Легенда о Чёрном ангеле (СИ) - Манило Лина. Страница 12

— Ладно, разберусь.

— Давай, брат, — улыбается Роджер и хлопает меня по плечу. — А баба красивая, извини, что помешал.

— Язык держи за зубами, ясно?

Не знаю, что меня так взбесило в его словах, но Роджер хмурится и кивает.

— Понял, не дурак. — Снова садится за руль, заводит мотор и говорит: — Бывай, не кашляй. И нервы лечи.

И срывается с места, оставляя после себя пыльное облако.

Что там стряслось, что Фома всех на уши поднял? И да, понимаю, что сейчас точно не до романтики, а значит, что Марго нужно уезжать. У меня как всегда нет ни времени, ни возможности просто жить. Но я сам поставил своё существование на такие рельсы, и вот уже двадцать лет несусь вперёд, не оглядываясь.

Тянусь за телефоном, включаю его, и буквально через секунду он разрывается от кучи уведомлений о пропущенных звонках от Фомы и прочих заинтересованных лиц.

— Что-то срочное? — спрашивает Марго, а я вздрагиваю, когда она дотрагивается до моего плеча.

— Очень срочное, — киваю и прячу телефон в карман. Пять минут Фома ещё подождёт, не облезет. — Извини, что так получилось, дела.

— Да всё в порядке, — отмахивается и улыбается, — я же всё понимаю. Просто…

— Что?

— Не пропадай больше, хорошо?

И медленно уходит, а я смотрю ей вслед и понимаю, что больше не хочу пропадать. Чёрт знает, чем это всё закончится, но попробую. И да, мне снова придётся её защищать, потому что слишком много гадости вокруг, но я очень постараюсь не облажаться.

Когда она берётся за ручку двери, обнимаю сзади и притягиваю к себе. Целую в макушку, вдыхаю аромат волос, а Маргаритка замирает в моих руках.

— Я боюсь сделать тебе больно, — говорю, наклонившись к уху, — очень боюсь. Но я очень постараюсь не уничтожить твою жизнь.

6. Марго

Еду в сторону дома, а мысли в голове кружатся в безумном хороводе. Что это вообще было? Губы горят и — чего скрывать? — саднят, а лицо пылает, словно мне лет семнадцать, и меня впервые поцеловал мальчик после школьного выпускного. Господи ты боже мой, с ума сойти можно.

Не могу понять, что на нас вообще нашло. Вроде бы, взрослые люди, а тискались, как подростки какие-то. Наверное,  даже мой сын уже не так пылок, как его сумасшедшая мамаша, потерявшая голову, стоило мальчику из далёкого прошлого поцеловать её. А мальчик ведь давно превратился в хмурого молчаливого мужика, тело которого покрыто татуировками, как стена заброшенного дома — граффити.

Всё это жутко странно и, возможно, неправильно, но я ни капельки не жалею, что позволила Карлу поцеловать себя. Даже мысли не было оттолкнуть, ударить, а он…

В детстве я была влюблена в него. Ну, он же принц, рыцарь, герой — мальчик, защитивший меня. Но это была такая глупая и очень детская влюблённость, не несущая с собой и тени сексуальности. Просто казалось важным, чтобы у него всё было хорошо. Когда он пропадал по ту сторону забора, я “висела” на окнах, выглядывая его, дожидаясь. А, когда приходил, бросала всё и неслась по коридору, навстречу, чтобы повиснуть на шее. Просто потому, что в Вороне сосредоточилось всё хорошее, что тогда было у меня в жизни. Но к обжиманцам и поцелуям под луной это не имело никакого отношения. Наверное, сделай он подобное по отношению ко мне, впала бы в священный ужас и зашлась в истерике.

Но сейчас… сейчас я словно с цепи сорвалась. Так хотела его, аж в глазах потемнело. Забыла о том, что мы чужие люди, о своём возрасте забыла и том, что, как бы хорошо ни выглядела, с молодыми девушками вряд ли смогу конкурировать. Время — оно ведь беспощадно расставляет свои метки на наших лицах и телах.

Нет, ни о чём подобном я не думала, только ощущала огонь, сжигающий изнутри и головокружительное желание, потребность даже.

Так, ладно, может быть, и хорошо, что приехал его друг, отвлёк, так сказать. Избавил от неловкости, которая могла бы прийти после, как следствие безрассудных поступков и глупых ошибок.

