И смех и грех, или Какая мука - воспитывать! (СИ) - Мизухара Кристина Ивановна "onix". Страница 57

— Ты хочешь мне что-то сказать? Вернее, рассказать? — не выдержала, когда содержимого в блюдах заметно поубавилось. Элементарно сдали нервы.

— Почему ты так решила? — улыбнулся Иван и выгнул на неё бровь.

— А разве нет? — попыталась сексуально прищуриться. Улыбнуться в ответ не получилось — слишком тяжелый день для этого.

— Да. Но я сначала хотел, чтобы ты нормально поела, потому что… Ну, хорошо. Вижу, у меня уже не получилось.

— Да.

— Ну, так вот. — Он сделал паузу, уже выскребая остатки гущи. — Я сегодня звонил деду и попросил направить нас к какому-нибудь нормальному гинекологу.

Девушка замерла, после чего так это с нажимом сглотнула.

— Ам-м…

— Ты только не волнуйся, пожалуйста. — Отставил тарелку Иван.

— А не лучше… к кому-нибудь… незнакомому. — Начала ломать пальцы Арина и встала, чтобы наложить ему треску в кокосовом молоке со специями. — Дедушка…

— Не думай о нём. Думай о нас с тобой. Незнакомый начал бы много вопросов задавать. Оно тебе надо? Как в ментовке, чес слово.

— Ты был в ментовке? — оглянулась от плиты Арина.

— Я проводил в России бурные каникулы с Базиным, — хмыкнул парень. — Но сейчас не об этом. Дед обещал всё устроить и позвонить сегодня попозже.

— Эм-м… ты сказал: нас с тобой. Ты пойдёшь со мной? — поставила перед ним блюдо с сочной рыбой, подливой и зеленью.

— Спасибо. — Иван кивнул. — Разумеется. — И как-то не очень хорошо улыбнулся. — Я же твой опекун.

— И о чём… мы там будем разговаривать?

— О… контрацепции. Ты против?

— Нет. Но… я тоже хотела тебе что-то сказать.

«Когда ты узнаешь, что я сделала, тебе будет уже не до…», — У девушки был свой метод контрацепции.

— Значит, мне тоже не показалось.

— Нет. Не показалась, — почему-то вспомнила она про одно отрицание в английском, опускаясь на стул напротив Вани. — Я тут… — потёрла указательным пальчиком гладкую поверхность стола, разглядывая её невидящими глазами. — Тут кое-что произошло.

Иван на это только в ожидании разломил кусок хлеба и, закинув кусок себе в рот, принялся жевать.

— Макар попал в беду.

Беспалов сомкнул челюсти да так и застыл с одутловатой щекой. На следующей секунде у него напряглись уши — Арина это увидела.

— Он пьяный сбил человека, и от него требуют деньги. Мы в классе складываемся немного, я взяла из той пачки тысячу баксов. — Девушка всё это выпалила скороговоркой, показав пальчиком себе за спину, и замерла от ужаса. — От меня и Ритули. Она же тоже его хорошо знает.

Последовала немая сцена, во время которой ничего не происходило. То есть, совсем. Никто не шевелился, не говорил, ничего не менялось в пространстве. Могли бы внести живость в атмосферу коты, но те не осчастливили своим присутствием, видимо старательно прочёсывая в это время вверенный им район.

Кстати, о времени.

Оно не остановилось и не замерло, а будто исчезло совсем. Как понятие. Самоустранилось.

Первым отмер Беспалов. Он продолжил жевать и попробовал улыбнуться. Вышло плохо.

— Это шутка? Ты… ведь сейчас не серьёзно, так? — сделал маятниковое движение указательным пальцем между собой и девушкой. Арина поняла, что это неважнецкий знак. Просто хуже некуда.

— Серьёзно, — со страху твёрже, чем требовалось, заявила она.

Усиленно, напряженно думая о чём-то, Иван молчал. Являлась прямой причиной его напряженных мыслительных процессов, Арина, тем не менее, нашла в себе силы залюбоваться — настолько хорош он в своём серьёзном, задумчивом состоянии. Глаз не оторвать.

— То есть… — выпрямился на стуле Иван, — это он лайфхак такой толканул? Чтобы деньжат срубить? Или для хайпа?

— Да ты что! — задохнулась Арина. — Ты бы его видел! На себя не похож. Почернел, даже постарел.

У Беспалова заиграли желваки уже вполне по-взрослому.

— Угу. И ты, значит, растаяла и взломала Бурцевский клад. — На его лице властвовала только одна эмоция. Злость. Она плескалась в карих глазах, залегла в изгибе губ и даже немного обелила цвет кожи.

