Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 43

Елки-палки! Вот он мне голову морочит, а на главный вопрос так и не ответил.

— Ефим, так ты от темы-то не уходи. Что там с позументом?

— А с позументом все просто. Играешь в кости с уважаемыми людьми из общества. Те, в свою очередь, играют в карты уже с более уважаемыми людьми. Потом командир роты или батальона пишут на тебя представление, а полковой батюшка к присяге приводит. Затем ротный каптернамус приглашает в кабак, вина испить да в кости сыграть. Можно, конечно, и не соглашаться. Только вот есть тьма-тьмущая способов службу невыносимой сделать. Или вовсе в рядовые разжаловать. Так что идешь и играешь. Все просто.

— Но сначала все-таки представление.

— Разумеется. Сначала тебя представят к званию, а потом ты идешь играть. Считай, что это проверка такая. Справишься — значит, соображаешь что к чему и можно тебя ставить на хозяйство. Сбережешь, не растранжиришь и солдат своих по миру не пустишь. Ну а не найдешь чем с каптернамусом сыграть или на принцип пойдешь — то и нечего тебе делать в управляющих. Не твое это.

— Так то в управляющих. А капрал — он разве ж управляющий?

— А кто же еще? У капрала в хозяйстве две дюжины взрослых мужиков. Считай, как средних размеров деревенька, разве что без чад и домочадцев. А капрал — он как деревенский староста выходит. И на правах старосты тебе командует: иди, Жора, готовь свой шестак к выступлению.

И правда. Пора собираться. Наша рота выходит на соединение с батальоном и дальше со всем полком двигается к Риге. На дивизионный смотр. Нам же, как лучшей роте, выпадает доля бегать взад-вперед вдоль полковой колонны и быть в каждой бочке затычкой. А мне еще вечером очередной урок французского Мартину Карловичу давать, так что дел действительно невпроворот.

Помню, когда в свое время ходил на игру топовых команд премьер-лиги, вместе со мной на стадион шла огромная толпа болельщиков. Битком набитые вагоны метро, два километра от станции до стадиона полностью заполнены массами людей. И они все идут, идут, втягиваются через многочисленные входы в чашу стадиона и… как будто пропадают. Сидя на трибуне как-то не ощущаешь, что вот это сине-бело-голубое море людей — это те самые пятьдесят тысяч человек, которые больше часа тянулись по дорогам парка на Крестовском острове. И вроде бы все оно само по себе организовалось. Небольшие группки патрульных солдат "голубой дивизии" в своих скафандрах особо не замечаешь, желтые жилетки стюардов и волонтеров, регулирующих движение толпы болельщиков тоже как-то в глаза не бросается. Как-то оно вроде бы само получалось — раз-два, и многокилометровая густая толпа людей уже аккуратно сидит каждый на своем месте на огромном многоярусном стадионе. И как-то даже в голову не приходило, какой труд за этим стоит — быстро и без конфликтов разместить по своим местам такую массу людей.

Вот, казалось бы, наша батальонная колонна. Более километра пеших солдат, повозок с непонятно откуда взявшимся и непонятно зачем нужным имуществом, снующие туда-сюда всадники, большая группа измученных мужиков, сопровождающих многострадальные полковые пушки, рев волов и ржание лошадей, скрип, лязг, чавканье грязи, стук топоров и бранные словечки. Полк — так и вовсе большая такая человеческая многоножка от горизонта до горизонта. Но если весь хлам, именуемым словом "обоз" аккуратно составить в полевой лагерь, а солдат построить в ровные парадные шеренги — то получается не так уж и много народу. Не хватит даже чтобы сектор на стадионе заполнить. Всего-то две с небольшим тысячи человек. Пригородная электричка в выходной день больше дачников за раз перевозит, чем людей в полку.

Сначала идем кто во что горазд, но появляется всадник, что-то говорит порутчику, тот пару слов капралам — и батальонные колонны неуловимо меняются, приобретают какой-то более упорядоченный вид. Потом еще словечко, и еще, и вот уже к месту лагеря подходит не толпа чумазых оборванцев, а вполне приличная полковая колонна. Хотя, в отличии от стадиона, у нас на руках нет билетов и мы понятия не имеем, куда идем, где наш сектор и даже который час. Правда, мы выгодно отличаемся от обычных зрителей со стадиона тем, что каждый из нас много часов занимался строевыми экзерциями. Муштра — она все-таки не просто так придумана. Да и шпицрутен — неприятная шутка, что уж там.

