Под бичом красавицы (Роман) - Бремек Рихард. Страница 17
И баронесса начала обсуждать все происшествие между племянницей и Григорием и ее строгое наказание за его отказ от бегства.
— Ты понимаешь, дитя, — заключила баронесса, — что я должна буду признать твое поведение весьма странным и непонятным, если сообщение Григория соответствует истине!
Госпожа фон Геслинген слушала свою тетку, не прерывая ее. Когда баронесса кончила, Герта стала возражать. В самых ярких выражениях она описала свое чувство жалости к Григорию.
Ее поведение по отношению к нему не зависело ни в коем случае от того, знала ли тетя о происхождении молодого человека, поступившего к ней в услужение, или нет. Она, конечно, не упрекает тетю за то, что она сделала этого безумного человека орудием своей воли, превратила его в настоящего раба: его собачьи наклонности и не заслуживают другого, более человеческого обращения. Но она полагала, что тетя ни в каком случае не могла догадываться о том, кто скрывается под личиной раба. В противном случае, она ни минуты не сомневается в этом, баронесса отпустила бы сейчас же дезертировавшего дворянина-юнкера. Единственная ошибка, которую она, Герта, допустила, состояла в том, что она скрыла от тетки свои прежние отношения к ее слуге. Но это замалчивание становится понятным и простительным, если принять во внимание то обстоятельство, при котором произошла ее встреча с этим, занимающим такое недостойное положение, человеком.
— Я убедилась, — продолжала молодая девушка, что этот человек не заслуживает никакого сочувствия и решила не тратить с ним попусту слов. Пусть он снова почувствует плеть, к которой так привыкло его рабское тело. Пусть гибнет он в своем унижении. Существовать могут только господствующие и подчиненные. Он сам себя обрек на участь последних, и я потому смотрю на него теперь — как на раба! Прости, милая тетя, что я с самого начала не рассказывала тебе о своих прежних отношениях к этому субъекту. Стыд удерживал меня от этого.
Баронесса Ада зло улыбнулась.
— Я охотно прощаю тебя, мое дитя, но, к сожалению, я уже не могу предотвратить одно последствие твоего поступка. Ты можешь иметь крупные неприятности!
— Какое последствие? спросила Герта удивленно.
— Григорий подал местному судье жалобу на несправедливое обращение, и ты должна будешь дать показание. При этом, конечно, обнаружатся все причины твоего образа действий. Ты увидишь, что тебе предстоят большие неприятности, но я бессильна что-либо сделать: Григорий — не крепостной и имеет право обращаться к защите суда.
Такая перспектива весьма беспокоила молодую даму.
— Нет, тетя, — сказала она, вставая, — я не желаю ни в коем случае предстать пред судом с этим жалким человеком, и очень прошу тебя воспрепятствовать этому каким-нибудь образом. Если же это невозможно, я сейчас же отправлюсь в обратный путь….
Баронесса прервала свою племянницу. Лукавое злорадство промелькнуло в ее лице.
— Ради Бога, дитя, только не это. Тебя непременно будут преследовать и жалобе Григория придадут большее значение, чем она имеет. Впрочем, вся эта история не так опасна, как ты себе представляешь! Ты не встретишься с Григорием. Ты дашь свои показания глаз на глаз со старым почтенным судьей, который выслушает после этого Григория и вынесет приговор. Возможно, что и меня призовут в свидетельницы!
Герта подумала и сказала решительно:
— Он должен взять обратно свою глупую жалобу, тетя! Если ты ему прикажешь, он сделает это беспрекословно. Пригрози ему со всей строгостью, если он осмелится сопротивляться!
Баронесса наслаждалась некоторое время беспокойством молодой девушки. Затем она сказала, качая головой:
— Нет, Герта, это не удастся. Жалоба, поданная в суд, идет своим путем. На этот счет в этой стране особые законы. Подумай, местный суд — это единственная защита, к которой может обратиться слуга. Впрочем, я и не хочу, и не могу позволить себе такое попустительство! Подумай, как бы пострадал мой авторитет, если б я заставила его объявить жалобу недействительной.
Госпожа фон Геслинген согласилась с этим и сказала надменно:
— Хорошо, пусть жалуется, сколько хочет. Я надеюсь, что не станут слишком беспокоить дворянку только за то, что она наказала своего слугу!
