Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина. Страница 33

У меня самого именно такая квартира — на самом последнем этаже высотки, и я любил когда-то пить кофе, любуясь переменчивым небом. Тогда казалось, легко мог взлететь, только стань во весь рост, раскинь крылья, оттолкнись от балконных перил и вот он — полёт над бездной.

— Когда отдохнёшь здесь, я тебе кое-что покажу, договорились?

Молчу, что хочу привести её к себе, на последний этаж высотки. Пусть покупает свою квартиру, если хочет, но в моей, которую временами почти ненавижу, ей тоже найдётся место. В любое время дня и ночи.

— Люблю сюрпризы, — смеётся, а в голосе слышатся нотки чистого почти детского восторга.

Приподнимаю пальцами её подбородок и целую в губы. Поддавшись вспыхнувшему однажды огню, не могу и не хочу лишать себя удовольствия чувствовать эту женщину. Хочу, чтобы она была во мне, на мне — лишь бы рядом. Не знаю, как называется это чувство, что разбудила во мне Ася, но совершенно не возражаю. Давно уже не было настолько хорошо, а всё остальное пусть катится ко всем чертям.

— Запомни: ты хороший человек, мой Водоворот, — говорит, разрывая поцелуй. — Понял? — Когда киваю, серьёзно говорит: — Вот! И не вздумай когда-нибудь думать по-другому.

Одним движением срываю с неё простыню, а она смеётся, и смех её летит в темноту майской ночи, а я с ума схожу от какого-то дикого, животного желания — настолько глубинного и сильного, что ему невозможно сопротивляться.

— Ася, я не могу терпеть, — говорю, прикусывая кожу на её шее. — Я хочу тебя, как долбанный пацан.

— Я вся твоя, — кивает и снова тянется к моим губам.

— Блядь, Ася, я дурею от тебя.

— Я же твоя валькирия, да?

Ничего не говорю, просто поднимаю её, удерживая за бёдра, а член уже колом стоит, до такой степени я возбуждён.

Ставлю её на ноги, поворачиваю к себе спиной и заставляю взяться за перила. Чёрт возьми, эти ноги точно меня до падучей доведут — километр, наверное, длиной. Когда Ася прогибается в пояснице, покорная моей воле и готовая принять всё, на что хватит моей больной фантазии, понимаю, что пропал.

Делаю шаг назад, поднимаю упавшую простыню и одним движением отрываю широкую хлопковую ленту, потом вторую.

— Ты же помнишь, что должна мне доверять? — спрашиваю, приблизившись к самому уху. Когда выдыхает тихое “да”, завязываю её глаза, а она тихо охает. — Моя валькирия…

Она всхлипывает, когда провожу пальцами вдоль позвоночника, слегка царапая. Мои движения медленные и плавные, хотя только Один знает, каких усилий это стоит — не сорваться и не войти на полной скорости, точно товарняк в тоннель. Когда мои пальцы, почти помимо воли, достигают зовущей и манящей плоти, осторожно ввожу один палец, а Асю дугой выгибает. Не прекращая провокационных движений, которые и меня способны довести до инфаркта, покрываю поцелуями нежную кожу на плечах, а голова кружится от лёгкого аромата цветов и мёда.

— Держись крепче, — прошу, а Ася прерывисто дышит, пытаясь не кричать, но получается не очень: когда оргазм пронзает её тело, она почти плачет, чем подводит меня к той черте, за которой почти перестаю себя контролировать.

Эта женщина меня угробит.

Беру Асю на руки и несу обратно в домик, а она доверчиво прижимается ко мне, всё ещё слегка дрожа. Да, пусть я извращенец, но меня почему-то злит мысль, что мою валькирию может увидеть кто-то голой и возбуждённой. Кто-то, кроме меня, словно она моя собственность.

Луна, заглядывая в окно, освещает комнату, и это делает момент ещё острее.

— Я ничего не вижу, — говорит, а в голосе лишь любопытство. Она готова принять любые правила игры, и это очуметь, как сильно заводит.

— Подними руки. — Когда она выполняет просьбу, обматываю ленту вокруг тонких запястий и фиксирую над головой, привязав к одной из низких декоративных балок, помогающих имитировать настоящее жилище лесника.

Забочусь о том, чтобы лента не слишком пережимала нежные руки, но тем ни менее надёжно удерживала валькирию. Ася расставляет ноги чуть шире и поворачивает голову, словно может видеть меня, и от этого зрелища готов кончить прямо сейчас.

