Шаг вперёд, два шага назад (СИ) - Хмельная Маруся. Страница 51

Пока поднимались по лестнице, он раздавал приказы:

— Когда зайдём, вы с ней лялякаете, я проверяю квартиру на прослушку, ты поняла?

— Поняла, — буркнула я. Я всё ещё не могла простить поездку, потому что около горла колом встал ком, и не туда и не сюда.

Когда Маргарита увидела Алекса, очень удивилась. Он знаком призвал к молчанию и показал, чтобы мы с ней продолжали болтать. Я начала болтать с Маргаритой как ни в чём не бывало. Она насторожилась, но, кажется, поняла, потому что беседу поддерживала и к Алексу больше не обращалась.

Он зашёл в гостиную и прислушался. Начал ходить, заглядывая в разные уголки. Мы продолжали разговаривать. Наконец, он остановился у серванта и, подняв фарфоровый резной подсвечник, показал нам шедший изнутри провод. Потянул за него и оттуда вывалился микрофон с полоской скотча, за который был прилеплен внутри. Алекс бросил его на пол и изо всей силы наступил ногой, для пущего эффекта размазывая по полу.

Маргарита всплеснула руками.

— Батюшки-светы, это что ж такое?

— А это прослушка, милая Маргарита Львовна. Кому-то очень интересны ваши тайны. И кто-то воспользовался ими сегодня, чтобы убить Аню, — сообщил Алекс.

Рябушинская побледнела, охнула и упала в кресло. Ей стало нехорошо.

— Ну зачем ты так, Алекс? — упрекнула я его. — Маргарита Львовна, ничего страшного не произошло, не переживайте. Вот она я перед вами, живая и здоровая.

— Лекарство, — просипела Рябушинская, и я не на шутку испугалась.

— Надя! Надя, лекарство Маргарите Львовне! — заорала я.

Надя оказалась сметливой, не суетилась, не охала, сразу прибежала с флакончиком и водой. Накапала капель в чашку и протянула Маргарите. Та выпила, через несколько минут к ней вернулся нормальный цвет лица, но выглядела она всё равно плохо.

— Маргарита Львовна, вы не переживайте, мы во всём разберемся. Поправляйтесь, — попятилась я к двери и толкнула Алекса.

Тот подошёл к Рябушинской и поцеловал ей ручку. Вкрадчиво сказал:

— Беру ситуацию под свой контроль. Во всём разберусь, виновные будут наказаны. Простите, что напугал, не хотел. Поправляйтесь.

Рябушинская царственно кивнула, слабо улыбнулась и прикрыла глаза. Надя замахала на нас, и мы быстренько покинули квартиру.

— Ты её чуть до инфаркта не довёл, — обвинила я его на выходе.

— Да, не рассчитал, — отстранённо согласился он, думая о чём-то своём.

Когда мы вышли, он сказал:

— Сейчас мы расходимся. У тебя деньги на такси есть? Вызовешь?

— Куда я вызову? Во дворе находимся, подбрось на проспект, там у Авоськи постоянно таксисты тусуются, — обиженно сказала я.

Когда залезли в машину, не вытерпела:

— Опять тайны, да? Я уже по уши в это ввязана, это меня сегодня хотели убить, смею тебе напомнить. А теперь ты меня отстраняешь от дела.

— Езжай домой, отдохни. Ты сегодня много пережила, столько свалилось на тебя. Отдохни, а завтра с новыми силами с бой, ладно?

— Будто у меня есть выбор, — недовольно проворчала я. — Остаётся только надеяться, что ты мне сообщишь, если до чего-то докопаешься.

— Всенепременно, — весело пообещал Алекс, остановившись у Авоськи.

— Так доволен, что наконец избавляешься от меня, да? — упрекнула я его.

— Не дури, — рассмеялся он. — Мы же не шерочка с машерочкой, чтобы везде вместе ходить. И да, я уже утомился от твоего недоверия, — поддел он меня. — С тобой надо быть постоянно на чеку, не расслабишься. Нет бы заискивающе смотреть мне в рот, глазами, полными немого обожания.

— И слепого, — не удержалась я. — Немого и слепого.

— Да. Внимать всему, что я говорю, восхищаться моим умом и дальновидностью, интуицией и опытом…

— Я восхищаюсь. Правда, восхищаюсь. Особенно хладнокровием.

— Да? Ну вот ещё подумай дома об этом, завтра расскажешь. Пока.