— Я тоже так думаю, мое дитя, — согласилась баронесса со скрытым злорадством. Затем она равнодушно спросила:
— Ты поедешь кататься?
— Да, тетя, в Броцни!
Лицо баронессы Ады покрылось легкой краской.
— Да хочешь отбить у меня графа? — надменно засмеялась она, оглядывая не без зависти стройную фигуру своей хорошенькой племянницы. Герта также рассмеялась и сказала:
— Это было бы напрасным старанием, тетя. Кто попал в твои сети, тот пропал! Передать мне от тебя привет графу Магнусу?
— О нет, спасибо. Мужчин нельзя баловать, милое дитя!
Герта фон Геслинген удалилась, кланяясь. В сенях она нашла Федора со шпорами. Ее лицо омрачилось при виде его. Слуга смиренно встал на колени перед молодой девушкой. Она встала спиной к нему и положила кончик сапога на его руку.
— Скорей прикрепи шпоры!
Он поспешил исполнить приказание.
— Теперь они сидят крепко? — спросила она, угрожающе сдвинув брови.
— Вполне, милостивая барышня!
— Твое счастье, прохвост! Если что-нибудь случится, я по возвращении заставлю Сабину отсчитать тебе двадцать пять ударов.
Она надменно прошла мимо, задев его по лицу хлыстом.
X
Баронесса Ада имела продолжительный разговор с глазу на глаз с местным судьей. В Польше, стране произвола, где возможно многое, что совершенно недопустимо в других культурных странах, в этой стране решения суда чаще всего предопределяются заранее.
— Чем могу быть полезен, милостивая государыня? — спросил почтительно судья.
Красивая женщина посвятила судью в свой план. Судья брал взятки, несмотря на свою долголетнюю службу. Большое денежное вознаграждение ему и присяжным — суд был подкуплен и приговор произнесен над обоими клиентами à priori. Оба, и надменная госпожа фон Геслинген и бедный Григорий, услуги которого надоели взбалмошной госпоже из Scherwo, должны были быть наказаны. Так хотела деспотическая женщина.
Григорий с ужасом замечал начинающуюся связь между баронессой и графом Магнусом Броцни, часто бывавшим у нее за последнее время. Он вполне основательно боялся, что эта связь будет иметь для него печальные результаты. Так и случилось. Его прекрасная повелительница гораздо больше заинтересовалась знатным и, между, прочим, богатым поклонником, который не обожал ее рабски, а, наоборот, нисколько не скрывал своих деспотических наклонностей. Его характер во многом походил на характер его избранницы. Федор ненавидел этого высокого господина с насмешливой улыбкой и надменным выражением глаз. Его ненависть еще более усилилась с тех пор, как граф дал ему однажды пощечину из-за какого-то пустяка, что привело в восторг баронессу Аду: она рассмеялась безудержным смехом. Когда граф уехал, оскорбленный слуга бросился баронессе в ноги, умоляя защитить его от произвольного обхождения графа. Но баронесса высмеяла его и запретила говорить об этом. С тех пор, зная, как страдает ее слуга от надменного обращения графа, она не пропускала ни одного удобного случая для унижения и наказания Григория графом. Когда этот приезжал верхом, молодая женщина давала пинок ногой своему рабу, на котором она сидела, и приказывала ему принять лошадь графа и увести ее в конюшню.
— Прошу вас распоряжаться моим слугой, как своим собственным, граф, — сказала однажды баронесса своему ухаживателю.
И граф широко пользовался этим разрешением. Разглаживая перед зеркалом в передней кончики своих густых усов, он приказывал: «Марш, счисти пыль с моих сапог», или «Марш, почисти мой костюм». И, когда Федор, охотнее всего избивший бы поклонника своей госпожи, не исполнял сразу приказаний графа, тот хватал стек, чтобы, в случае надобности, придать своим приказаниям больше веса.
Баронессу Аду очень забавлял страх раба перед ее сиятельным поклонником. И, когда однажды граф в сильном гневе приподнял одной рукой дрожащего Федора и сильно хлестнул другой своим хлыстом, красавица расхохоталась серебристым смехом и перегнулась через открытое окно, чтобы яснее видеть сцену, происходившую во дворе.