Любовь и ненависть (СИ) - Пафут Наталья. Страница 30
— Он их всех обнимает, игнорирует меня, а потом кричит, чтобы я шла вон! — У меня истерика, мне не остановиться.
— Тш-ш-ш, успокойся мелкая, — ардорец укачивает меня на коленях, он улыбнулся своей странной улыбкой, о которой никогда нельзя было сказать, печальна она или радостна. — он тебя очень любит, просто он идиот, не плачь…Вон он там. Страдает, бедняга. — Я посмотрела куда он указал и увидела еще один силуэт на фоне темного неба.
— Не отдавай меня ему, я не хочу, я не могу так, насильно… Я не убегу, честно… — Я в отчаянии цепляюсь за Николаса, как будто меня уже отрывают от него. Горячие слезы текли по лицу и просачивались между пальцами. Я оплакивала Рема и себя, какой я была с ним, нашу ушедшую любовь. Это уже никогда не вернется…
Николас
Голова трещала нещадно. В который раз он повторял себе, нельзя столько пить. Ужас! А впереди еще такой долгий день. Рем с Мирой поссорились. Рем выскочил из комнаты бешенный, как ошпаренный, расстроенный и раздраженный. Все молчали, прятали глаза, Николасу было очевидно, что друзья поддерживают Миру. Поход к Сорве сейчас опасен и глуп. Рем ослаб, у него просто не хватит сил на полноценный удар. Взорвать Сорве — это как в полный голос прокричать: — «Смотри Дарко, ау, а я здесь, живой!» На предгорья будут направлены многочисленные креландские войска. С помощью многочисленных орудий проход через Сорве снова будет расчищен, Ардор опять будет залит кровью, Владыку поймают… Рем, бешенный, бледный от расстройства и огорчения, не слушал никакие доводы. Может ударить его по голове и подержать пару недель без сознания, Николас не сомневался, что все с готовностью поддержат эту идею…
А теперь этот ужасный праздник. У Николаса едва не перехватило дыхание, когда он увидел ее… Впервые со времени их знакомства на ней был вечерний туалет.
Платье из золотистого шелка мягко и изящно ниспадало с прямых плеч Миры. Оно казалось узким и все же не стесняло ее свободный широкий шаг. Спереди оно было закрыто, сзади имело глубокий вырез. В матовом оранжевом свете пещеры Мира казалась ему золотистым факелом, неожиданно и ошеломляюще изменившейся, праздничной и очень красивой. Прекрасное лицо, темно-золотые волосы ярким каскадом обрамляли бледное, узкое с острым подбородком лицо, слишком большие для этого лица, чуть раскосые зеленые глаза, алые, пухлые губы… Николас заметил, что все взгляды были обращены на нее…Она идет — задумчивая, очень печальная, ничего не замечает…
«Ну и денек, — подумал Николас. — Поскорей бы прошел. Уже вот и солнце село, а все не видно конца». Ужасный праздник продолжался. Рем сердится. Мира сердится и танцует с бесконечным количеством кавалеров. Как только мужчины поняли, что эта печальная и очень красивая креландка одинока, к ней выстроилась нескончаемая очередь галантных поклонников. Владыка злится, ревнует. Все больше и больше обнимает ардорок, обступивших его, танцует, утешает… Старательно отворачивается…Болван…
— Сейчас рванет… — произносит Лиэм, наблюдая за Владыкой;
— Идиот, — комментирует мрачно Николас, Мира устало сидит около своего столика. Пиер принес ей бокал вина. — Вот чего он ее бросил на весь вечер. Злится, ревнует, но не подходит.
Рем злющий, отвернулся от Миры, которая пытается поймать его взгляд. Друзья знали, что он думал о Мире. Все время только о Мире.
— Любовь, — невозмутимо заметил Сай, — чудесная вещь. Но она ужасно портит характер.
— Кретин, — говорит Николас, пошатывающаяся Мира под руку уходит с Пиером. Николас с беспокойством проводил глазами худенькую фигуру Миры. Не заболела ли она? Надо поговорить с Ричардом. Уже не раз он замечал, как буйная жизнерадостность маленькой Госпожи мгновенно и резко сменялась в ней глубокой усталостью. Она казалась неисчерпаемой в своей свежей любознательности и энергии. Но внезапно наставал вдруг момент, когда лицо ее бледнело, а глаза глубоко западали. Тогда всё кончалось. Она утомлялась не постепенно, а сразу, в одну секунду. И это случалось чаще и чаще. Николас был уверен, что она выглядела худее, чем когда он впервые увидел ее. А Рем конечно ничего не замечал! Влюбленный без ума идиот!
