Во всем виновата Маринка (СИ) - Бондаренко Ольга. Страница 34

Александр Иванович фактически переселился в деревянный дом. Он помогал Вале в домашних делах и без конца расспрашивал об их жизни. Говорил о своей, об умершей жене и сыне, Георгии. Старик, наверно, переселился бы туда полностью, не пустила Марина.

-- Там и так тесно, - решительно заявила невестка. - Ночевать будете здесь.

А её свекор слушался, побаивался.

Ирина учила Толика радоваться и улыбаться. "Моя мама", - так по-прежнему называл её мальчик. В его голосе слышалась нежность. Марине всегда хотелось плакать от умиления, когда она слышала эти слова, обращённые к подруге. Умершую мать он называл проще: "Мамка". С Тимофеем у сына были общие интересы. Он сажал мальчишку на руки в машине и давал порулить. Толик был счастлив, и слово "папа" само слетало с губ ребёнка.

А Юлька ревновала. Ирина всячески старалась, чтобы дети любили друг друга. Впрочем, Толик очень любил сестрёнку, он ещё помнил, как прятался с ней под кровать от пьянства матери, обнимал и успокаивал, когда, случалось, шумел и кричал пьяный сожитель матери Андрей, а Сергея не было в это время дома, и дети не успевали убежать к доброй Валюше. И теперь Толик сохранил своё отношение к сестре, как старший, ответственный за неё. Юлька же ничего плохого уже не помнила и капризничала, когда, на её взгляд, отец и мать долго разговаривали с Толиком. Все знающие и всюду успевающие сестрёнки втолковывали ей, что надо любить родного брата, родного человека, а не вредничать. И приводили себя в пример, как они любят дедушку. Он ведь тоже много времени жил далеко от них. Авторитет тройняшек для Юльки был непререкаем. Ирина ещё больше любила их за это.

А отношения Марины и Алексея, казалось, застыли на промежуточной, мучительной для них двоих стадии. Никак не решалась женщина перейти последний рубеж. Алексей жил в её доме, в гостевой комнате. Занимался с Сашенькой. Ребёнок гонялся за ним. Стоило только появиться вечером Алексею, как Сашенька тут же тянул к нему руки и требовательно орал, если тот запаздывал взять его на руки. Иногда складывалось впечатление, что он больше любит отца. Словом, если взглянуть со стороны, вроде бы семья. Баба Клава и другие соседи так считали. Общий ребёнок, живут в одном доме, еду она ему готовит - всё совместное - значит, семья. Но по-прежнему постели были разные.

Толчок для окончательного решения этой проблемы дал, как это ни удивительно, Сергей. Как-то поздно вечером, когда дети спали, он пришёл к Марине. Алексей сидел на крыльце. Он явно был в плохом настроении. Несколько минут назад между ним и Мариной произошло очередное объяснение.

Алексей, уложив Сашеньку, пришёл на кухню, где Марина наводила порядок. Она ласково улыбнулась мужчине.

-- Марина, давай поговорим серьёзно, - начал Алексей. - Так дальше продолжаться не может. Кончится лето, ты вернёшься к себе. А как же я, без Сашеньки? Почему молчишь? Я не хочу с вами расставаться. Давай поженимся. Давай будем жить вместе. Я люблю тебя.

Марина упорно молчала. Слова Алексея попали по больному месту. Она сама уже не раз думала об этом. Но не решалась произнести "да".

-- Я устал ждать тебя, - продолжал между тем мужчина. - С этим разговором я обращаюсь к тебе в последний раз. Скажи что-нибудь! Не молчи!

И опять ничего не ответила женщина. Алексей вздохнул и вышел на крыльцо. Тут-то и застал его друг. Спросив, почему не в настроении и пообещав поговорить с Мариной, Сергей зашёл в дом. Кстати, он был единственный, кто не лез с советами к женщине, считал, что не его дело.

Невеселая Марина задумчиво сидела в зале на мягком диване. Она собиралась уже спать, переоделась в домашний легкий халат. И сидела думала: пойти или не пойти к Алексею. "Вот сейчас встану и позову его, Алеша сразу все поймет. Он умница, он любит Сашеньку, любит меня". Но взгляд упал на стекло книжного шкафа. Там в рамочке стояла цветная фотография смеющегося Гошки. И Марина застыла в нерешительности. Вошел Сергей. Марина вяло поздоровалась. Он подошёл поближе:

-- Сама ведь жалеешь, что прогнала Лешку. Дура ты, Маринка. Себя мучаешь, и Лешку тоже, - грустно сказал Сергей.

