированными обезьянами? Вот интересно, а как здешний цирк выглядит? Хотя о чем это я. Судя по тому, как этот жук меня разводит — все-таки какая-то доля мне полагалась. Вон, Ефим жалованье всей артели себе забирает и всячески им крутит-вертит. Так что запросто мог и мою долю прикарманить. Не, ну, конечно, капральство у нас всем обеспечено справно, тут не отнять. Все при всем… Но…

— Ну раз так… — понуро киваю я — Ты мне другое скажи, крестный. С того барахла, что у разбойников трофеем взяли — смог бы я долг в восемьсот рублей закрыть?

Ефим аж взвился:

— Сколько??? Ты это… кхе… Что ж такое учудил, на восемьсот рублей? Да на эти деньжищи вся рота полгода столоваться может! Да мне позументы в двести встали, а ты!

Тут Ефим вдруг закашлялся. Или взаправду от возмущения, или чтобы еще чего-нибудь не сболтнуть. Да ладно? Позументы, говоришь?

Позумент — это расшитый манерным шитьем и всякими узорами капральский нарукавный галун. Ну то есть желтая лента с ткацким выпендрежем. Двести рублей, значит. А рекрута у охотников за головами взять — сто. Интересно получается. А кому он деньги заносил — уже здесь, в полку или еще там, в ланд-милиции? Так-то с одной стороны, в полку кадровый голод. А с другой стороны — вакансий свободных крайне мало. По крайней мере в бытность мою и.о. ротного писаря я узнал, что к ротам приписано и получают жалованье немало "мертвых душ". В том числе и совсем малолетних детей. Жалованье на них начисляют, выслуга лет им в зачет идет, а в полку они не появляются по причине того что еще и ходить-то толком не умеют. А как война — так их срочно отправляют в отпуск или переводят куда-нибудь в учебный полк. На бумаге, естественно. Отправляют ли жалованье этим "мертвым душам" — про то я не знаю. Вряд ли. Скорее всего тот, кто хлопотал за то чтобы этих в полк приписать — еще и сам приплатил. Вероятно, с этих денег формируется ротная, батальонная и полковая "черная касса" для всевозможных финансовых операций, идущих в обход официальной полковой бухгалтерии.