По воле северных богов (СИ) - Стрельникова Александра. Страница 15

Аса только смерила его ироничным взглядом.

— А то ты уже не постарался получить подтверждение этому?

Гай смутился и отвел глаза.

— Нет.

— Не-ет?

— Как я могу, Аса? А вдруг что-то изменится? За Куини могут заплатить выкуп. Она уедет… Я не имею права ломать ей жизнь, лишая чести. А так она сможет выйти замуж, и никто не посмеет обвинить ее…

— Еще один болван на мою голову! А ты не задумывался о том, что она-то, быть может, предпочтет прямо противоположное? Что ж вы, мужики, так привыкли все решать за нас?

— Попробуй за тебя что-нибудь реши! — ворчливо огрызнулся Гай, и Аса рассмеялась, гордясь невольным комплиментом.

Куини проспала почти сутки. Но утро следующего дня уже встретила как обычно на кухне.

— Бедняжечка, — ворковала Аса, тем не менее, деловито пододвигая помощнице миску с кореньями, которые следовало почистить к обеду. — Негодяй сильно испугал тебя?

— Мне было так страшно, Аса, что я почти ничего не соображала. Он был отвратителен!

— Говорила я, надо было его добить тогда же здесь на кухне!

Куини взяла в руки крепкую оранжевую морковку, но вновь замерла.

— Аса! Объясни мне… Ведь Харальд довольно привлекательный мужчина…

— Был, — буркнула себе под нос толстуха.

— Да. И у него наверняка находились женщины, готовые подарить ему свое сердце или хотя бы тело. Так зачем? Зачем причинять боль? Намеренно. Со знанием дела. Ведь, по-моему, много приятнее взаимное чувство, чем насилие…

— Ох, девочка моя! Ничего этого тебе знать и не надо. Благородная леди должна…

— Аса! Что ты говоришь такое? Что должна? Как овца покорно идти за пастухом? Почему девушкам ничего не объясняют? Это что, так мучительно и страшно, что мужчины боятся проговориться и испугать нас раньше времени?

Дородная повариха растерянно уставилась на Куини. Сказать — склонять к греху, промолчать — испугать, быть может сломать что-то важное в юной жизни…

— Это не мучительно и не страшно. А с любимым человеком и вовсе слаще меда, — наконец высказалась она и поджала губы, явно не собираясь что-либо добавлять.

— А ты с Эриком часто этим занимаешься?

Внезапно Аса почувствовала, что краснеет.

— Иисусе! Куда смотрела твоя мать? Что за вопросы ты задаешь, негодница?

— О Аса! Не обижайся! Моя матушка умерла слишком давно, чтобы я могла говорить об этом с ней. А с кем еще? Я хочу лишь понять… Неужели это так плохо?

— Муж объяснит тебе все, что сочтет нужным.

— Ага! Что ОН сочтет нужным!

— Да! И угомонись, пока я окончательно не уверилась в твоей испорченности и греховности.

Внезапно от дверей до них долетел смех. Там, скрестив руки на груди, стояла Тир.

— Ты подслушивала! — обвиняюще выпалила Куини.

— Я слышала, — уточнила норвежка. — Кто ж вам виноват, что вы трещите на весь коридор.

Куини вспыхнула, как маков цвет.

— Кто-нибудь… Кто-нибудь еще слышал?

— Гай не слышал, — поблескивая глазами, ответила Тир, и Куини, облегченно вздохнув, не стала скрывать, что ее интересовало именно это.

Воцарилась тишина. Тир уже собралась уходить, когда юная англичанка все-таки не выдержала и выпалила:

— Одного я все-таки не могу понять, как они могут делать с нами это, если предназначенный для того орган столь мягок и нежен? Гай, когда его ранили…

— Куини! — возопила Аса, вздымая к потолку руки с зажатой в одной из них поварешкой, Тир же, согнувшись пополам от смеха, вывалилась в коридор.

Аса бушевала еще долго, заставив мятежницу переделать кучу самой неприятной кухонной работы, а потом сурово приказала ей отправляться в свою комнату и молиться, чтобы Господь сумел наставить бесстыдницу на путь истинный.

Однако едва девушка переступила порог своей комнаты, руки поджидавшего ее Гая обвились вокруг ее талии, а губы накрыли подставленный ему рот. Поэтому молитвы получились долгими и более чем страстными… Вот только суровая наставница, которая все еще возилась в кухне, вряд ли осталась бы довольна ими.

— О Гай! — лепетала Куини, млея в его сильных руках.

