Жёлтая магнолия (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 30

— Ваша рента сегодня была уплачена, монна… Росси, да?

— Уплачена? Не может быть. Вы, верно, перепутали, мессир, — пробормотала Миа. — Дамиана Винченца Росси рива дель Карбон. Я должна была уплатить сегодня, но я хотела поговорить о продаже…

— Нет, монна Росси, я лично выдавал расписку на ваше имя. Росси… вашему… кажется, — он заглянул в книгу, — э-э-э, брату. Мессир Росси, совершенно верно.

— Брату?!

— Да, брату.

— И как выглядел мой…э-э-э… брат? — удивлённо спросила Миа.

— Ну… как обычный человек. Одет, как горожанин. Ничего примечательного, а в чём собственно дело? — мужчина внимательно посмотрел на неё сквозь пенсне.

— Э-э-э… да нет, ни в чём. А за сколько месяцев он уплатил?

— За полгода, — мужчина захлопнул книгу и, сняв пенсне, направился в палаццо, даже не попрощавшись.

А Миа отцепила швартовочный трос, оттолкнулась веслом от набережной, и течение, подхватив лодку, медленно понесло её прочь.

О-ля-ля! Что за небывалые дела! Кто же мог заплатить за неё ренту? Может, это всё же ошибка?

Она взялась за вёсла. Ошибка не ошибка, но, видимо, сикарио герцога теперь от неё отстанут. И раз уж кто-то оплошал и заплатил её долг, то это хорошая новость. А вот плохая в том, что если этот кто-то не оплошал, то… у неё неожиданно появился странный брат, и кто это может быть, было совершенно не ясно. Но предчувствие подсказывало, что от такой помощи может быть всё ещё хуже. Может, кто-то другой нацелился на её лавку? Далась она им!

Миа ещё раз оглянулась на палаццо Ногарола.

Потом она, конечно, во всём разберётся, а сейчас ей некогда думать об этом, надо работать. Жирная неделя должна принести хороший доход и нельзя его упустить, ведь ей теперь придётся ежедневно платить маме Ленаре.

Миа достала из сумки платок, навертела на голову тюрбан, надела длинные серьги и браслеты, достала карты и направилась туда, где сегодня планировалась ярмарка. Джакомо велел ей сидеть прямо на рива дель Боккаро, посреди самой бурной торговли. Он знал, что Дамиана принесёт большой улов.

И она принесла, как и ожидалось. В эту неделю Светлейшая благоволила ей, и клиентов несло, как приливной волной. Солнце разгулялось, дни стояли по-летнему тёплыми, и людей на рива дель Боккаро было полно, а весь канал забит лодками. Крики зазывал, запах жареной рыбы, музыка и смех доносились оттуда, где продавались каштановые лепёшки и дешёвое вино, праздник заманивал людей расстаться с лишней монетой, и Миа ловко раскладывала карты на красном платке, расстеленном прямо на бутовом камне набережной.

— А он будет красивый? — спрашивала недавно подошедшая девица, желавшая погадать на будущего мужа.

— Я бы не сказала, что прям красавец, скорее приятный, но богат, — ответила Миа с улыбкой и чуть понизила голос, — все будут вам завидовать.

Глаза девушки вспыхнули, и она даже смутилась — богатство будущего мужа должно было компенсировать все остальные недостатки. За девушкой появилась другая, и позже — почтенная мать семейства. За эти несколько дней Миа заработала много денег — хватит на то, чтобы два месяца прятаться в Марджалетте у мамы Ленары, даже не работая.

И только Марчелла, молодая гадалка, чьё место пришлось занять Дамиане, была недовольна. Оно и понятно, Жирная неделя приносит столько денег, сколько заработаешь за три месяца, но Джакомо решил, что теперь Марчелла будет сидеть в конце рива дель Боккаро, и из-за этого клиентов ей доставалось вдвое меньше.

— Зря ты вернулась, — буркнула Марчелла, когда в одно утро, уже ближе к концу Жирной недели, Джакомо высадил их из лодки. — Я всё слышала. Слышала, как мама Ленара говорила толстухе Фабьяне, что нагадала тебе смерть. Так что я бы на твоём месте поостереглась.

— Шла бы ты, Марчелла, по своим делам, как шла. И не болтала бы ерунды, — ответила Миа, стараясь выглядеть беззаботной.

Но слова молодой гадалки осели в душе, как песок на дне ведра. И в тот же вечер она заглянула в шатёр мамы Ленары, чтобы узнать об этом гадании. Она принесла плитку отличного табака, купленного специально для такого случая, и уселась прямо на ковре, подогнув под себя ноги.

