Властелин Кукол (ЛП) - Швартц Ричард. Страница 10

Это признание было самым неожиданным из всего, что он мог сказать; я был более, чем удивлён. Увидев выражение моего лица, Серафина развеселилась.

— Хахмед, Хранитель Протокола…, - начал я и запнулся, подбирая слова. Где был Армин, когда я так в нём нуждался? — Тот день был неудачным, тогда я просто очень устал. Вам не в чем себя винить, по правде говоря, это мне не хватало почтения.

— О Хранитель Протокола и Дверей, что вы пытаетесь сказать моему господину? — выручила меня Серафина, и я заметил, как Хахмед удивлённо посмотрел на неё.

На моей родине мы говорили на том же языке, но он изменился с тех пор, как оборвался контакт со старой империей. Кроме того, во многих областях были ещё другие языки и местные диалекты. Мы использовали литературный язык старой империи. Но для ушей Хахмеда наш говор, скорее всего, содержал зверский диалект, да и мне самому приходилось напрягаться, чтобы понять сказанное.

Диалект Серафины, как правило, не особо отличался от диалекта моей родины, тоже самое касалось Линдры. Армин побывал во многих местах, но когда присутствовала Файлид, он говорил иначе, чем когда сопровождал нас. У меня было достаточно времени, чтобы выучить литературный язык, всё же всегда будет слышно, что я родом из Келара. Но прямо сейчас Серафина заговорила как Файлид, с ясной дикцией, которой обладали некоторые священники и с мягким произношением человека, родившегося в этом городе. Городе, в котором в любой день и в любом месте можно было услышать десятки языков.

Одним этим предложением она зарекомендовала себя, как члена верхнего эшелона власти, хотя на ней была одета тёмная одежда телохранителей. Кем-то, кто был намного значительнее, чем казалось на первый взгляд. Хахмед сразу это понял.

Он перевёл свой удивлённый взгляд на неё, а затем слегка поклонился.

— Мне трудно говорить о таких вещах, — медленно произнёс он. — Я служу эссэре Фале с самого детства, она свет, который направляет мою жизнь. Я страдаю, когда страдает она, а её счастье — моё. Эмир был моим господином. Если бы судьбы были другими, я мог бы называть его другом и братом. Где бы не находился саик Хавальд, он изменяет участь людей. Он присутствовал, когда священники Сольтара сотворили чудо, позволившее эмире оправиться от тяжёлых ран. Он присутствовал, когда боги коснулись бедной кормилицы Фарайзы и сорвали гнусный план мерзкого некроманта, — он заколебался. — Дело в том, что я хочу поблагодарить его от всего сердца за то, что он был там, чтобы изменить нашу судьбу… но просто не могу выразить это словами.

— Думаю, вы хорошо это сказали.

Серафина улыбнулась под вуалью.

Хахмед оторопел, затем медленно опустился на колени.

— Вы та, кто когда-то была Дочерью Воды и теперь вернулась? — благоговейно спросил он.

Я оглянулся по сторонам, в поле зрения находилось с полдюжины солдат дворцовой стражи, но они все делали вид, будто в том, что Хранитель Протокола стоял на коленях перед телохранителем, нет ничего необычного.

— Вы спасли всех нас от темноты, как и было предсказано!

Я с трудом сдержал стон. Я ненавидел пророчества.

— Подниметесь Хахмед, — промолвила Серафина, слегка касаясь щеки старого мужчины.

Он встал, но всё ещё выглядел потрясённым. На этот раз он обратился за помощью ко мне.

— Видите ли, Хавальд бей, я заботился о Хелис и Фарайзе и видел простую радость в её сердце, когда она была занята ребёнком. Моё сердце обливалось кровью, когда я замечал, как много в ней ещё доброты, даже после того, как чудовище украло её душу, — он засопел и вытер слезу.

Тот факт, что люди здесь так открыто выражали свои чувства, ещё был для меня непривычен.

— Я слышал, что Дочь Воды вернулась… в её лице… а мы здесь боготворим Дочь Воды, — произнёс он почти извиняющимся тоном и снова повернулся к Серафине. — Я был добр к Хелис, мы все были добры к ней.

Она улыбнулась.

— Я знаю, Хранитель Протокола. Её воспоминания являются для меня неожиданным подарком, — тихо добавила она. И глядя на меня, продолжила. — Так что я знаю, насколько вы преданы семье. Мой господин Хавальд тоже это знает. И так всегда, он всегда знает больше, чем признаёт.

Почувствовав себя неловко, я откашлялся.

