Шаг вперёд, два шага назад (СИ) - Хмельная Маруся. Страница 70

Я про себя только вздохнула.

— Жанна, возьми себя в руки. Так ты горю не поможешь. Соберись.

— Вы не понимаете! — с мукой в голосе воскликнула она. — Это такая любовь, которая лишает меня всего — разума, сил. Я бы прокляла и её и его, да не могу. У меня словно яд в душе, который меня отравляет. Я не могу без него. Готова в ногах валяться, рабыней его быть, — она снова зарыдала навзрыд, сотрясаясь всем телом. — Это как болезнь, понимаете? Мне бы увидеть его, хоть на секунду, хоть одним глазком, и всё.

— Жанна, если это и болезнь, то неврологическая. Это всё нервы, Жан. Если их подлечить, сама удивишься, насколько проще на это будешь смотреть.

От моих слов Жанна снова забилась в конвульсиях.

— Вы не понимаете, — простонала она. — Можно я сегодня уйду с работы?

— Конечно. Какая работа в таком состоянии. Но от нервов что-нибудь выпей! — вдогонку прокричала я ей.

Подождав пару дней, чтобы не связали с нападением на Алекса, я как бы случайно заглянула к Стасу. Вся редакция стояла на ушах.

— Что такое? — осведомилась я невинно у Мишки.

— Смотри! — он распечатал и протянул мне листок. — Это пришло на все адреса редакции и даже личные адреса журналистам. От неизвестного.

Я пробежала глазами текст, который я сама придумала, и выразила непомерное удивление.

— Ого! Вот это заявочки. Подожди-ка, — я открыла почту в телефоне, — я давно не заглядывала в корпоративный ящик. У меня тоже оно. И что? — имела я в виду дальнейшие действия.

— А ничего! — Мишка выразительно поиграл лицом. — Наш шеф запрещает это печатать.

— Кто, Стас? — удивилась я.

— Ну а кто? Знаешь ещё одного?

— Почему? — нахмурилась я.

— Говорит тайна следствия и всё такое, и вообще, мол, ерунда какая-то.

— Ничего себе ерунда, в городе маньяк орудует, девочки пропадают — ерунда. А ты что сам-то думаешь?

— Я думаю, что если не мы, то всё равно кто-то напечатает, поэтому, лучше бы это были мы.

Я подняла бровь в задумчивости, что могло означать всё, что угодно и пошла с листком к Стасу. Подождав, когда он закончит разговор по телефону, я протянула ему листок с немым вопросом. Он поморщился, подошел ко мне и чмокнул в щёку. Эти дни мы почти не виделись, он пропадал на работе. Я обняла его.

— Я соскучилась. Ты приходишь, когда я уже сплю, уходишь, когда я ещё сплю.

— Я обнимал тебя ночью.

— Я крепко спала, — поддела я его.

— Извини, запарка. Предвыборная гонка, а ещё покушение на Боровского…

— Как он?

— Отлёживается в частной клинике. Но завтра должен прийти дать показания.

— Значит, он не сильно пострадал?

— Значит.

— А какие новости по его делу?

— Люди Грома допрашиваются, но сама понимаешь… пока всё глухо.

— Что они не поделили?

— По ходу Гром постарался для своего друга Миронова. А за тем числится скупка краденого, рынок древностей и антиквариата. А уж что они не поделили, бог его знает.

Я покачала головой и вернулась к интересующей теме:

— А что ты думаешь про это? — показала я на листок.

— Я думаю, это чушь и происки конкурентов Грибова. Печатать такое — опуститься ниже плинтуса, — Стас презрительно скривил губу и бросил листок в урну.

— Какая же это чушь, если девушки исчезли? — поразилась я. — Насчет Грибова — возможно, его и подставляют. А он что, выбирается?

— Да. Ты совсем отстала от жизни. Тебя не интересуют текущие дела?

— Какой мне прок от всех этих политиков, они меняются как фишки на столе, оставаясь при этом на поле. Почему меня это должно интересовать, я уже не журналист.

— Впервые я поддержу Нину, ты создана для журналистики, возвращайся! Я думал, ты вскоре поймешь свою ошибку, но ты упряма как осёл.

— Тогда мы с тобой будем ссориться.

— Почему?

— Потому что я бы напечатала это.

— Серьёзно?

— Конечно. Дело не в Грибове. В этом что-то есть. Хотя это тоже странно, что девушки имеют к нему отношение, согласись.