— Что, задобрить меня думаешь? — усмехнулась мама Ленара, разламывая плитку табака и набивая трубку. — Да не меня надо, а Светлейшую… А Марчеллу ты не слушай, у неё язык как весло, и гребёт так же. Хотя… Карты тебе, и правда, выпали плохие. Но, видно, от судьбы не уйдёшь, хоть твоя мать и пыталась тебя у неё выкупить. Всем пожертвовала…

— В каком смысле?

— Да ни в каком, придёт время узнаешь, — ответила мама Ленара, раскуривая трубку. — Рано тебе пока ещё это знать. Потому что нет хуже предсказания, чем сделанное не ко времени. Пока не знаешь — всё можно изменить, а предсказанное уже изменить будет трудно. А Марчеллу ты не слушай. Не слушай её. Бестолковая она, да завистливая. И глупая. А ты теперь снова среди нас, глядишь, всё и обойдётся. Иди, милая. Иди. В гетто тебе ничего не грозит.

Клубы дыма окутали старую цверру, и Миа вышла из шатра. Всё равно мама Ленара больше ничего не скажет.

Марджалетта была погружена во тьму. Чёрное небо раскинулось от края до края, но звёзды едва проглядывали. Летом звёзд мало: слишком много влаги в воздухе. Где-то в устье реки, впадавшей в лагуну, громогласно пели лягушки, и неподалёку, у костра, Джакомо играл на мандолине, а кто-то подпевал ему, в такт потряхивая бубном.

Но Миа не стал присоединяться к веселью, пошла прочь и села на поваленное дерево прямо у воды.

То, что сказала мама Ленара, теперь не выходило из головы. От чего пыталась защитить её мать? Чем она пожертвовала ради неё?

То, что её мать была другой, Миа поняла ещё в детстве — слишком уж непохожа она была на темноволосых смуглых цверров. И говорила не так, как они. У неё была грамотная речь, она умела писать и читать, и её научила. Но почему она жила в Марджалетте? Этого Миа не знала, а мать никогда не рассказывала. Зачем отдала её в пансион? И зачем потом забрала её так внезапно? Купила эту лавку, а потом исчезла. Говорили, она утонула. В протоке на старой коряге нашли её сумку и платок. С тех пор прошло уже несколько лет, но только сейчас Миа услышала, что есть в этом всём ещё и какая-то тайна. Может поэтому мать всегда накручивала на голову огромный тюрбан из-под которого свисали фальшивы чёрные косы? И глаза подводила углём, а губы красила кармином. Она избегала некоторых домов и не ходила туда, даже если приглашали и сулили немало денег. А на слова Дамианы отвечала, что за иные деньги по неосторожности можно и жизнь продать.

Миа снова вспомнила слова матери, как та часто повторяла ей, что нельзя говорить людям всей правды. Нельзя говорить всего, что видишь, и нужно обязательно смотреть в шар перед тем, как предсказывать.

Пусть лучше тебя недооценивают, девочка моя. Никогда не хвастай и не рассказывай о том, как много ты можешь узнать. Будь осторожна…

Она так часто повторяла эти слова, что Миа впитала их кожей. И до недавнего времени она и была осторожна. До того момента, как Ногарола решил отобрать у неё лавку и всё пошло наперекосяк.

Как же ей узнать, что имела в виду её мать и мама Ленара? Что за опасность ей угрожает? О, Серениссима, да что же это за чёрная полоса?!

И она решила: так или иначе, она вытянет из Марчеллы, что ещё та слышала от мамы Ленары. Марчелла глупа, вот и славно — нетрудно будет её разболтать. Пожалуй что, надо купить ей бусы в подарок.

С этой мыслью Миа отправилась спать. План, какой-никакой, у неё сложился, и это успокаивало. Знать, что можно что-то изменить, всё же лучше, чем сидеть в неизвестности и покорно ждать удара судьбы. Что бы там ни было — без боя она не сдастся. Завтра вечером она посидит с Марчеллой у костра, подарит ей бусы, а может, даже и место своё уступит на рива дель Боккаро — Жирная неделя уже всё равно заканчивается. Она узнает всю правду, а там Светлейшая укажет, что ей делать.

Но её планам не суждено было свершиться. На следующий день, прямо после полудня, когда она прятала в сумку тридцать сантимов, только что взятых за гадание, на красный платок с колодой карт упала густая тень.