Ловушка на зверя (СИ) - Каблукова Екатерина. Страница 19

Открыв одну из них, Настя поняла, что это скорее, дневники, поскольку пожелтевшие страницы были исписаны вручную, при чем судя по цвету чернил, пометки на полях были сделаны гораздо позже по времени и совершенно другим почерком.

Под тетрадью обнаружилась еще одна книга, небольшая, истрепанная. Девушка открыла ее, вчиталась в первые строки.

Это были сказки. Сказки о ведьмах, о их силе. Настя и прежде слышала некоторые из них, но теперь, собранные в одну книгу, они рассказывали девушке о её сущности.

Беззвучно шевеля губами, словно проговаривая про себя каждое слово, девушка присела к окну так, чтобы света было больше и начала читать. Глаша дважды заходила помочь Насте переодеться и дважды та отсылала девку прочь, на второй раз строго наказать больше в комнату не ходить, а ложиться спать. Понимая, что хозяйка полностью погружена в чтение, Глаша послушно последовала приказу.

Дочитав сказку о том, как ведьма нашла в лесу умирающего юношу и, чтобы спасти ему жизнь, связала его душу с душой волка, Настя отложила книгу и крепко задумалась. Сказка просто пестрила неразборчивыми заметками на полях, а само описание как ведунья сплетала души зверя и человека воедино, в том числе и своей кровью, было отчеркнуто.

Девушка отложила книгу и задумчиво посмотрела в окно. К вечеру небо вновь затянуло серыми облаками и теперь стекло рябило от мелких дождевых капель.

Дверь скрипнула.

— Настенька, — ахнула Анна Михайловна, входя в комнату.

Сама хозяйка была одета в домашнее платье, которое набросила поверх ночной рубашки.

— Что случилось? — девушка с тревогой взглянула на хозяйку дома, — Александру Борисовичу плохо стало?

— Спит, как младенец, — отмахнулась ведьма. — А ты чего не ложилась?

— Так светло же, — девушка зевнула. — Небось еще и полуночи нет!

— Настенька, в Питерсбурхе летом всегда светло! И днем, и ночью. А сейчас уж к заутрене близко!

— Правда? — растерянно переспросила девушка, глядя на обманувшее её серое небо.

Она встала и охнула, почувствовав, как затекло ее тело.

— Правда, правда, завтра накажу твоей Глашке, чтоб за временем следила и часы в комнату поставлю, — Анна Михайловна помогла Насте снять платье и лично взбила перину. — иди, ложись, тебе ж на дежурство к государыне!

— Все-то вы, Анна Михайловна знаете! — невольно улыбнулась девушка.

— Конечно. Слово «ведьма» само откуда пошло, знаешь?

— От слова «ведать», знать то есть.

— Именно, вот и приходится… все выведывать! — Бутурлина усмехнулась.

— Анна Михайловна, а тетрадки эти… кто их писал? — решилась Настя.

— Тетрадки? — ведьма бросила задумчивый взгляд на стопку, лежащую на столе. — Не ошиблась я в тебе. С главного начала. Тетрадки эти мать моя писала, до нее — бабка, а вот до них все из уст в уста переходило. Многие знания утеряны были…, да ты спи, а то сейчас языками зацепимся и остаток ночи проговорим.

Ощущая себя маленькой девочкой, Настя послушно легла в постель. Анна Михайловна подоткнула одеяло и, не говоря ни слова, вышла. Девушка еще лежала какое-то время просто глядя в полоток, затем её глаза закрылись, и она крепко заснула.

Глава 8

Злой, точно волк, Белов выскочил из дома Бутурлина. Рявкнул на подвернувшегося так не кстати Петра, мужик проворно отскочил, Григорий сверкнул глазами и помчался дальше, по улице. Перепалка с невестой его задела.

Преображенец и сам уже не понимал, почему его так разозлило своеволие Насти. Вернее сказать, это было даже не своеволие, но какое-то упрямство и не желание принимать Григория как жениха и, стало быть, главу семьи.

В семье Беловых Евдокия Андреевна всегда слушалась мужа. За долгие годы брака Гриша не разу не слышал, чтобы мать хоть слово сказала против Петра Григорьевича. Сестры тоже почитали отца, а на младшего брата смотрели как на будущего главу рода, хоть и не упускали случая подшутить, но даже Софья всегда прислушивалась к мнению брата. Тем больше злило своеволие Насти.

