Пандемия (СИ) - Нилин Аристарх. Страница 30

На этом дневник обрывался.

— Всего несколько листов исповеди человека, который совершил столько преступлений за столь короткий срок. Его исповедь потрясает и ужасает одновременно, — подумал Павел, засовывая листы в файл и положив папку рядом на сиденье. Откинув голову назад закрыл глаза, чтобы попытаться немного вздремнуть, но мозг, возбужденный только что прочитанным, явно не был готов к отдыху. Павел полулежал с закрытыми глазами и невольно вспоминал о том, что произошло за эти полгода…

Глава 2

Итак, Павел Юрьевич Лебедев официально перевелся на работу на Петровку 38, что послужило поводом для того, чтобы вновь собраться у него дома и отметить это событие. Собрались его близкие друзья, Лизины родители, Соловьев, теперь уже бывший сослуживец. Заодно, отметили своего рода помолвку Павла и Лизы. Было весело и празднично, а жизнь впереди казалось безоблачной и счастливой.

Спустя месяц, они подали заявление в загс, и Лиза переехала жить к нему. Павел пребывал в том счастливом и приподнятом настроении, когда казалось, что весь мир улыбается ему и немного завидует счастью и успехам. Как-то перед сном, когда Лиза была на дежурстве, а Павел на кухне пил чай и чему-то улыбался, мать заметила:

— Знаешь, кого ты мне напоминаешь?

— Кого? — спросил Павел, глядя на мать.

— Отца. Как сейчас помню, он тоже вечно мурлыкал, перед свадьбой и улыбался, а потом признался мне, что это состояние, когда ты вот-вот станешь женатым мужчиной, почему-то приводила его в неописуемый восторг. И что все должно быть обязательно хорошо.

— Правда! Ты мне никогда об этом не говорила.

— Просто гляжу на тебя, ты копия своего отца.

— Мам, а это плохо или хорошо?

— Хорошо, конечно. Было бы плохо, разве мы прожили бы с ним столько лет. Как-никак, четверть века вместе.

— Мам, а тебе правда Лиза нравится?

— Лиза? А ты сам-то как думаешь?

— Я первый спросил.

Лидия Петровна рассмеялась и ответила:

— Нет, я каждый раз удивляюсь, как в тебе уживается взрослый человек и детская непосредственность, — а потом серьезно посмотрела на сына и ответила, — знаешь, по-моему, она тебя очень любит, а это самое главное. А нравится она мне или нет, разве это имеет значение. Матерям всегда кажется, что их сыновьям нужна принцесса. Только зачем, простые люди куда лучше. А твоя Лиза хорошая девушка, и нам с отцом она нравится, ты только не зазнавайся и не обижай её, потому что я буду всегда на её стороне, понял меня?

— Как это? — спросил он и удивленно уставился на мать.

— Вот так. Будешь обижать, я скорее за неё заступлюсь, чем за тебя.

Павел посмотрел на мать с благодарностью и, поднявшись, обнял её и поцеловал.

— Ладно, подлиза, я пошла спать, а ты как, дожидаться будешь, когда она вернется с дежурства или спать пойдешь?

— Угу.

— Не угу, а отвечай как работник милиции, четко и ясно?

— Мам! Конечно же буду дожидаться.

— Вот так бы сразу и ответил. Всё, я пошла, — и потрепав сына по волосам, вышла из кухни.

Павел прикрыл за ней дверь, затем достал из холодильника банку с клубничным джемом и продолжил чаевничать.

Спустя два месяца сыграли свадьбу. Прошла дома, достаточно скромно, но весело. Собралась родня и близкие друзья, и все равно набралось человек двадцать. Поднимали тосты за молодых, кричали горько, потом матери зажигали свечи и ими воспламеняли семейный очаг — большую свечу, и снова тосты за жениха и невесту. Одним словом — все как водится на свадьбе. Тост за родителей и напутствия от них, пожелания от друзей и родственников, шум гам и веселье до глубокой ночи.

