Приказано жениться (СИ) - Каблукова Екатерина. Страница 25

— Понял, Григорий Петрович, не посрамлю!

— Надеюсь, — хотя больше всего Белову хотелось, чтобы этот таинственный зверь исчез, а с ним бы и все проблемы, в последнее время сыпавшиеся на гвардейца, как из рога изобилия.

От Ивана не укрылась тень, мелькнувшая в глазах молодого преображенца. Он понимающе хмыкнул и, покопавшись в ранце, достал пузатую флягу.

— Вот, Григорий Петрович, держите! Вам нужнее! — по всему полку уже ходили слухи, что у Белова в судьбе что-то неладно.

Васька и тот не знал, что думать, потому Иван прибег к самому на его взгляд проверенному средству.

— Что это? — насторожился Григорий, уже прекрасно зная ответ..

— Хлебное³. Своячница передала. Сама делала! Читое, говорит, как слеза! И редьку держите! — солдат с готовностью протянул туесок. — С медом тертая! Аккурат настоялась!

— Спасибо! — пришлось взять приношение, чтобы не обидеть солдата. — А сам-то как?

— У меня еще есть! Прасковья моя — баба толковая, да и про вас знает. Наказала непременно гостинец отдать!

— Ну, раз наказала… — усмехнулся Григорий, цепляя флягу к поясному ремню. — Ладно, бывай!

— И вам не болеть, Григорий Петрович!

— После дежурства доложи!

— Будет исполнено!

Белов кивнул и направился обратно, во дворец. Уже подход, я он увидел, как государыня выходит на террасу. Её сопровождал Рассумовский, по левую руку от императрицы шел маркиз Лопиталь, посол франков. Следом — немногочисленная свита, состоящая в основном из крепостных: девок в русских сарафанах да чесальщиц пяток императрицы. Шествие замыкала сказительница — её Белов неоднократно видел на торжище, где старуха рассказывала сказки.

Согласно уставу, Григорий замер по стойке «смирно». Императрица заметила его, приветливо кивнула, но подзывать не стала, разговаривая с послом, который то и дело чихал и жаловался на сырую погоду и холод.

— Полно вам, Лопиталь, — на безупречном франкийком произнесла Елисавета Петровна. — Вас послушать, так в вашей стране всегда хорошая погода!

— Ах, ваше величество! — вздохнул посол. — При всем уважении, у себя дома я не простужался так часто!

— Это все потому, что вы нашей кухней брезгуете! — рассмеялась государыня. — Ну помилуйте, какую силу могут дать эти ваши грибы, как их там, шампиньоны! То ли дело наша черная редька с медом!

— Редька? — переспросил маркиз. — Что значит «редька»?

— Такой овощ, он при болезни хорош, — пояснила императрица и уже по-русски обратилась к одной из девок. — Васен, а принеси-ка послу редьки нашей!

— О, нет, — перепуганный маркиз выставил вперед руку. — Моя простуда не стоит вашего беспокойства!

— Ах, маркиз, поверьте, в вашем случае нет средства лучше, чем стопка водки, да редька, перетертая с медом… И я настаиваю лично попотчевать вас этим!

— О, ваше величество, я польщен… — посол испуганно заозирался.

— Вот и славно! Василиса, ступай же и накажи, чтобы принесли мне водки да редьки тертой и непременно с медом! — распорядилась Елисавета Петровна, обращаясь к одной из баб, обряженных в русский сарафан да платок.

Та вздохнула и сразу же запричитала.

— Ох, государыня, матушка вы наша, водку-то сыщем, а вот редьку… её ж на меду настаивать надобно!!

— И что? — холодно переспросила императрица. — Хочешь сказать, что в империи моей тебе редьки на меду не найти?

Васились споро бухнулась на колени.

— Нету редьки! Давешнего дня Алексей Григорьевич ею водку закушать изволили!

— Ты еще и Алексея Григорьевича приплела? Ах ты! — государыня хлестнула девку по щеке.

— Лизонька. Полно тебе, голубушка, — миролюбиво проговорил Рассумовский.

Императрица упрямо поджала губы. Белов кашлянул и сделал шаг вперед.

— Чего тебе, Белов? — холодно поинтересовалась Елисавета Петровна.

— Ваше императорское величество! Вот! — преображенец подал туесок, который все еще держал в руке. — Редька с медом, как вы и желали!