— Подожди…

Я притянула его и поцеловала в щёку во внезапном порыве.

— Спасибо. Ты отталкиваешь меня от себя всё время, и я никак не могу тебе сказать всё то, чего ты заслуживаешь на самом деле. Но я скажу, как-нибудь. А пока, просто спасибо. И прости, что не поблагодарила за спасение жизни в первый раз.

Алекс, поначалу, смущённо улыбавшийся, под конец улыбаться перестал и смотрел на меня большими серьёзными глазами, в которых отчётливо читался испуг. Его губы были в миллиметре от моих.

Одно мгновение я ждала, что он меня поцелует, но потом поняла, что он боится.

Я отпустила его и отшатнулась. Я вдруг сама испугалась этого. Как бы мы тогда смогли жить дальше? Сделать вид, что ничего не произошло? Не получится. А если нет… Наши отношения уже никогда не будут такими как прежде. Он не останется в моей жизни, он тут же сбежит. Что-то мне подсказывало, что это так же несомненно, очевидно и бесспорно, как то, что снег холодный, море солёное, а сахар сладкий. Но я не могла этого сейчас допустить. Как странно… ещё недавно только этого и хотела.

Мне надо об этом подумать. Так говорила я себе, пока ехала в такси домой. Или нет, об этом думать мне совсем никак нельзя. К этому выводу пришла, попав домой.

Дома я намеревалась поговорить с тётей Светой, но её всё не было. Тётя Женя сообщила, что она уехала к родственнице на несколько дней.

— Какой родственнице? — опешила я, потому как никуда раньше она никогда не уезжала.

Тётя Женя пожала плечами. Потом наклонилась и тихо прошептала:

— Может, у неё завёлся кто? Она в последнее время сама не своя, куда-то ходит и не рассказывает, звонки странные, закрывается, чтоб не слышали. Теперь эта поездка…

— Дай бог, конечно, но не думаю. Чего скрываться-то?

— Может, он женатый? — округлив глаза, просипела она.

Я призадумалась. Не связано ли это с тем, что я хочу задать ей вопросы по поводу браслета? Но она сама же мне его дала. Всучила, я бы сказала. И чего тогда скрываться? Или у меня и правда, паранойя? А она всего лишь связалась с мужиком.

— Тётя Женя, а как умерла моя мама?

— Что ты имеешь в виду, детка? — тётя Женя присела рядом и погладила меня по голове. — Ты слышала это много раз.

— Расскажите ещё раз.

— Очень поздно обнаружили пневмонию, когда она уже была в острой форме. Лечение не помогло, врачи боролись, но, увы, организм не справился. Твои мама и папа любили ходить в турпоходы, вот из одного такого твоя мама вернулась уже больная. Они еле дошли до твоей бабушки, они постоянно у неё останавливались по дороге. В больнице родного города она и умерла.

— Они часто ходили в горы?

— Как удавалась возможность. Но получалось нечасто, тем более с маленьким ребёнком.

— Они всегда брали меня с собой?

— Да. Пока ты была крохой, ненадолго, на пару дней. А когда стала постарше, брали и на неделю.

— В тот раз я тоже была с ними?

— Да. Мы потом очень боялись, что ты тоже заразилась, ты тогда так простыла, так кашляла. Я до сих пор помню тот ужас и панику. Хорошо Света была там рядом, они с бабушкой тебя выходили.

— Почему я ничего не помню? Совсем.

— Не знаю, дочка. Наверное, потому, что и папа. Воспоминания причиняли боль. И ты решила что так легче.

— То есть я сама поставила блок на свою память?

— Да. Сколько раз мы пытались тогда говорить на эту тему, ты отказывалась, уходила в себя. И мы перестали. И потом как-то само собой вышло, что ты ничего не помнишь.

— А в тот раз было что-то необычное в походе? Может, родители рассказывали? Ничего необычного не произошло?

Тётя Женя отодвинулась от меня. Удивлённо посмотрела.

— Нет, что ты имеешь в виду?

— Ну, какой-то случай или что-то странное.

— Нет, никто ничего такого не рассказывал. Почему ты вдруг спрашиваешь?

— Не знаю. Это так странно, совсем ничего не помнить. Я была уже большая. Теперь я хочу всё вспомнить, но не могу. А кто с ними был в походе?

— Ой, я не знаю их, они вроде все с ваших мест были. Об этом тебе лучше тётю Свету спросить.