Павел вспомнил, как вышел на улицу вместе с Лизиным дядей, чтобы проводить его и супругу, а заодно, немного подышать свежим воздухом. Лиза все пыталась надеть ему пиджак, чтобы он не простудился, а он краем глаза успел заметить, как мать, видя эту заботу о нем, радостно улыбается, и возможно немного ревнует, глядя на Лизу. Геннадий Степанович, успевший хорошо принять на грудь спиртного, старался держаться молодцом, чувствовалась настоящая мужицкая хватка. Однако, обняв Павла, повис на нем, так, что тому стоило больших усилий не согнуться под его тяжестью. Он поцеловал Павла и произнес:

— Ты уж того, береги жену. Ты хоть теперь и высоко сидишь, аж на самой Петровке, помни, племянницу в обиду не дам.

Павел, который на своей свадьбе, чисто символически пил и потому был почти трезвым, неожиданно на ухо прошептал:

— А если проштрафлюсь, обратно возьмете в отделение?

— Ты, да проштрафишься? Паша, поверь мне, ты далеко пойдешь. И когда таких как ты побольше у нас в милиции служить будет, вот тогда мне не стыдно будет, за то место, где мы с тобой работаем и народу служим, понял?

— Понял, Геннадий Степанович.

— Вот это ты молодец, что понял. Ладно, ступай, а то и впрямь, на дворе холодно, еще простынешь, — и он по-отечески поцеловал Павла.

В день свадьбы, молодые уехали к Лизе, а её родители остались помогать родителям Павла убираться в квартире.

Они лежали на её узком диване, тесно прижавшись друг к другу, и хотя утро уже было не за горами, и оба устали, целовались и любили друг друга, ведь это была их первая брачная ночь. Павел был рад как никогда, он нашел свое счастье и верил, что жизнь будет прекрасной, и никакие беды и грозы не смогут помешать ему, быть счастливым, и сделать такой же счастливой Лизу.

Перейдя работать на Петровку, он стал заниматься делами, которые передавались из районных отделений и становились делами городского значения. Дело, которое явилось причиной его перевода на новую работу, постепенно забылось, из-за отсутствия каких либо фактов, и перешло в разряд нераскрытых преступлений и тяжким грузом висело на отделе, где он работал. Нет, нет, да всплывали какие-то новые подробности, обусловленные свидетельскими показаниями друзей потерпевших ребят, с которыми месяца два после перевода на Петровку занимался Павел. Выяснились некоторые имена, приметы подозреваемых, и что самое важное, Павлу удалось установить личность главного подозреваемого. Это был некто Логачев Аркадий Викторович.

Все встало на свои места, когда из множества фотографий Гладышев мгновенно узнал лицо этого «очкастого», как он его назвал, доктора. Беседа с врачами, работавшими вместе с ним на прежнем месте работы, дали ясное представление о нем. Вскоре всплыли факты по делу, которое проходило в Санкт-Петербурге, за полтора года до этого, где Логачев, чудом избежал ареста и вскоре исчез. Все было ясно, за исключением одного — где теперь искать его и чем он занимается? Вряд ли, после столь большого провала, он рискнет снова заняться тем же? А раз так, то, стало быть, либо ляжет на дно и осядет где-нибудь в небольшом городе, либо попытается сменить фамилию и заняться новым делом. Хотя, не исключен вариант, что он просто сопьется, не найдя выхода в реализации своих амбиций, которые переполняли его, как заявил заведующий отделением больницы, откуда Логачев уволился несколько лет назад.

Итак, личность «очкастого» была установлена, а вот где его искать, повисло в воздухе. Логачев был объявлен во всероссийский розыск и на этом дело застопорилось. Казалось, что оно так и зависнет на многие годы, прежде чем, как выразился капитан Волин, его труп не всплывет случайно в каком-нибудь деле и тогда можно будет закрыть его и сдать в архив. Однако по прошествии двух месяцев, новые события привели к тому, что, казалось бы «дохлое» дело, снова дало о себе знать и весьма странным образом.

Волин заглянул в кабинет, когда Павел сидел за столом и читал рапорты по делу, которым они занимались непосредственно с капитаном.

— Привет. В три пятнадцать у начальства совещание. Тебя касается тоже.

— С чего вдруг?

— Не знаю, Людмила предупредила, что всю нашу группу полковник желает видеть в полном составе.