Рем побежал за ней… Крики, вопли. На Владыке лица нет.
— Николас, она ушла, ушла, я на нее накричал, чуть не ударил, она ушла, — на Рема смотреть страшно, его губы дрожат, зубы не попадают друг на друга.
— Она была с ним, с тем ардорцем, я их застал, он был полуголый…Я идиот, я идиот, я ее обидел!
— Ну так найди ее, ты же можешь почувствовать свою Госпожу;
Рем поднял свои больные глаза:
— Не могу! — От его вопля все вздрогнули. — Я сам научил ее закрываться от меня! Она закрыта! Я не знаю где она!
Николас чувствовал его бешенство и ожесточение против себя самого и всех, в помещении стало холодно.
— Я, я один испортил все. — Вдруг раздался звон стекла. Рем изо всей силы ударил по рюмке и разбил ее.
— Это тоже успокаивает, — сказал Лукас и встал. Он извлек осколок из руки Рема.
— Мы ее найдем, не волнуйся. Отсюда далеко не уйти…
— Пещеры — это гигантский лабиринт, она может оступиться, упасть, пораниться, заблудиться, — паника Рема нарастает…
— Жди здесь, — сказал Сай. — Так лучше будет.
Рем вскочил. Он сидеть не может. Друзья разделились. Оттуда, где Рем расстался с Мирой идет несколько ответвлений коридоров. Они ее найдут. Обязательно найдут… ради мелкой…
Взошла огромная луна и, словно белым золотом, облила предгорья, окутанные дымкой тумана. Потянуло холодом. Николас стоял на небольшом скалистом уступе и смотрел на Миру. Она казалась ему существом из другого мира — прекрасным, невесомым, эфемерным, как воздух. Длинное бледно-желтое платье струилась за ней, как туман…
Губы Миры посинели и дрожали. Она осунулась и побледнела. Неуверенно держа судорожно сжатыми кулаками нож, словно желая придать себе мужества, она нелепо размахивала им, опять порезала себя.
— «Ужас! Надо срочно удалить от нее все режущие предметы, Рем еще не знает, что у нее нож откуда-то», — подумал Николас. На разреженном холодном воздухе ее выдохи превращались в густые теплые клубы пара. Она опять была босиком и ходила по ледяной воде!
— «Несносное существо! Так и норовит получить обморожение!» — Поднял ее на руки. Легкая как птичка.
— Николас, он меня совсем не любит! Он мне сказал уходи-и-и-ть! — Страдание в ее взгляде смешалось с безысходным отчаянием. Николас смотрел на ее худенькую надломленную фигурку.
“Это Рем то ее не любит! Да он места себе не находит от отчаяния. И она тут по скалам полуголая прыгает, — вздохнул. — Болваны они, оба…»
Обнял ее, Николас напомнил себе, что нужно быть поделикатней, — кости под ее кожей казались такими хрупкими… «Чуть нажмешь нечаянно и сломаешь мелкую. Как Рем с такой хрустально-хрупкой Госпожой справляется, на нее даже дунуть ведь страшно!»
Вся дрожит, надо срочно нести ее в тепло:
— Он тебя очень любит, просто он идиот, не плачь…Вон он там. Страдает, бедняга.
— Не отдавай меня ему, я не хочу, я не могу так, насильно…
— Не отдам, не бойся, пойдем в тепло, дрожишь уже вся мелкая, опять заболеешь, опять мне потолком прикидываться…
Николас подхватил ее на руки и пронес, перешагнув, через быструю речку. Она прижалась к его груди, серебряная в свете луны, усталая птичка; он чувствовал, что она дрожит, тихонько всхлипывая.
Вдруг в полумраке он услышал чье-то дыхание. На верхней ступеньке вырисовывалась какая-то фигура, смутная и расплывчатая. Николас сделал еще два шага.
Из темноты выступил Рем.
— Дай мне ее…
— Нет, она не хочет…
Пронес мимо застывшего в отчаянии Рема. Отнес в свою комнату. Позвал Ариэлу, чтобы переодела мелкую в сухое.
Уселся у порога, рядом с ним плюхнулся Рем.
Глава 5
Зак
Сознание медленно возвращалось. Все было в тумане. Какие-то голоса надо мной.
— Посмотри, не маг ли это?
Грубые руки срезают одежду, не обращая внимания, что вместе с материалом, нож рассекает кожу. Мое тело крутят, осматривают.