Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина. Страница 31

Когда с обедом покончено, Викинг относит пустую посуду, и, посмотрев по сторонам, понимаю, что в обеденном зале мы остались с ним вдвоём. Уж не шумят байкеры, и не пялится в свой стакан мрачный мужчина у окна.

— Пиво, кофе или вино? — отвлекает от размышлений голос Викинга, стоящего у барной стойки. — Пиво здесь, кстати, хорошее — сами варят.

— Тогда его неси.

Впрочем, мне всё равно, но предчувствие, что впереди ждёт не самый простой разговор, заставляет выбрать алкоголь.

Пиво, в самом деле, оказывается довольно вкусным — горьковатым, с густой белоснежной пеной и лёгким хлебным ароматом. Делаю пару глотков и понимаю, что напряжение постепенно сходит на нет. Почему я так накрутила себя, понять не могу? Нет же ни единого повода сомневаться в Викинге, но всё-таки страх быть вновь преданной сильнее меня и доводов рассудка.

— Ты хотела поговорить обо мне, — не спрашивает, утверждает, а я киваю и делаю ещё один глоток пива. Викинг тем временем достаёт из пачки сигарету, разминает её в пальцах и прикуривает.

Я протягиваю руку, а он вопросительно смотрит на меня.

— Разрешишь?

— Сигарету? Бери.

Протягивает мне пачку, а потом чиркает зажигалкой, и горький дым наполняет мои лёгкие. Не очень часто курю, но сейчас почему-то испытываю острую необходимость немножечко отравиться.

— Жены у меня нет, — внезапно говорит, сразу перейдя к сути, а я делаю новую затяжку, пытаясь справиться с эмоциями, — но паспорт у меня запачкан штампами.

— Развёлся?

— Да, — кивает и стряхивает пепел. — Давно уже, к счастью. Уж больше двадцати лет как свободный гражданин.

Подсчитываю в уме, во сколько лет он пошёл под венец, а осознав, удивлённо смотрю на Викинга.

— Да, я ранний парень, — невесело улыбается, постукивая пальцами по столешнице. — В восемнадцать женился, в двадцать один развёлся — романтично, да?

— Знакомая ситуация, я тоже в восемнадцать замуж вышла.

— Тоже, смотрю, в девках не засиделась.

Пожимаю плечами и жду продолжения рассказа, потому что вижу — есть что-то такое, о чём Викингу трудно говорить, но сказать необходимо. Наверное, что-то связано с детьми. Может быть, жена забрала их при разводе и не даёт видеться? Такие случаи сплошь и рядом, куда ни глянь.

— Детей у меня нет. — Когда хочу облегчённо выдохнуть, Викинг добавляет: — Уже нет.

До меня медленно доходит смысл сказанного, а сердце с каждой секундой колотится всё сильнее.

— То есть…

— Да, у меня был сын, но он погиб. Его зовут Ян… извини, мне до сих пор тяжело говорить о нём в прошедшем времени.

— Я понимаю.

Чёрт, чёрт, чёрт! Всякого ожидала, о всякой ерунде успела подумать и нафантазировать себе и предательство, и подлость, дура малахольная, но правда бьёт наотмашь, сбивает с ног, оказавшись слишком болезненной и почти невыносимой.

— Это хорошо, что понимаешь, — замечает, туша сигарету в пепельнице и тут же достаёт новую. Длинные пальцы чуть подрагивают, и это лучше всяких слов говорит о том, насколько ему сейчас тяжело.

— Я… в общем, у меня никого и ничего сейчас нет, только работа и вечно пустая квартира, в которой мы жили когда-то все вместе: Ян, мои родители, я. Потом всё разлетелось на части: сын связался с дурной компанией. Так глупо и прозаично, что даже не смешно.

Молчу, не мешая Викингу выдавливать из себя по крупицам боль, а в глубине сознания бьётся странная мысль: он доверяет мне. Мне! И это значит больше, чем можно себе представить.

Ничего не говорит о жене, а я и не спрашиваю — если развёлся, значит, так было правильно, и не моего ума дело, почему так, а не иначе.

— А родители? — спрашиваю, осмелев, а Викинг смотрит куда-то за моё плечо, слегка сощурившись, точно вглубь своей души заглядывает.