Лицо императрицы прояснилось. Она торжествующим взглядом обвела свою свиту.

— Вот! Видали! Спасибо, Гриша! Угодил! — она сняла с пальца кольцо и протянула преображенцу. — Держи, заслужил!

— Рад стараться, ваше величество! — Григорий звонко щелкнул каблуками. — но перстень взять не могу.

— Это еще почему? — нахмурила тонкие брови государыня.

— Я караул несу, а по уставу караульный никаких подношений ни от кого брать не должен!

Рассумовский одобрительно крякнул, а Елисавета Петровна рассмеялась.

— Ай, Белов! Молодец! Ладно, завтра зайдешь, как с караула сменишься! О награде за службу потолкуем!

— Так точно!

Григорий дождался, пока государыня продолжить прогулку по аллее и продолжил свой путь во дворец, где уже сдвигали столы к ужину. Суета, вечная спутница подобных приготовлений уже не трогала. Сквозь вереницу залов, преображенец быстрым шагом прошел в офицерскую. Знакомые окликали его, но гвардеец отнекивался, даже не сбавляя шаг, ссылался на то, что он при исполнении.

Он так стремительно вошел в кавалерскую и хлопнул дверью, что знамена в углах подпрыгнули.

— Гриш, ты чего? — с опаской спросил один из офицеров.

— А? да ничего, на душе неспокойно, — отмахнулся преображенец.

— Да ну, брось, что случиться может? Посты усилены, на караул Александр Борисович лично назначал.

— Так-то оно так, но все равно будто кошки на душе, — Белов вздохнул и присел за стол. — Ладно, кто раздает?

Карточная игра затянулась до самого ужина. Лишь когда по дворцу разнесся удар гонга, присланного Елисавете Петровны в качестве дара от Императора Поднебесья, дежурные офицеры спешно проследовали в столовую, стены которой были затянуты розовым штофом в золоченых рамах. Первыми войдя в комнату, гвардейцы стали на караул.

Начиналась самая тяжелая часть службы. Белов уныло рассматривал огромный стол, поставленный в форме лиры. Скатерти были украшены сложными драпировками и цветами, а на столе возвышались блюда из мейсенскго фарфора.

Часто неся службу на званых вечерах, Белов знал их уже наизусть, как и украшение столов. На этот раз в центре возвышалась фарфоровая беседка, напоминавшая павильон «Каприз государыни» в Тсарском селе. Вокруг нее притаились масленки-обманки: персики, яблоки, гранаты.

По углам стола возвышались ароматические вазы в виде гроздей белоснежных цветов, перевитых зелеными листьями.

Собравшиеся вокруг придворные с тоской смотрели на блюда, но не смели садиться, ожидая выхода государыни. Внезапно шторы опустились и вспыхнули десятки свечей, тут же заиграла музыка и императрица, окруженная своими фрейлинами и статс-дамами вошла в столовую.

После сна Елисавета Петровна успела переодеться и теперь щеголяла в розовом платье, расшитом золотыми цветами. Серьги из золотистых топазов и бриллиантов переливались в ушах, а ожерелье на шее было из розового жемчуга с топазами.

Крупная брошь в виде банта была приколота на изумительно расшитый пластрон, а через плечо перекинута орденская лента. За ней следом шла свита.

При виде императрицы Белов вытянулся по стойке «смирно», невидящим взглядом уставившись на позолоченную резьбу стен. Он ненавидел эти часы непрерывного стояния, но это была одна из обязанностей всех преображенцев.

Блеск позолоты, голоса придворных, сливающиеся в монотонный гул, резкие запахи духов, смешивающиеся с ароматами напрочь остывших блюд, — все это затейливым калейдоскопом вращалось в голове. Зверь внутри то и дело фыркал, стремясь обернуться и выскочить из зала.

Погруженный в свои мысли, Григорий не сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Волк радостно встрепенулся и неуверенно вильнул хвостом. Преображенец чуть повернул голову и встретился взглядом с огромными серыми глазами своей невесты.

Она сидела вместе с остальными фрейлинами неподалеку от государыни и задумчиво рассматривала гвардейца. Григорий вдруг заметил, что девушка почти не притронулась к кушаньям и недовольно нахмурился. Увидев это, Настасья вздрогнула и поспешно отвернулась к сидящему по правую руку кавалеру.