-- Ты, наверно, прав, особенно насчёт дуры, - также грустно согласилась женщина, глядя на фото покойного мужа.

Сергей проследил её взгляд, подошел, взял фото в руки

-- Марин, я ведь, получается, брат Георгия.

-- Так, - согласилась женщина.

-- Вот и выслушай меня, как брата. Иди, позови Алексея...

-- Нет... Не могу.

-- Почему?

-- Ты сам сказал, я дура, - рассердилась Марина. - Все сказал? И ради этого ты пришёл?

Сергей смутился. Цель его визита была совсем другая.

-- Нет. У меня совсем другое дело. Александр Иванович (кстати, сегодня он остался ночевать у нас) часто о Георгии рассказывает. Обидно, понимаешь, у меня был брат, я же его ни разу не видел. Не могу представить, как он выглядел, - Сергей задумчиво смотрел на фотографию. - Знаю только, что рыжий. Хочу попросить тебя посмотреть на видео, если есть записи про Георгия. Какой он был, мой брат? Тебе не трудно будет? Не тяжело?

Последовало молчание. Потом Марина тряхнула головой, словно отгоняя какие-то мысли.

-- Знаешь, давай прямо сейчас посмотрим. Вдвоём. Надо мне перестать бояться прошлого. У меня есть кассета, Тимка собрал вместе всё кадры про Георгия, вот только посмотреть я не смогла, не решилась. А с тобой посмотрю. С братом! А там глядишь, на что-нибудь и решусь...

Включив видеомагнитофон, Марина сначала застыла в напряжении. Глубоко спрятанное горе кольнуло своим острием. Но она справилась, и голос её зазвучал спокойно или почти спокойно:

-- Это Тимка с Георгием купили видеокамеру. Снимают друг друга, видишь, как хохочут, рожи строят. Вот Ирина им говорит, что они, как дети. А вот Гошка крупным планом, ругает свои рыжие волосы, - поясняла Марина. - А эту запись мне подарил мой ученик. Видишь, Георгий с огромным букетом лилий прошёл на выпускной вечер моего класса. Вручает мне цветы, на колени встал. Боже, какая я была счастливая! В тот день все одиннадцатиклассницы мне завидовали.

Постепенно женщина окончательно успокоилась. Кадры видеоленты рассказывали о счастливой прежней жизни. И везде Георгий смеялся, шутил, с любовью смотрел на жену. Но вот голос Марины дрогнул:

-- Здесь Георгий знает уже, что болен. Я старалась побольше его снимать, чтоб осталось...

Голос её прервался, но спустя минуту она заговорила спокойно и безжизненно. Сергей сразу вспомнил, какой она появилась в их коммуналке.

-- Посмотри, какие у Гоши больные глаза. Я никому не разрешала и подумать, что он умрёт, не дала сообщить родителям, вызвать их. Думала, моя уверенность не даст ему умереть. Мать Георгия, наверно, умерла с обидой на меня: она не попрощалась с сыном...

Не выдержав, Марина замолчала. Кадры продолжали мелькать на экране. Георгий медленно и грустно шел между ивами, что росли на их участке. Ярко-рыжие волосы поредели, потускнели.

-- Это во время химиотерапии, - промолвила женщина и отвернулась, скрывая слезы. - Плохо себя чувствовал.

Сергей продолжал смотреть. Георгий лежал на кровати. Он уже практически не вставал. И Сергей, жалея Марину, предложил выключить видеомагнитофон, но женщина махнула отрицательно рукой:

-- Смотри. Мне тоже надо посмотреть и расстаться с тенями прошлого.

Они сидели в абсолютном молчании.

-- А этих съёмок я не видела, - неожиданно сказала Марина. - Это, наверное, Тимкины съёмки. Помнится, я разыскала одного травника, к нему ездила...за несколько дней до смерти Гоши... Неужели он снимал?

Крупным планом появилось исхудавшее бледное лицо Георгия. Он заговорил слабым, но отчётливым голосом:

-- Сегодня десятое ноября. Я чувствую и знаю, мне осталось совсем немного. Марина, родная жена моя, единственная моя, самая лучшая, не хочет верить в мою обречённость, а я умираю. Я устал от боли... Быстрее бы уж к тому берегу.... Родные мои, дорогие мои, я прощаюсь сегодня с вами. Я специально попросил Тимку прийти с камерой...