— Маленькая моя, как же я люблю тебя, — он вновь принялся целовать ее, в то время как его рука быстрой змейкой скользнула в вырез платья девушки.

Куини ахнула, когда его пальцы несмело, словно спрашивая позволения, коснулись ее соска. Она стыдилась, но и не желала, чтобы ласка оборвалась, а потому с невинной хитростью предпочла сделать вид, что на самом деле ничего такого и не происходит.

Гай хрипло прорычал что-то невнятное и изо всех сил притиснул податливое тело Куини к своим бедрам. Что-то жесткое вдавилось девушке в выпирающую косточку по-девичьи узкого таза.

— Гай, так неудобно. У тебя что, ножны на поясе висят? Они упираются мне в бок…

Рыцарь приглушенно застонал и оттолкнул девушку от себя. Ее глаза невольно поискали предмет, который побеспокоил ее. На поясе молодого человека ничего не было. Не было и самого пояса. Широкая льняная рубаха свободно облегала крепкую фигуру Гая, прикрывая и бедра… Куини озадаченно нахмурилась, разглядывая место, где по идее должен был находиться нож. Нож?

— Боже, дай мне силы! — взмолился Гай и пулей вылетел из маленькой комнатки.

Юная девственница долго думала над этим странным событием, но так и не пришла ни к какому выводу. Зато Гай, выскочив за дверь и подставляя лицо и грудь прохладному ветру, понимал все слишком хорошо.

— Она должна уехать, — бормотал он. — Она должна уехать, потому что я не из железа. Любому терпению может прийти конец. Малышка и не догадывается, что делает со мной! Ножны! Скорее уж нож, и как бы он хотел попасть в ее собственные ножны! Я должен убедить Тир! Она должна понять…

Внезапно перед его внутренним взором предстала его госпожа, нагая, освещенная трепещущим светом одинокой свечи.

— Господи, за что ж ты так мучаешь меня? — тихонько заскулил Гай и, оглядевшись, свернул за угол дома.

Через несколько минут ему стало легче. Настолько, что он смог вернуться в дом и отправиться искать Тир. Он уговаривал ее до тех пор, пока та, разозлившись, не выгнала докучливого просителя из своих покоев со словами:

— Добьешься только того, что я продам или тебя, или ее.

Гай опешил.

— Но ты ведь не сделаешь этого?

— Кто тебе сказал?

— Не-ет. Ты не сделаешь этого.

— Что меня может удержать?

— Совесть.

Тир рассмеялась.

— Я беспринципна и бессовестна, Гай, и ты это знаешь.

— Неправда. Тебе просто нравится так думать. А на самом деле…

— Гай! Ты способен вывести из себя даже прибрежный валун! Уйди от греха!

Молодой человек ушел, но едва Тир собралась отвести глаза от двери, как она снова приоткрылась, и в ней показалось расстроенное лицо бедняги.

— Но ты ведь не продашь ее?

Подушка ударилась в то место, где только что была голова Гая, за дверью раздался топот убегавшего просителя, а Тир хохоча повалилась на кровать. Она еще никогда не видела мужчину до такой степени обалдевшего от любви. А потом смеяться почему-то расхотелось. Щуря невидящие, устремленные в пространство глаза, молодая женщина внезапно размечталась о том, что кто-то когда-нибудь сможет так же полюбить и ее…

Спустя сутки Тир приказала дружине готовиться к отплытию.

Гай Клермон еще несколько раз пытался заговорить с Тир, но норвежка лишь однажды отреагировала на его слова, и то не так, как того хотелось бы рыцарю.

— А что, если я подарю свободу тебе, сэр Гай?

Сердце замерло где-то в горле у молодого человека.

— А… леди Реджина?

Тир сделала удивленное лицо.

— При чем здесь она?

Влюбленный англичанин не уловил неискренности и затаенного лукавства в ее подчеркнуто равнодушном голосе.

— Тогда я не смогу принять ваш подарок, миледи, — церемонно поклонившись, ответил рыцарь.

Тир опять прогнала его. Прошел еще день, и Гай занял свое обычное место у весла по правому борту ладьи… Напряжение отпустило беднягу лишь, когда он увидел, что следом за Тир в полном боевом снаряжении на ладье появилась робко улыбающаяся любимому Куини, облаченная не менее воинственно — кольчуга из тонких стальных колец, одетая поверх плотной льняной рубахи, кожаные штаны, сапоги, а на поясе кинжал в богато украшенных ножнах. Ее темные волосы были заплетены в три косы, как это часто делали женщины норманнов, а лицо исполнено надеждой.