Полевой лагерь дивизии был оборудован между Ригой и той самой мызой Югла, на которой мы с ребятами уже были. Вроде бы обычное заросшее травой поле, а на раскисшей дороге стоит группа всадников. Дивизионный генерал-квартирмейстер и полковые квартирмейстеры — его подчиненные. Все с большими кожаными планшетками, какими-то бумагами и сворой посыльных. Тут словечко, там словечко, несколько энергичных движений карандашом по бумаге, сорвавшийся в галоп всадник-посыльный — и вот на поляне как по мановению волшебной палочки появляются ровные ряды повозок, организованно разбиваются палатки, будто из ниоткуда на другой стороне дороги формируется загон из жердей, куда возничие уводят распряженную тягловую скотину. И вроде бы сам по себе, из ниоткуда возникает военный городок, чем-то похожий на те римские палаточные лагеря, что я видел в учебниках по истории.

И только посыльные летают по раскисшей дороге туда-сюда. Да и у нашей марширующей колонны вдруг появились все те офицеры, что были записаны по штату. И каждый из них знал что делать, куда вести свою роту, где размещать повозки, откуда брать дрова и воду. А кто не знал — тот доставал из сумки шпаргалку и подглядывал. А если вдруг и в шпаргалке ничего не понятно — тут же возникал посыльный от квартирмейстера с подсказкой.

Чудеса, да и только. Похоже, я был несправедлив, когда считал, что местные офицерики только пьянствовать в Риге горазды. Утрамбовать несколько километров солдатско-тележной массы в компактный палаточно-жердевой квадратик у них получилось достаточно быстро и без каких-либо заметных накладок.

Полковые лагеря располагались веером на равном удалении от большого поля близ озера Югла. Квартирмейстеры старались выдерживать примерно полверсты между лагерями и версту до мызы. Наша рота была отряжена в посты по периметру лагеря и в патрулирование своего участка дороги. Со строгим наказом — не позволять разбредаться личному составу. Полковник Макшеев собственной персоной присутствовал в лагере, раздавая последние указания офицерам перед завтрашним смотром. А те уже, соответственно, доведут порядок выдвижения до капралов ближе к ночи. А пока же капралы с деревянным аргументом в руках смотрят, как солдаты приводят мундиры в порядок после марша. Чистят, подшивают, поправляют, чистят ружья и бесчисленные пуговицы, подпудривают и укладывают парики…

Полковые лагеря, да. Рижская дивизия генерала Лопухина — это оказалась очень даже крупная группа войск. Целых девять полков пехоты: Второй гренадерский, Санкт-Петербургский, Второй Московский, Киевский, Выборгский, Казанский, Нарвский, Ростовский и наш Кексгольмский полки. Еще к дивизии были приданы один гусарский, два кирасирских, два драгунских полка и несколько тысяч донских казаков, но вся кавалерия ушла еще две недели назад под Чернигов. При дивизии остался только один драгунский полк, Тобольский. С этими драгунами мы были знакомы, Сашка уже всей роте растрезвонил, как он лихо накостылял дюжине тобольцев при незначительной нашей помощи. И что удивительно, некоторые ему даже поверили. Ну-ну. Ох, довыпендривается он когда-нибудь…

Вскоре после заката прошел рундом ундер-офицер Фомин и сменил караульных. На посты заступило капральство Смирнова, уже нарядное, опрятное и со сверкающими в лунном свете пуговицами. А мы пошли быстренько ужинать, приводить себя в порядок и слушать Ефима о том, что и как будем делать завтра на смотре. Причем все надо сделать быстро, потому что в четыре часа утра мы снова в караул. То есть на приведение себя в парадный вид и сон у нас чуть меньше шести часов.

А еще я поймал себя на мысли, что волнуюсь. Вроде бы и устал за те два дня, что наш полк тащился десять верст от деревень до Риги, а все равно какой-то мандраж не дает уснуть. Мой первый парад все-таки.