Арине уже посчастливилось видеть опекуна в конечной точке злости, а вот в начальной стадии свирепости выпал шанс лицезреть впервые. «Не буди во мне зверя» — вспомнилось выражение.

«Разбудила-таки», — вздохнула она.

— Ну… типа того. — Девушка поняла, что всё пропало. И все пропали. Ну, может быть, не все, но она, так точно.

Парень мстительно прищурился, будто хотел ущипнуть её взглядом, сделать больно. Он понятия не имел, как ему приревновать, не унижая себя ревностью.

— А ты знаешь, чем это чревато? — процедил сквозь зубы с какой-то хищнической радостью.

— Я сама могу поговорить с отчимом. С Йурегом. Он мне разрешит, я уверенна.

— Поговорить? — Иван понимал, что ему лучше остыть и немного опомниться, и даже был в силах это сделать.

Но не стал.

Ему захотелось довести ситуацию до абсурда, загнать её насмерть, как любимого коня. Чтобы — с высоты и вдребезги. На осколки. Если отношения обещают быть длительными, то и устраиваться в них нужно максимально удобно и комфортно, а не зажимать себя пружиной, которая рано или поздно рванёт.

Арине же в этот момент он напомнил чайник, который наполнили не то нитрометаном, не то нитротолуолом — они учили по химии легковоспламеняющиеся жидкости — поставили на плиту и одним резким движением повернули рукоятку до упора. Зажгли под днищем газ красивым, голубо-сиреневым цветком.

— Поговорить? — повторил ещё громче Беспалов. — Да ты знаешь, что будет, если там недосчитаются хотя бы одного бакса?

— Ну… ну… а ты не мог бы туда… положить свои… Я потом у мамы попрошу… и она… тебе…

Иван закрыл глаза.

— Боже… — Открыл их. — Не ожида-а-ал. — Отрицательно покачал головой. — Прямо скажем, удивила.

— Вань…

— Ты наказана, — вынес приговор голосом маршала авиации. — Пошла вон от меня, — кивнул подбородком на двери в коридор.

— Вань…

— Во-о-о-он! — заорал и вытянул руку в том же направлении, а другой ударил кулаком по столу так, что несильно гавкнул, лежавший на пороге дома, Тайсон. — Одевайся и уходи, — добавил тихо.

У Арины, как у маленького ребёнка, задрожала нижняя губка.

— Куда… мне… идти?

— Не ебёт. — Опять покачал головой и отвернулся от стола Иван. — Даю пять минут. Чтобы через пять минут рассосалась. Меня не вставляет жить под одной крышей с предательницей и… — тут он запнулся, повернул к ней голову и окинул пренебрежительным взглядом, — и шалашовкой.

Арина почувствовала этот удар торцом хорошего такого бревна в грудь. Да-да, отменно так ощутила. Она даже удивилась, что всё ещё сидит на табурете, а не валяется под плинтусом у стены за спиной.

— Аэм… — попробовала свой голосок на слух. — Кхг, кх… — прокашлялась. — Да как ты… ты… — говорить мешала жутких, чудовищных размеров и силы обида в груди, похожая на плотный рулон стекловаты, который того и гляди норовил там развернуться.

— Всё. Время пошло. — Иван встал и направился к себе в спальню.

Она смотрела вслед его удаляющейся спине, квадратным плечам и умирала от горя. Будто хоронила. Себя или его — без разницы. А может, и обоих вместе.

Но похоронить — это одно. Даже если себя. Трудность в том, что иногда приходиться продолжать жить, уже будучи покойником. Эдаким ходячим мертвецом, который в Арине сидел всегда, трансформируясь и принимая различные причудливые очертания, по мере того, как она силилась понять и смириться с самоубийством своей мамы Лены. И сейчас девушке, которая только-только вкусила счастья любить и быть любимой, да и ещё с человеком, о котором мечтала чуть ли не с младых соплей, предстояло вспомнить детство босоногое и вернуться в него. Туда, где мозг пытается хоть как-то переварить тот факт, что ты оказалась не нужна родной маме — человеку, который по идее должен тебя любить и растить. Хотя бы из любопытства посмотреть на твой выпускной и получить от тебя коробку конфет с первой зарплаты.

«Нет. Больше… не надо».

— Я никуда не пойду, слышишь? — выскочила из-за стола и подлетела к его спине, борясь с желанием запрыгнуть сзади обезьянкой. — Это дом мамы! Я здесь живу!