Святочный сон (СИ) - Тартынская Ольга. Страница 40

Кузина была весьма искусна в науке любви, ее ненасытность пугала юношу и притягивала. Очень скоро он сделался ее рабом. Амалия играла с кузеном до тех пор, пока ей не надоело, а после выгнала из дома, как паршивую собачонку. Юрий томился, страдал, лелея мстительные мечты, с наслаждением представлял, как вонзает нож в пленительную грудь Амалии или душит ее, подобно ревнивому мавру. Он возненавидел всех женщин, подозревая в каждой из них коварство, развращенность и обман. Покинув Москву ради учения и службы, юный князь проклинал кузину и весь женский род и мстил им и в Париже и в Петербурге, куда забрасывала его судьба.

И теперь, когда он впервые познал истинную суть любви, когда полюбил женщину, ничуть не похожую на таких, как Амалия, кузина вновь встала на его пути!

- Амалия! - грохнул Юрий кулаком в дверь спальни дамы, и дверь отворилась.

Взору князя предстала омерзительная картина. Амалия извивалась в объятьях двух мужчин цыганского вида, как безумная вакханка во время дионисийской оргии. В комнате удушающе пахло опием. Горский сплюнул от отвращения и тотчас покинул приют греха.

Однако неприкаянная душа князя алкала действия. Пометавшись по городу, он неожиданно для себя очутился возле дома Мартыновых. Юрий сидел в экипаже, с надеждой глядя на окна второго этажа, покуда к дому не подъехала карета Аргамаковой. Покидая свой мучительный пост, князь насилу не застонал от безысходной боли, пронзившей его душу.

- Соня, - неожиданно для себя прошептал он, глядя на уплывающие окна ее покоев.

Заехав в фехтовальный зал, князь едва не подрался со знакомым фехтовальщиком и решил в удручении, что остался один, русский, способ спасения от тоски - напиться.

Петруша Коншин поддержал приятеля, и вскоре они, крепко обнявшись, сидели у камина и горланили полковые песни, а Филипьевна ворчала и сердито качала головой...

Праздники шли на убыль. После Крещения Мишу впервые свозили в пансион. Соня тревожилась, каково ему будет в казенном месте, среди чужих мальчишек, со строгими учителями. Однако Миша вернулся вполне довольный. Он задирал нос перед девочками и показывал им опыты с электризированием кусочков бумаги роговым гребешком. Теперь его возили всякий день учиться, а вечером возвращали домой. Девочками занималась по-прежнему Соня. Однако с некоторых пор она сделалась рассеянной, забывчивой, что тотчас сказалось на хозяйстве. Сашеньке поневоле пришлось взять на себя заботы по дому, в чем ей охотно помогла Биби. На диво, Варвара Михайловна при всей ее субтильности оказалась вполне толковой помощницей и даже руководительницей подруги в домашних делах. Незаметно и исподволь она приучала Сашеньку к счётам и амбарным книгам, и Соня с облегчением сдала им ключи от сундуков и кладовой.

Молодая женщина заметно переменилась с того знаменательного бала у Мещерских. Марья Власьевна еще не раз пыталась вывезти Соню, но Владимир воспрепятствовал этому весьма решительно.

- Довольно оскорблений! Соня будет сидеть дома, покуда этот господин не уберется из Москвы.

Тщетно уговаривала его почтенная дама, взывала к совести и грозилась, Мартынов стоял на своем. Не помогли и Сашенькины уговоры: он не смягчился. Соня беспрекословно подчинилась решению кузена, но с тех пор замкнулась, погрузилась в себя. Ни с кем в доме она не могла говорить о происходящем в ее душе. И, как прежде, она доверилась своему журналу и тщательно прятала его подальше от нескромных глаз.

"Мне совестно признаваться, но мысли мои витают далеко от нашего дома. Никто не понимает, что происходит со мной, а я не смею открыться.

Прежняя моя жизнь теперь кажется мне несносной. Отчего? Отчего я охладела к прежним занятия? Теперь лучшее для меня в моем печальном существовании - забыться с книгой. Однако в нынешних романах столько соблазна! Помнится, я прочла "Красное и черное" и горько плакала о мадам де Реналь. Возможно ли, что любовь несет лишь страдания, смерть? Тогда лучше уж поскорее избавиться от нее!

Ужель мой святочный сон обманчив? Провидению было угодно поманить меня мечтой, внушить надежду, а что теперь? Какое горькое разочарование! Любить дурного человека!

