Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина. Страница 37

Мать моя женщина, во что я вляпалась?

17. Викинг

— По безалкогольному? — спрашивает Роджер, а яркое солнце делает его шевелюру ещё ярче, аж глаза слепит. — Или ну его, этот компот хлебать?

— Ну его, — говорит Карл и поправляет непроницаемые солнцезащитные очки. Весь такой стильный в своих белых кожаных штанах и футболке в тон. На бледной коже предплечий россыпью разноцветные татуировки, вносящие разнообразие в его образ. Ну и ещё очки выделяются на лице чёрным пятном.

Вечно прячет глаза от людей и яркого солнца, мудрая белая птица.

— Чего тогда, кофе? — не унимается Роджер, а девушка, торгующая в отделанном пластиком ларьке шаурмой и чебуреками, украдкой бросает на нас любопытные взгляды сквозь стеклянную стену. — Чай, вроде, ещё есть, вода какая-то, кола...

— Я колу буду, — Карл вздыхает, отвернувшись. — И хот-дог мне возьми, самый большой. Можно даже два.

— И куда в тебя столько влезает? — смеётся Роджер, а я достаю из кармана Карла мягкую пачку Лаки Страйк и вытряхиваю на ладонь одну сигарету.

Ничего, иногда и стрельнуть не зазорно.

— Я как пеликан, всё в зоб складываю.

Мы хохочем, точно кони, а девушка испуганно подпрыгивает.

— Так, товарищи туристы, ведём себя прилично, а то барышня в обморок хлопнется, — балагурит Роджер, параллельно делая заказ. — Не волнуйтесь, милая, мы недолго будем отвлекать вас от трудов праведных.

Девушка прыскает со смеху и, кажется, расслабляется. Роджер стоит, подбоченясь, сверкая единственным глазом, весь такой из себя мачо огненноволосый.

Через пять минут возвращается с огромным пакетом, набитым вредной и жирной жратвой до самых ручек. Рассаживаемся вокруг пластикового столика, раскладываем провиант, а я открываю бутылку минералки. Карл отвинчивает крышку литрухи колы и махом выпивает добрую треть. Точно, пеликан.

Молча жуём, а вокруг тишина сонного городка, слишком далёкого от столицы, чтобы в нём кипела и бурлила жизнь. На небольшой площадке возле ларька с шаурмой и хот-догами, кроме нас, ещё парочка влюблённых подростков, самозабвенно льнущих друг к другу. На столике рядом с ними большой стакан молочного коктейля — одного на двоих — и иногда, в перерыве между робкими поцелуями, они пьют белоснежный пенистый напиток через трубочку.

— Во, какая любовь в шестнадцать-то лет, — многозначительно изрекает Роджер и откидывается на спинку пластикового стула, а тот опасно трещит и угрожает сложиться в несколько раз, если одноглазый не перестанет ёрзать.

В его замечании много скрытой философии: из нас троих он единственный, кого не шарахнуло по куполу любовью в ранней молодости, ну а мы с Карлом слегка травмированные подобными страстями.

— Это гормоны, — говорит Карл, допивая колу. — Мозгов нет, одни инстинкты.

Чёрный ангел уже давно не верит ни во что, о чём так любят писать в бабских романах и снимать бесконечные сериалы. Уничтоженный самым светлым чувством однажды, повторений не хочет. И я слишком хорошо понимаю его.

— Ладно тебе, — отмахивается Роджер, — забавные они, как два птенчика.

— Так, мужики, — щёлкаю пальцами, чтобы отвлечь их от созерцания подростков, — нечего на детей пялиться. Нашли себе ещё повод для разговоров.

— Вот не зря ты в школе на одни пятёрки учился, — усмехается Роджер, — не то, что мы с Карлом.

— Мы бы, может быть, тоже золотые медали получали, кабы на малолетке образование было чуть лучше, чем отвратительным.

Они ржут, к сорока принявшие своё прошлое и почти смирившиеся с ним. Даже вон, смеяться над просранной жизнью научились, молодцы какие.

— Ладно, хрен с ними со всеми, — машет рукой Карл и как-то весь подбирается, меняясь в лице. На место спокойствию и расслабленности приходят напряжение и сосредоточенность. — Надо обсудить пару важных вопросов, время не терпит.

Понимаю, что они приехали в эту глушь не ради поедания хот-догов — их и дома неплохо кормят. Всё дело в Волке и той ситуацией, которая сложилась, не пойми, с какого перепуга.