Белов по-волчьи клацнул зубами. Двое выпивох, бредущих навстречу, почему-то перешли на другую сторону. Григорий с какой-то завистью посмотрел им вслед. Ему тоже хотелось напиться, но после разгрома, учиненного Шуваловым в «Красном кабачке», вряд ли хозяин будет доволен видеть виновника бед.

Оставались лишь казармы, да бутылка «хлебного вина» — самогона, припрятанная в сундуке.

Белов уже подходил к фрейлинским домикам, когда почти столкнулся с Левшиным. В начищенных сапогах и парадной форме друг, что удивительно, шел пешком.

— Саш, ты куда? — окликнул его Григорий.

Тот вздрогнул и полоснул Белова яростным взглядом, впрочем, тут же опомнился.

— Да так… — Левшин махнул рукой. — Гриш, пошли в кабак?

— Мне туда покамест путь заказан, да и тебе не советую: Шувалов там с обысками был.

— Да ну? — изумился Саша. — А что искал аль кого?

— Девку, что нам с Александром Борисовичем пиво подавала.

— С чего… — Левшин осекся и недоверчиво посмотрел на друга. — Он что думает, что…

— А ты сам посуди: мы окромя кабака нигде не были, а Александр Борисович отравлен.

— Ты что взаправду думаешь, что хозяин кабака…

— Хозяин не при чем, а вот девки-подавальщицы, — Белов криво усмехнулся, вспомнив слова начальника тайной канцелярии. — Сашка, сам посуди, много ли им надо: по заднице огладил, монету меж грудей сунул, вот и вся недолга!

Левшин внимательно смотрел на друга.

— Гришка, не договариваешь ты!

Преображенец шумно выдохнул и признался:

— Шувалов меня на опознание вызвал.

— Опознал?

— Опознал… Да толку-то? Мертвая она. Зверь задрал.

— Ты уверен?

— Да. Девка из кабака убежала. Я лично Шувалова по следу повел. А там запах… и девка, как овца задранная, — во рту сразу же начал ощущаться солоноватый привкус крови.

Белов сплюнул на дорогу и вздохнул.

— И откуда только они только этих девок берут, — тихо произнес он, разговаривая, скорее, с самим собой. — и не ищет же их никто!

— Гриш, ну откуда все таких берут, — подал плечами Левшин. — Знамо дело, бордель за гранильной фабрикой!

— Думаешь… — преображенец насторожился, точно зверь, почуявший след.

— Не знаю, но я бы девку оттуда нанял. Им терять уже нечего.

— А знаешь, Сашка, ты прав! — звериные глаза сверкнули. — А ну, пойдем!

— Куда? — слегка опешил Левшин.

— Знамо дело — в бордель! С мадам поговорить надо!

— Гриш, в бордели обычно не за разговорами ходят… — задумчиво заметил Левшин.

Тот лишь хмыкнул.

— Так ты идёшь?

— А как же! — уже предвкушая потеху, Левшин встряхнулся, его глаза весело заблестели. Измайловец зашагал, стремясь попасть в такт шагов Белова.

***

Особняк стоял за гранильной фабрикой. Двухэтажный, с белым рустом, окруженный кованой оградой, он смотрелся несколько неуместно на фоне заводских зданий, сложенных из красного кирпича.

Особенно это ощущалось вечером, когда у дверей особняка стояли лакеи с факелами, а окна первого этажа были ярко освещены. То и дело оттуда доносились взрывы смеха, перемежаемые мелодиями клавикордов.

Перепрыгивая через ступеньку, Белов взбежал на крыльцо и, опережая лакеев хотел распахнуть дверь, но Левшин ухватил друга за рукав.

— Гриш, обожди, — зашипел он, — а то потом от слухов не отмоешься, все ж будут зубоскалить, что тебе так не терпелось, аж бегом в бордель припустил.

— Пусть попробуют! — фыркнул тот, но все-таки остановился, выжидая, пока лакей распахнет дверь и нетерпеливо шагнул за порог.

Запах табака, пота и дешевых духов заставил преображенца поморщиться и недовольно чихнуть. Левшин тоже скривился, но уверено прошел в залу, где было людно: офицеры, придворные, люди из свиты франкского посла. Всех этих мужчин окружали ярко накрашенные, полуодетые женщины.

— Девочки, кто к нам пожаловал! — взвизгнула одна из девиц, сидевшая за клавикордом.

Ее соседка вскочила и направилась к друзьям, но преображенец жестом приказал ей остановиться и, не обращая внимания на обиженно поджатые губы, еще раз оглядел зал.