За последние полгода в городе исчезли три девушки юного возраста. И все они были до этого во внимании Грибова.

— Да он просто бабник, а у девушек типаж один — голубоглазые блондинки-куколки, вот и всё объяснение этой странности.

— Но все они исчезли. Интуиция мне подсказывает, что в этом что-то есть. Ты говоришь, что я журналист, так вот, я бы покопалась в этом. Не стала отмахиваться.

— Пусть полиция копается. Это явный заказ на Грибова, да ещё аноним шантажист. А я не люблю быть марионеткой в чьих-то руках и плясать под чужую дудку. Мы не опубликуем этого.

— Если бы я сейчас тут работала, я бы с тобой поругалась. Потому что когда шантажист приведёт свою угрозу в исполнение и разбросает листовки, или кто-то напечатает другой, и весь город будет говорить об этом, то мы всё равно не сможем остаться в стороне. А ты сам знаешь, что в таких ситуациях лучше быть первым. Это золотое правило журналиста, от которого ты отходишь. И какая разница, аноним это или нет, ты сам меня всегда учил, когда мне не нравился источник или интервьюер, не важно кто — важно что. Информация. Дело.

Я сделала паузу, но не увидела ни тени сомнения в лице Стаса.

— Но раз я не работаю тут, я просто пожму плечами и пойду.

— Я не буду это печатать и всё тут, — резко сказал Стас, чем меня удивил.

Я развернулась и ушла. Позвонила Нине. Ну может они-то напечатают? Потому что приводить в действие угрозу с листовками было как-то не очень. Хотя конечно я бы сделала это для Алекса.

— Все на ушах стоят, — тараторила Нинка мне в ухо. — Кто-то уже стукнул Грибову, он верещит как истеричная девица, которую чуть не трахнули в трамвае на глазах достопочтенной публики. На свое несчастье он стал угрожать шефу всеми кругами ада Данте. А надо знать Пончика, все ж бывшие афганцы на голову чокнутые, ему когда угрожают, он просто невменько становится. Даже я его боюсь в таком состоянии, а меня напугать, сама знаешь, не просто. Ну и все, дело маньяка Грибова — так мы уже окрестили эту историю — на первой полосе утренней газеты. Да еще Пончик от себя что мог прибавить в адрес Грибова, все добавил. Ух, каша заварилась. Думаю, даже аноним не рассчитывал на такую удачу. Ну, начнется война между конкурентами-выборцами, только держись. Горяченькая пора наступает.

Я так и видела как Нина довольно потирает ручки. А я испустила облегченный вздох, не бегать мне с листовками.

— А что ты думаешь по поводу самого дела? — осторожно спросила я.

— Не знаю, но будь уверена, теперь мы докопаемся до сути. Говоришь, Стас отказался печатать, не захотел быть марионеткой? Ну так у нас все козыри, проведем свое расследование, не сомневайся. Пончик теперь это дело так не оставит. Крепко его Грибов разозлил. Хотя я думаю, что он тут ни при чем. Но в деле стоит покопаться.

— И я так думаю, — согласилась я. — Что-то там нечисто. Что-то настораживает.

— Согласна. Покопаем. Вот завтра шумиха-то будет, Ань!

— Пошумят да успокоятся, как обычно.

— Но маньяка на моей памяти еще не было.

— Так, может, и нет его. Может, случайность.

Мы ещё потрепались немного о том о сём, обсудив всё по второму кругу. Пончиком в Нинкиной редакции звали их поджарого бывшего военного шефа, единственной слабостью которого, за исключением красивых женщин, было сладкое. Лучшим подарком, а иногда и просто взяткой от провинившегося сотрудника, были пончики из кулинарии рядом стоящего универмага, за что он и получил своё прозвище.

Хотя в глаза так бы его назвать никто не рискнул из-за сурового характера и отсутствия чувства юмора, что он, правда, пытался скрыть, но безуспешно. В плюсе у него было прямолинейность, честность и надёжность. Мне казалось, что с Нинулей они бы составили прекрасную пару. Но оба они не рассматривали друг друга как партнёров, что меня забавило и огорчало.

Он считал её язвой, и, то лисой за хитрость, то пиявкой за приставучесть, в зависимости от настроения. Она его солдафоном и грубияном с тремя извилинами, которому как ребёнку всё нужно разжёвывать. Тем не менее, друг друга они уважали и в коллективе уживались отлично.