— Из больницы не звонили? — спрашивает Роджер, а я отрицательно машу головой. — Сколько уж дней прошло?

— Да всего второй пошёл, ещё рано.

— В принципе, да, — соглашается и продолжает разминать табак в сигарете. Дурная привычка, которая, я думал, покинула моего рыжего друга, но нервы у нас у всех явно не железные. Ну, хоть головой ни обо что не бьёмся, уже радость.

— Парни из местного клуба, — начинает Карл, оглянувшись себе за спину, точно сейчас его может кто-то подслушивать, — предупредили о ментах. Ещё они сказали, что здесь места глухие, все друг друга знают, и посторонние сразу на виду оказываются. Никто из местных Волка не знает, да и повода у него не было сюда приезжать.

После столь длинной тирады Карл снова откидывается на спинку стула и потирает татуированные предплечья.

Медленно киваю, пытаясь ухватить призрачную мысль, которая вот уже который день не даёт мне покоя. Какая-то упущенная деталь, что-то очень важное, но не могу сообразить, что именно. Это раздражает, потому что ситуация с Волком покрыта мраком, а поговорить с ним так и не получилось. Бесит, мать его, до тошноты — терпеть не могу чувствовать бессилие, не иметь возможности действовать. Тычусь, словно слепой щенок в кучку дерьма, и не знаю, куда дальше двигаться.

— Я понять не могу, во что он влез, — задумчиво говорит Роджер, а светло-карий глаз горит энергией и любопытством. Он, как и мы все, не привык сидеть на заднице и ждать с моря погоды, но сейчас попали в заложники ситуации, когда любая рефлексия только во вред, потому что понять нельзя, с чем конкретно имеем дело.

— Так, мужики, давайте размышлять. — Роджер хлопает рукой, на которой плещутся чёрные несмываемые волны, по столику, и пустая бутылка из-под колы подпрыгивает и падает на землю. — Что мы знаем?

— Что коньяк селёдкой не закусывают, — ухмыляется Карл, процитировав старый анекдот.

— Идиота ты кусок, — беззлобно огрызаюсь, а тихо Карл смеётся. — Мы знаем, что Волк взял выходной якобы по личным обстоятельствам. Правильно? — Киваю, а он продолжает: — Впервые в жизни сам попросил.

Интонационно выделяет в последней фразе каждое слово, и до меня доходит, что это ведь на самом деле очень важно! Волк ведь никогда не брал выходных, трудоголик чёртов.

— Правильно, обычно его и пинками из клуба не выгонишь, а тут сам попросился. — Роджер потирает шею, оглаживает бороду — волнуется, одним словом. — Мог он бабу завести, а из-за неё ему прилетело?

Карл давится хохотом, а я отмахиваюсь от этой идеи:

— Родж, да не стал бы Волк из-за бабы вообще напрягаться. Каков его девиз?

— “Я за бабами не бегаю, пусть сами прибегают”, — хором скандируют эти великовозрастные придурки, и оба хохочут.

Прямо смехопанорама какая-то.

— Вот именно, потому этот вариант сразу вычёркиваем. Да и не бросил бы он клуб, когда у нас конец сезона.

— Да уж, ещё тот фанатик.

Молчим, каждый погружённый в свои мысли, а Карл вдруг говорит:

— Я вспомнил кое-что. — Даже очки снимает и вперивает в меня свой жуткий взгляд. — Мы с ним пару недель назад в «Магнолии» встретились.

Говорит и замолкает. Чёрт, ненавижу эту его привычку.

— И? Дальше что?

— В общем, он дёргался всё время и на телефон смотрел.

— Звонка, что ли, ждал? — спрашивает Роджер.

— Вроде того, — кивает Карл и принимается высекать огонь из стальной зажигалки.

— Волк дёргался? — удивляемся с Роджером чуть не хором, а я ещё добавляю пару непечатных выражений, от которых приличные девушки краснеют и в обморок хлопаются.

— Ага, Волк дёргался, — подтверждает Карл и снова надевает очки. — Потом я закрутился, вылетело совсем из головы, но всё-таки он тогда дождался этого звонка, вылетел из клуба как на пожар.

— Странно как-то…

— Да, очень. Я тогда подумал, что это ты его на работу вызвал.

— Вряд ли, не помню я такого.

От напряжения у меня, кажется, все мышцы разом свело, а за столиком воцаряется тишина, нарушаемая лишь приглушённым щебетанием невидимой птицы и далёким шумом автомагистрали.