Размышляя, заезжаю во двор, а первые лучи солнца уже расцвечивают небо в нежно-розовый. Миша, наверное, ещё спит, уставший с дороги. У меня замечательный сын, слишком умный и правильный для этого жестокого мира. Но в нём, определённо, есть стержень несгибаемой воли — то, чем наградила его я, помимо внешнего сходства.

Вспоминаю, что в доме закончились шоколадные конфеты, а Миша без них жить не умеет, потому иду в соседний круглосуточный магазин, чтобы, пока он не проснулся, пополнить запас.

Обхожу дом, бросаю взгляд на бар, а у входа трётся какой-то мужик весьма уголовной наружности: ёжик русых волос на голове, татуировки, а на угрюмом небритом лице странное сосредоточенное выражение. Он явно кого-то выглядывает, только почему возле моего бара? Свидание, что ли, назначил кому-то?

Замедляю шаг, а мужик замечает меня и расплывается в довольно мерзкой улыбке. Ох ты ж чёрт. Аж мороз по коже, насколько он неприятный.

Давно, казалось, уснувшие инстинкты самозащиты всплывают, и я подбираюсь, готовая отразить угрозу. Как тогда, в далёком детстве, когда пришлось в одночасье выживать без Карла. И да, я научилась отстаивать своё право на жизнь.

Но мужик не торопится подходить, лишь смотрит на меня, сложив руки на груди, будто предупреждает о чём-то. Что вообще происходит? Ещё и улыбка эта мерзкая, из-за которой себя голой чувствую.

— Вы что-то хотели? — спрашиваю, хотя по-хорошему мне нужно убегать от этого странного мужика. — Помочь чем-то?

Спрашивать-то спрашиваю, но назад шаг делаю. На всякий случай. Не нравится мне этот незнакомец, хоть убей — не нравится. В полицию, может, позвонить? И что сказать? “Возле моего бара стоит утром мужчина, посадите его в тюрьму!” Ага, конечно, так они и приехали, если он даже за ручку не дёргает. Скорее, меня после таких вызовов в психушку упекут, чем его отгонят.

Вместо ответа он отрицательно мотает головой, снова улыбается и, отвернувшись, быстро уходит. Брр, жуткий тип. И чего только тёрся возле “Приюта”?

Почему-то кажется, что он здесь неслучайно. Но зачем ему понадобилось что-то высматривать, когда бар закрыт для посетителей? Может быть, ограбить хотел? Район хоть и тихий, люди сплошь приличные, но никогда не знаешь, кого занесёт на твой порог и с какой целью.

Ладно, не о чем тут переживать. Мало ли, кто мне внешне не понравился, официально этот товарищ ничего не сделал, потому можно расслабиться.

Иду к магазину, но на душе всё равно неспокойно. Глупости какие-то лезут в голову из-за недосыпа. Сколько я уже на ногах? Сутки? Понятное дело, и не такое померещится.

В магазине в рассветный час пусто, а продавцы, работающие здесь в ночную смену, медленно передвигаются по торговому залу, находясь будто в сонном оцепенении. Беру корзинку, складываю туда упаковку пряников, пачку сухих хлопьев, пару бутылок молока, килограммовый пакет любимых Мишиных трюфелей, три пачки вишнёвого сока, ещё какие-то мелочи, которые, живя большую часть времени одна, вечно забываю покупать. Рука чуть не отрываются от сустава, пока волоку свою ношу в сторону кассы. Я, наверное, мать-наседка, но, когда Миша возвращается на каникулы, готова его закармливать всем, что он любит, лишь бы улыбался.

Мой мальчик слишком тяжело когда-то пережил смерть своего отца, потому во мне неистребимо это чувство: защитить, уберечь, дать тепла столько, чтобы он не чувствовал себя обделённым. И пусть ему уже двадцать и в моей опеке уже, вроде как, не нуждается — вон, даже уехал от меня за сотни километров, — но любить себя он мне не может запретить.

Расплатившись, складываю многочисленные покупки в большой пакет, а охранник, стоящий возле кассы, неотрывно следит за моими движениями.

— Я за всё заплатила, — говорю, устав от его пристального взгляда.

Парень — на вид ему не больше двадцати пяти — кивает и отворачивается. Дурдом какой-то сегодня творится.

Хорошо, что магазин совсем близко от дома, потому, кое-как, но дотаскиваю пакет до подъезда, а там, до квартиры, рукой подать.