— Когда Ян… когда его не стало, отец почти сразу умер от инфаркта. Мать жива ещё, но это больше похоже на существование. — Голос ровный, почти не выражает эмоций, а я прикусываю щёку изнутри, чтобы не заплакать. Что-то я слишком чувствительной стала в последнее время, но Викинга боль исходит волнами, бьёт меня в самое сердце, впитывается бесконечной горечью через кожу. — Она так плотно застряла в радужном мире иллюзий, где всё ещё может быть хорошо, что, боюсь, уже не выбраться.

Он замолкает, а я сглатываю плотный комок непролитых слёз, стараясь не задумываться, насколько Викингу тяжело. Протягиваю руку и касаюсь его ладони — мне хочется, чтобы он понимал: я рядом.

— Знаешь, я очень хотела ребёнка, — говорю, сама не зная зачем. Просто дико захотелось поделиться с тем, кто открыл мне своё сердце в пустом помещении придорожной закусочной. — Мне казалось, родив, смогу избавиться от сосущего душу одиночества. Каждый день просыпалась и представляла, что вот сегодня, возможно, во мне зародится новая жизнь.

Викинг молчит, лишь переплетает свои пальцы с моими и крепко сжимает.

— Шли дни, складывались в годы, но ничего не менялось. Так глупо, мне всего двадцать пять, но иногда кажется, что прожила три жизни, настолько сильную усталость иногда ощущаю.

— Почему не родила? Не вышло?

Он не щадит меня, просто спрашивает, и эта прямолинейность наряду с обезоруживающей честностью — именно то, за что он мне так дорог.

— Муж мой, понимаешь ли, не хотел. Всё время находил причины, чтобы отложить пополнение в ящик подальше. То учёба, то карьера, то отдых на море, ещё какая-то ерунда. Это сейчас я понимаю, что Саша просто не хотел.

Викинг молчит, а я говорю вдруг:

— Спасибо тебе.

Он удивлённо смотрит на меня и улыбается.

— За что это, скажите, пожалуйста?

— Я сейчас глупость скажу, только ты не смейся: за то, что позволил мне почувствовать себя нормальной. Понимаешь, я столько лет жила с мужем, и он как-то всё время находил слова и способы, чтобы доказать и показать: мне нужно измениться. Он, вроде бы, любил меня, но улучшенную версию меня он любил бы больше. Это так тупо, так отвратительно, но я так жила.

— То есть семь лет ты терпела идиота?

— Десять, — поправляю, а Викинг поражённо качает головой. — Не знаю, почему. Сначала очень любила, а потом уж увязла так, что не выбраться. Саша давил на меня, я сопротивлялась, уходила, возвращалась, выслушивала нравоучения, снова убегала — и так по кругу. Но появился ты…

— Появился я, и что это изменило? — провоцирует, а уголки губ подрагивают в лёгкой улыбке.

— Появился ты, и у меня открылись глаза.

Викинг наваливается грудью на столик, и наши лица оказываются в паре сантиметров друг от друга. Глаза в глаза, рука в руке, и мне кажется, что именно так я бы и хотела провести всю свою оставшуюся жизнь — рядом с Викингом.

— Моя валькирия… — выдыхает и прислоняется своим лбом к моему. Моё сердце клокочет где-то в горле, и я закрываю глаза, чувствуя, как стекает одинокая слеза по щеке. — Я так мало могу тебе дать, но я так хочу подарить тебе весь мир.

Он целует меня, а я улетаю куда-то в поднебесье, расщепляясь на атомы, вдыхая общий кислород. Возможно, у нас получится начать эту жизнь заново и стать друг для друга тем, кем другие не стали.

15. Викинг

Я ведь не собирался рассказывать Асе о родителях — хотел просто рассказать о Яне и на этом закончить, но вышло то, что вышло. Просто, наверное, не думал, что будет так внимательно слушать — женщины любят говорить больше, чем молчать, но Ася меня снова удивила, и я раскололся, даже пытать не пришлось.

Жалею ли об этом? Нет, мне стало легче. О том, что мать сошла с ума после смерти Яна, знают только Роджер и Карл, больше ни одна живая душа, а теперь ещё и Ася. Я не боюсь этой правды, не стесняюсь её — это моя жизнь и другой она не станет, просто не люблю об этом говорить с кем-то. Зачем пустые слова, которые ничего изменить не могут? Лишь трата времени, не больше. У каждого своя боль, и каждому бороться с ней в одиночестве, но впервые за долгие годы я захотел с кем-то поделиться, и не ошибся — Ася поняла. Чёрт возьми, поняла. Это ли не счастье?