— Послушайте Хахмед. Всё так, как и должно быть. И я рад, что эссэра Фала и эмира нашли в вас верного друга, — я позволил себе слегка улыбнуться. — Кроме того, я обещаю, что буду больше следить за протоколом, когда меня в следующий раз официально пригласят сюда.

Он с благодарностью посмотрел на нас и снова сосредоточился на деле, хотя продолжал бросать на Серафину застенчивые взгляды.

— Мы направляемся в старую часть дворца. Туда редко впускают того, кто не член семьи. Пожалуйста, следуйте за мной.

Он пошёл вперёд, и мы последовали за ним, затем я наклонился к Серафине.

— Я не твой господин, — заметил я.

Она улыбнулась.

— Я знаю.

Лунный дворец занимал большую территорию и обладал высокими многоступенчатыми стенами, крепкими воротами и башнями — дворец и крепость одновременно. По тропинке Хахмед направился к небольшой, но очень прочной, усиленной металлическими лентами, двери, недалеко от гавани. Она находилась в углу одной из самых больших сторожевых башен, через регулярные интервалы обрамляющих стены дворца.

Между стеной и башней располагался сад с небольшим искусственным водоёмом, который должен был где-то подпитываться водой, в противном случае он бы уже давно высох. В нём плавала медлительная, странная рыба, а под небольшими финиковыми кустами располагалась скамья, на которой сидел курящий трубку и наблюдающий за нами старик. Необычно было то, что именно в этом углу оборонительная стена заросла плющом. За ним скрывалась дверь, а из-за деревьев и кустов маленького сада с этого ракурса её было не видно.

Хранитель Протокола заметил мой взгляд и улыбнулся, когда отстёгивал богато украшенный ключ с серебряной цепочки на шеи.

— Старый эмир, отец моей госпожи, посадил этот сад и установил дверь, — сообщил он нам с озорной улыбкой. — Ему надоело наказывать свою стражу, потому что молодая эссэра Фала постоянно перелезала через крепостные валы.

— Он действительно их наказывал? — с любопытством спросила Серафина, когда я наклонился, чтобы пройти через низкую дверь. Стена была толстой, и это скорее был проход или короткий туннель, больше, чем на голову ниже меня. Дальнейший путь нам преградила опускная решётка. Когда Хахмед закрыл за нами дверь, меня охватило подозрение. И, должен признать, что почувствовал облегчение, когда опускная решётка, слегка звякнув, поднялась вверх.

— Только формально, — ответил Хахмед. — Ведь охранникам не разрешается прикасаться к семье, так что же им оставалось делать? Только и информировать эмира, что его дочь снова отбилась от рук.

— Я правильно понимаю, что эссэра Фала сама носила корону? — спросила Серафина, когда мы с другой стороны стены вышли в сад. Я был рад, что снова могу выпрямиться. Здесь Хранитель Протокола остановился, чтобы запереть тяжёлую железную дверь, задвинув два тяжёлых засова и тем же ключом зафиксировав их в этом положении. Это была достойная внимания конструкция, потому что теперь тяжёлые засовы нельзя было сдвинуть с места даже с этой стороны. Он снова тщательно прикрепил ключ к цепочке на шеи, продолжив разговор.

— Нет. Она нашла себе молодого принца, который любил её. Он был родом из боковой ветви племени Дерева и готов присоединится к племени Льва. Он не хотел ничего иного, как быть эссэре Фале хорошим мужем. И ему это удалось, потому что этот союз был счастливым, а моя госпожа всё ещё скорбит по нему. Хотя он и носил корону, но все знали, кто действительно управлял судьбами людей. Эмир, пусть боги милостиво примут его душу, многое унаследовал от отца: честь и терпение. А от лисицы, как когда-то называли мою госпожу — дальновидность, принимать мудрые советы и хитрость. Вы ещё не так хорошо знаете историю нашей страны и этого города, но позвольте сказать, что прошли столетия с тех пор, как такой мудрый человек, как мой господин, эмир, правил городом, — он посмотрел на меня. — Если бы вы знали город таким, каким он был во времена моей юности, то смогли бы представить, чего достигло племя Льва всего за несколько поколений, — его лицо потемнело. — Увидеть, как его убила эта тварь… Та ночь была одновременно самым тёмным и самым светлым часом Золотого города… Если бы Глаз Газалабада не засиял так ярко для эмиры, если бы боги не совершили такое явное предзнаменование, вполне возможно, что Золотой город находился бы сегодня в страхе, волнении и панике. Неуправляемый, кроме как силой оружия, — он отвёл взгляд. — Это случилось бы не в первый раз.