О́дин всемогущий, дай мне сил вынести эту пытку красотой и не сдохнуть раньше времени.

— Ты понимаешь, что делаешь со мной? — спрашиваю, прижимая стройное тело к себе. — Нет, наверное, не понимаешь, потому что до меня самого это всё с трудом доходит.

Я несу какую-то отчаянную дичь, но рядом с Асей мозги превращаются в жидкий кисель. Как говорится, не ведаю, что творю, да и хрен с ним.

Валькирия всхлипывает, когда сжимаю ладонями её грудь, поигрывая затвердевшими от возбуждения сосками. Она идеальна, впрочем, с валькирией и не может быть иначе — кажется, кто-то сверху однажды создал эту женщину специально для меня, только встретиться нам получилось далеко не сразу, спустя кучу напрасных лет и почти фатальных ошибок.

Одной рукой продолжаю играть с податливой грудью, а второй спускаюсь ниже, чтобы убедиться: Ася хочет меня так же сильно, я желаю её я. Когда ощущаю, насколько она горячая, выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Погружаю палец внутрь — медленно, аккуратно, почти загораясь изнутри, вспыхиваю, как чёртов факел, а валькирия обхватывает меня внутренними мышцами, выгибаясь и крепче прижимаясь ко мне, одним движением подводя к черте. Когда громко вскрикивает и дрожит от наступившего оргазма, а с губ срывается моё имя, понимаю, что не могу больше терпеть.

Ася всхлипывает, когда вхожу одним резким движением. Это невыносимо и так прекрасно одновременно. Подхватываю её под бёдра, развожу их в сторону и, нащупав трепещущий клитор, продлеваю её удовольствие. Ася кричит, мечется в моих объятиях, а у меня мозги плавятся от её страсти.

Оргазм сбивает с ног — обоих одновременно, мышцы на этот раз сокращаются вокруг члена, и мне кажется, что увидел ворота в Вальхаллу, до такой степени сейчас хорошо.

Нет, не просто хорошо — до невозможности прекрасно. Я уже и забыл, что секс может быть таким: уносящим куда-то вверх, лишающим воли.

— Снова охренеть, да? — спрашивает Ася, когда лежим в кровати, утомлённые и довольные до крайности. — Я тебя тоже когда-нибудь свяжу, вот увидишь.

Переворачиваю её на спину, нависаю сверху и заглядываю в глаза.

— Скажи сейчас честно: то, что я связываю тебя — нормально? В том плане, может быть, ты только ради меня на это идёшь?

Она обхватывает руками мои щёки и целует в губы — мягко и нежно, вкладывая в этой действо гораздо больше, чем можно было бы выразить словами.

— Витя, если бы меня что-то не устраивало, я бы давно уже об этом сказала, поверь мне. Просто… просто это кажется немного необычным. Нет, я знала, что так делают, но никогда не думала, что меня это коснётся.

— И каковы впечатления?

— Судя по всему, меня всё устраивает.

— Вот и чудесно. А меня тоже можешь когда-нибудь связать, разрешаю.

Она смеётся, а я перекатываюсь на спину, укладываю Асю себе на грудь и, поглаживая волосы, почти сразу засыпаю.

***

На часах девять утра, а я несусь по трассе, зажав в одной руке руль, а во второй — букет лилий. Они пахнут так одуряюще, что хочется нос заткнуть, но я ведь запомнил, что это любимые Асины цветы. Они и напоминают мне валькирию — такие же белые, сводящие с ума. Чёрт, вот никогда не имел желания дарить женщинам цветы, даже с Жанной таких мыслей не возникало, хоть и влюблён был до чертей перед глазами, но появилась Ася, и мчу с утра пораньше, чтобы купить букет. Чудеса…

Когда проснулся сегодня, валькирия ещё спала, доверчиво уткнувшись носом мне в плечо, а я вышел на улицу, чтобы покурить и вот, захотелось подарить ей цветы. Глупость, конечно, но почему-то кажется, что её слюнтяй муженёк не был большим поклонником романтики. Я, собственно, тоже так себе восторженный юноша с веником наперевес, но, как оказалось, благородные порывы мне тоже не чужды.

Сосновый бор тих и спокоен, и мерещится, что не осталось никого в целом мире — только я и Ася, которая так стремительно влезла мне под кожу, что и не вытравишь. Чувство к ней — татуировкой на сердце, и никаким лазером это уже не сведёшь. Любовь ли это? Не знаю, да и препарировать эмоции не хочется — хочется просто быть с ней, а об остальном подумаю как-нибудь потом.