Ягодка опять (СИ) - Стрельникова Александра. Страница 9

— На машине.

Кивает, словно уверяясь в своих предположениях.

— Номер говорите и марку, чтобы я охранникам на въезде в поселок передал.

Диктую. Вижу, что рука замирает. Надо было все-таки эту чертову машину продать. Няньки на таких не ездят.

— Мне было сказано, с вами муж недавно развелся. Судя по тому, какая у вас машина, человек он, прямо скажем, не бедный. Зачем вам вообще работать-то?

— Затем, что жить не на что.

— Совсем с носом оставил?

Киваю.

— Орел.

Качает головой. Не могу понять — то ли уважительно, то ли с неодобрением. Молчу. Смотрит изучающе, потом отводит глаза.

— Простите. Вы правы. Не мое это дело. Тогда что же? Жду в субботу. И этого вашего… коня привозите. Посмотрю хоть на него… Как его зовут-то кстати?

— Шарик-Бобик.

Смотрит недоверчиво, потом снова смеется.

— Аристократ что ли?

— Дворянин. Самых что ни на есть отборных дворовых кровей.

Уже хохочет.

— Спасибо. Развлекли хоть. А то день так дерьмово начался…

Встает, обходит стол, чтобы на прощание пожать мне руку. Может и ничего? Может и вполне хорошо мне в его доме работать будет?..

В субботу сажаю своего потомственного дворянина в машину и везу. Дом у Директора Директората какой-то там Дирекции Симонова Евгения Васильевича, понятно, не на Егорьевском шоссе. Новая Рига. Все как положено. Высоченный забор вокруг всего поселка, охрана на воротах, камеры по периметру, ухоженная территория, уставленная молоденькими туйками и фонарями уличного освещения. Дома — не типовые коробки, а каждый с настроением, с изюминкой. И правда далеко не бедные люди живут. Прямо скажем, не средний класс.

Дом Евгения Васильевича ничем не уступает соседним — просторный, светлый. Много дерева и натурального камня в отделке, настоящая глиняная черепица на крыше. Молдаванин (Слава, как узнаю позднее) открывает мне ворота, и я загоняю машину на территорию. В первый и в последний раз на это место. Слава, смущенный известным каждому брендом того, на чем я приехала, запускает меня на хозяйскую стоянку. Для машин прислуги здесь отведена другая. И въезд туда через другие ворота.

Выхожу. Оставляю Шарика-Бобика пока что в машине. Он смотрит на меня перепугано, прижав нос к стеклу — уже задышал большой кружок так, что стекло запотело. Появляется хозяин дома. Тоже смотрит на моего пса.

— И правда конь.

— Выпускать?

Вздыхает:

— Выпускайте.

Шарик-Бобик поначалу выходить совершенно не хочет. Сидит, робко крутит хвостиком, так что тот стучит по рычагу переключения скоростей. Наконец его удается убедить в том, что ему здесь ничего не угрожает. Выходит, перепугано озираясь, но потом все-таки идет знакомиться со всеми присутствующими. Вежливо обнюхивает ботинки Евгения Васильевича, руки Славы и беспардонно сует нос под подол юбки Маше, которая тут же ойкает и со смехом отступает, оправляя задравшуюся материю. Я немного расслабляюсь — ведет Шарик-Бобик себя хорошо. Умнейшее животное, что значит дворянская наследственность!

Пользуясь моментом, рассматриваю Славу и Машу. Молодая пара. Ему около тридцати. Она чуть моложе. Он — невысокий, лысеющий, с живыми веселыми глазами и руками явно длиннее, чем положено человеку его роста. Она — яркая южная красотка, на личике — убойная самоуверенность в собственной неотразимости и два класса церковно-приходской… Не люблю таких. А она, наверняка, не любит таких, как я. Вон как посматривает…

Поднимаю голову, чтобы рассмотреть дом и в окошке первого этажа вижу детскую мордаху. Вид у мальчишки в точности такой, как у моего пса пять минут назад — смотрит перепугано, прижавшись носом к стеклу так, что запотел изрядный кружок. Видит, что я его заметила и тут же исчезает в глубинах дома. Вскоре и мы идем туда, поручив Шарика-Бобика заботам Славы. Здесь, в просторной гостиной меня наконец-то и знакомят с Иваном Симоновым.

