Легенда о Чёрном ангеле (СИ) - Манило Лина. Страница 3

— Вы приняты, — говорю, и девушка радостно взвизгивает и прыгает на месте, хлопая в ладоши. — Утихомирься, попрыгунья, мороженку не куплю.

Она замирает, глядя на меня широко открытыми глазами непонятного оттенка. Вроде, карие, но с зелёными прожилками, будто мрамор вместо радужки.

То ли обиделась, то ли седалищный нерв защемила, пока крутилась около шеста, но кривится, готовая чуть не разрыдаться. Нет, как жопой в полёте вертеть, так первый номер, а как юмор мой оценить, так сразу обиженная и оскорблённая. Достали, честное слово. Сами стриптиз идут танцевать, а гонору, будто в Большом театре примами подрабатывают.

Стелла бросает на меня быстрый взгляд и уводит девушку в свой кабинет через запасную дверь, чтобы оформить документы.

— Наконец-то, — говорю, потягиваясь, потому что все мышцы затекли, пока рассматривал этот карнавал. — Твою мать, три часа коту под хвост.

— Зато вон, каких работниц нашли, бриллиантовых, — усмехается Феликс, поднимаясь на ноги.

— Девки как девки, пляшут, вроде неплохо, остальное меня не касается.

Феликс кивает, проверяет сообщения на рабочем мобильном, а я вяло размышляю, чем заняться дальше. Напиться или уже полегчало? Нет, поеду, просто покатаюсь. Один.

— Шеф, куда ты? — несётся мне в спину, но я не отвечаю.

Сегодня мне не нужны расспросы, не нужны лишние разговоры и усиленная охрана. Мне нужно остаться одному просто для того, чтобы не сорваться в безумие. Я, мать их, Чёрный ангел — человек, которого давно уже сделали чуть ли не городской легендой. Но даже мне иногда нужен покой, своё собственное облако, пусть и в Адской бездне.

Я мчу по тёмной трассе, а в в мыслях бушуют ураганы. Проволочки с товаром, подбирающийся к городу Спартак, вся остальная хрень по мелочи — всё это превращает меня в дёрганного невротика, а я таким быть не привык. Всё-таки мысль напиться не оставляет меня, но, скорее всего, мне просто хочется, хоть под действием алкоголя, но отключиться и ни о чём не думать. Хотя бы до утра.

Еду вперёд, не оглядываясь, лавируя между автомобилей. Мне нравится чувство полной свободы, а ещё бывать в таких местах, где меня никто не знает и за мной не тянется шлейф грехов и совершённых ошибок. Иногда я седлаю байк и, забив на всё, еду, куда глаза глядят, главное подальше от этого города, где всё для меня пропитано дурными воспоминаниями.

Я сам себя сделал таким, превратившись в притчу во языцех, и да, черти их дери, мне нравится то, кем я стал. Нет, я не упиваюсь чужими страданиями, страхом не питаюсь, хотя многим именно так и кажется, но мне нравится, когда люди играют по моим правилам.

Мучает ли меня совесть за то, что приходилось когда-то совершать? Нет. Потому что без всего того мрака и ужаса, в который однажды нырнул с головой, я сдох бы в придорожной канаве ещё в восемнадцать. Но я и не оправдываю себя, потому что все мои грехи — лишь моя ответственность, мой выбор.

Возможно, вырасти я в любящей семье, где мне готовили бы завтраки, а вечерами читали сказки, я бы стал хорошим парнем, который много смеётся, кормит дворовых кошек и хранит верность единственной и неповторимой. Но нет, это не моя судьба. Ну вот, и толку тогда плакать и клясть злую долю?

Мысли носятся в голове, а я сжимаю крепче руль, выжимаю из движка максимум, пытаясь то ли скрыться от проблем, то ли нарваться на новые. Холодный из-за большой скорости ветер свистит в ушах, а из динамиков ревёт музыка, но даже она не заглушает долбаные мысли. Я всегда слишком много думал и мало говорил, со временем доведя эти свойства почти до совершенства. В глазах людей я мрачен и загадочен, высокомерен, но, если копнуть глубже, мне просто плевать. И на то, что обо мне думают, в том числе.

Еду, петляя по узким улочкам и минуя широкие проспекты, пока не оказываюсь почти в самом сердце города. Здесь, в глухом переулке, торможу, фиксирую байк на подножке и спрыгиваю на землю. Привычно озираюсь по сторонам на случай, если кто-то решил увязаться за мной, выслеживая и вынюхивая, но нет, никому я сегодня вечером не нужен. Выключаю телефон, чтобы хоть так оградить себя от лишних разговоров и ненужных звонков. Сегодня я парю в гордом одиночестве, и пусть только хоть одна падла сунется ко мне со своими проблемами.