Нет, я совладаю с собой! Я забуду его! Забуду!"

Однако это было вовсе не просто. Влюбленная женщина невольно уносилась в грезах к человеку, столь необходимому ей. Она силилась представить себе, как он живет, кто с ним рядом, с кем он делит досуг и ... ложе? Тут Соня ощутила неприятный укол ревности к неизвестной. Да, она ревновала его и к Биби, но инстинкт подсказывал бедной девице, что князь не любит Бурцеву. Верно, был грех в Петербурге, но теперь - нет. Однако можно ли верить и в его страсть к Соне? Его признаниям? Перебирая в памяти волнующие подробности их объяснения в цветочной, Соня переживала сладостное чувство. Но можно ли верить ему?

Бедная дева почти не выходила из дома, разве только на воскресную службу с детьми. Однажды, выйдя из церкви и раздавая милостыню нищим, она обратила внимание на забавного арапчонка, наряженного казачком. Девочки тоже заметили его и дергали Соню за рукава:

- Посмотри, Соня, какой смешной арапчонок!

Они отправились домой, а чернокожий казачок почему-то двинулся следом за ними, не отставая. Он забегал вперед и заглядывал Соне в лицо. Его толстые губы улыбались, а нос забавно морщился.

- Что тебе? - спросила наконец молодая женщина у негритенка.

Тот не отвечал, но продолжал кривляться и крутиться под ногами.

- Ты чей? - вновь заговорила с ним Софья Васильевна.

Негритенок не ответил, но вдруг незаметно сунул ей в руку записку и тотчас убежал сломя голову. Девочки не заметили его маневра, а тетушка мгновенно спрятала письмо в муфту, подаренную ей Сашенькой. Соня теперь одевалась иначе: кое-что ей перешло от Сашеньки, которая взялась полнеть в связи с ее положение, а что-то нашила портниха Марьи Власьевны. Теперь на Соне была чудесная песцовая шубка и кокетливый меховой капор.

Вернувшись домой, молодая женщина тотчас поднялась к себе Дрожащими руками она развязала ленты капора, скинула шубку. С невольным трепетом распечатала таинственное письмо.

" Соня! Соня! Я схожу с ума! Спасите меня, это в вашей власти. Простите мою дерзость: я смел предлагать вам свидание! Я совершенный дурак, коли подумал, что с вами возможно так обращаться. Меня извиняет лишь то, что я страшился потерять вас навсегда.

Соня, я не знаю, что сталось со мной. Верно, это воздаяние мне за прежние грехи. Я не могу без вас жить! Уехать тоже не могу, уже пробовал. Вернулся с полдороги, потому что здесь осталось мое сердце. Что же делать мне, скажите, ведь вы любите меня. Не отпирайтесь, любите. Я давно это знаю.

Тогда что же мешает нам соединиться? Вам запрещают видеться со мной? Но вы не ребенок. Что дурного в нашей любви? Она давно могла осуществиться, не будь я так глуп и не уважай так ваш дом. Соня, вы должны принадлежать только мне! Что вам за дело до вашего кузена и других? Дайте мне надежду, Соня, или я наделаю пропасть глупостей и ошибок. Я ничего и никого не боюсь, пусть меня вызовут, так будет даже лучше! Лучше умереть на дуэли, чем так страдать, как страдаю я теперь!

Спасите меня, любовь моя. Я жду вашего ответа. Эзоп доставит мне письмо. Он будет стоять под вашими окнами..."

Соня подскочила к окну и посмотрела вниз, на улицу. Там, спасаясь от мороза, скакал на месте и стучал рукавицами, маленький негритенок. Завидя ее, он растянул в белозубой улыбке одеревеневшие губы.

- Что за оказия! - рассердилась Соня. - Он и впрямь сошел с ума!

Она дала знак Ззопу, чтобы тот шел прочь. Однако арапчонок продолжал улыбаться и кивать на манер китайского болвана. Мальчишка уже изрядно замерз, но не собирался уходить. Делать нечего, Соня взялась писать ответ.

"Как вы посмели прислать мне столь дерзкое письмо? Ваше предложение оскорбительно для меня. Кто дал вам право обращаться ко мне в подобном тоне? Я не верю вам, ваше сиятельство, вы однажды жестоко обманули мою семью. Оставьте меня, или я буду вынуждена прибегнуть к защите".