Мальчик мне нравится. Худенький, большеглазый. Волосы почти белые, аж серебрятся как лунная дорожка на воде, и ясно, что не потемнеют — так и будет блондином на зависть девчонкам. Второй ребенок Евгения Васильевича таким не получится. Его новая жена темноволоса и кареглаза. Совсем не так молода, как мне показалось с первого взгляда — лет 30-ти с небольшим. Животик уже заметен. Да она его и не скрывает. Это раньше, во времена моей молодости женщины свой живот до последнего скрывать пытались. Как-то было неловко его демонстрировать. Теперь свою беременность носят как флаг. Гордятся ею. И думаю это совершенно правильно.

Ване меня представляют как Надежду Николаевну и на «вы», но я тут же предлагаю на выбор другой вариант — тетя Надя и на «ты». Он немного посмущавшись выбирает последнее. Прошу разрешения поговорить с мальчиком наедине, обставив это просьбой к нему самому, чтобы он показал мне свою комнату. Комнат оказывается даже несколько. Анфиладой расположены спальня, большое помещение для игр и еще одна светлая и просторная комната с односпальной взрослой кроватью. По всей видимости как раз для няни. То есть для меня.

Болтаем, рассказываю ему о своих сыновьях, которые теперь выросли и уехали от меня. Спрашивает:

— Вы… Ты без них скучаешь?

— Очень.

— А от меня мама уехала, и я тоже без нее очень скучаю.

Неужели от ребенка скрыли, что его мать умерла? Это обязательно нужно уточнить, а то как бы не сказануть чего лишнего… Но тут он поднимает на меня глаза и тихонько поясняет:

— Умерла она…

В глаза ему в этот момент смотреть не могу. Больно…

Осматриваю его комнату. Компьютер на столе. Как теперь без него? Рядом лежат наушники — музыку слушает? Или играет в игры онлайн? Медведь в кровати. Не новый. Значит любимый.

— Как зовут?

— Михалыч Ваныч.

Хвалю:

— Очень медвежье имя.

— Думаете?

— Мы на «ты», помнишь?

Кивает, улыбается.

— А как зовут ту собаку, с которой… ты приехала.

«Ты» все-таки пока что дается ему с трудом.

— Шарик-Бобик.

Смеется. И сразу становится очень похож на отца.

— Не смейся, а то он стеснительный и обидится. У него и так жизнь не задалась. Кто-то бросил его.

— А ты подобрала?

— А я подобрала. Но до этого его прикармливал другой человек. Мы друг о друге не знали. Он назвал его Шариком, я — Бобиком. Так и получился Шарик-Бобик.

— Он тоже будет здесь жить?

— Твой папа сказал, что все будет зависеть от тебя. Если мы с тобой понравимся друг другу, и я останусь в вашем доме, то и Шарик-Бобик останется. Если, конечно, сильно шкодить не будет.

По лицу мальчишки вижу, что он все уже для себя решил. Дворовый пес стал моим пропуском в этот дом…

Постепенно наша жизнь налаживается. Днем огромный особняк пуст, и мы с Ванькой предоставлены сами себе. И Евгений Васильевич, и его беременная супруга Арина уезжают на работу. Он — руководить своим Директоратом. Она — командовать своим бизнесом, который создала и взрастила сама, еще до того, как вышла замуж. Молодец. Не то что я, клуша. Правильно тогда тот мужик сказал…

На обед никто из них, понятно, не приезжает. Да и ужинают они дома редко, предпочитая рестораны. До меня еду Ваньке готовила Маша. Ванька ел плохо. Думала, что мальчишка вообще плохо ест — дело-то обычное, а оказалось ему не нравится Машина стряпня, а сказать об этом он стесняется.

— Ну так это решается замечательно просто! Мы с тобой приготовим себе еду сами.

— Я не умею.

— Зато я умею. Я приготовлю, а ты мне поможешь.

— Это не мужское дело.

— Глупости. Мужчина потому и мужчина, что должен уметь все делать сам. В том числе и себя накормить. Да и вообще, ты знаешь, что самые лучшие, самые знаменитые повара в мире — это мужчины? То-то! С чего начнем? Чего бы ты хотел съесть сегодня? Только не говори — слона! У нас его нет, да и готовить его нам с тобой негде.

Хохочет, а потом задумывается.

— Хочу-у-у… Хочу суп с такими маленькими штучками из мяса.