Под каблуками казaков что-то хрустит, но я иду дальше, потому что слышу тихую музыку. Значит, где-то рядом бар или что-то подобное. Мне редко хочется выползать на свет, я не люблю шумные компании и сборища, но сегодня меня почему-то тянет затеряться среди незнакомых лиц.

Заворачиваю за угол, и по глазам бьёт яркий свет, рассеивающий вечерний мрак. Бар "Приют утомлённого путника" переливается огнями вывески, манит, словно бабочку на свет. А что? Может быть, не зря я тут оказался? Может быть кому-то это нужно? Во всяком случае, в этой чистенькой харчевне, находящейся в приличном районе, вряд ли найдутся, знающие меня. Такие места далеки от того мира, в котором я привык барахтаться. Значит, зайдём.

Возвращаюсь назад, к своему байку, и на холостом ходу волоку его к небольшой стоянке возле "Приюта". От этого слова — мороз по коже, потому что до сих пор считаю, что там было хуже, чем в тюрьме раз так в двести. Гнилое было местечко, как ни крути.

Остановившись у тёмно-коричневой, почти чёрной деревянной двери, мешкаю, взявшись за резную ручку. "Карл, это не твой мир, тут чистенькие мальчики и девочки отдыхают, вали отсюда", — зудит внутренний голос, но я отмахиваюсь от него, потому что давно уже перерос всё это. Просто иногда накатывает.

Распахиваю дверь, вхожу в помещение, где витают ароматы свежей выпечки, кофе и дорогого алкоголя. Нет, ну на хер. Что я забыл-то тут, среди этих булок и холёных рож?

Не снимая очков, оглядываюсь по сторонам и понимаю, что зал, несмотря на позднее время, почти пуст. Лишь парочка девиц сидят за дальним столиком, распивая кофе, попыхивают тонкими сигаретами и болтают о чём-то, смеясь; да какой-то смазливый дрыщ трётся у бара, навешивая на уши что-то женщине, стоящей по ту сторону стойки, выполненной из полированного тёмного дерева.

Хм, уютненько. Если бы я, конечно, понимал, что такое уют.

Молоденькая официантка с короткой мальчишеской стрижкой, завидев меня, замирает, а я снимаю очки. Она отводит взгляд, потому что люди не любят, когда я смотрю на них в упор. То ли мои альбиносьи глаза виной, то ли взгляд у меня тяжёлый, но такое положение дел совсем не удивляет, за жизнь я привык ко всему этому.

Когда они начали шарахаться от меня? Те люди, что считают себя нормальными? Не помню, кажется, всегда вокруг был вакуум, будто я в мыльном пузыре завис.

Отворачиваюсь, чтобы не смущать девчушку, пятернёй зачёсываю волосы назад, а прохладный воздух кондиционера холодит выбритый затылок. Всё-таки я сюда, вроде как, выпить приехал, потому иду к барной стойке, где продолжает разливаться соловьём парнишка. По виду банковский работник или ещё какой клерк, в дорогих часах и отутюженных ботинках.

Впрочем, мне до него нет никакого дела.

Перевожу взгляд на женщину за стойкой, но она стоит спиной, чем-то увлечённая, и вижу лишь весьма хорошую фигуру и длинные тёмные — почти чёрные — волосы, идеально ровные и блестящие под галогеновой барной подсветкой — собранные в низкий хвост. При каждом движении он как маятник приковывает взгляд, и я молчу, наблюдая за плавными движениями незнакомой женщины.

Войдя в бар, толком не успел рассмотреть её лица, да и не стремился. Ну, баба и баба, впервые, что ли, встретил? Разве что заметил, что ей лет тридцать пять, может, чуть больше, но внимания не предал, потому что это информация бесполезная, а такую я сразу отсекаю. Мне от неё нужна порция виски, а ей от меня — бабки. Всё честно. Смысл нам пялиться друг на друга?

— Марго, я поехал, увидимся.

Барменша дёргает плечом, а хлыщ, потеряв надежду, разочарованно вздыхает, озирается на меня, уходя, а я провожу пальцем по горлу и смеюсь, когда он чуть не бегом преодолевает расстояние до двери. Продолжая смеяться, кладу голову на руки, а перед глазами стоит перепуганное лицо парня. Ну а что, каждый развлекается как может, я вот так.