Скользкая дорога (СИ) - Байдичев Константин. Страница 21

— Хм… хорошая икра — штука дорогая. Но деньгами все равно добавить придется. Рублев сто пятьдесят-двести добавишь и в аккурат. А ты где разжился-то? Сам солил? Точно, с Волги ты, там этим делом лучше всех в Расее ведают.

Теперь запоминай все в точности, Вася. А иначе сгинешь в каторге, поп со становым тя в Акатуй [44] законопатят, ей-ей. Когда с Питером встренешься, скажи, что мол дело конти… конфи, тьфу ты черт, словечко, в обчем с глазу на глаз говорить надо, чтобы Хуго не слыхал. Передашь от меня привет — мол, кланяется Иван Никаноров Фролов и просит в гости заходить, бо есть чем похвастацо. Так и скажешь, слово в слово. Если Питер ответит что, мол, зайдет на днях, тогда с просьбой к нему, нужно ехать в Сан-Франциску, дорог ли переезд, то, се… Ежели скажет, что не досуг ему в гости ходить, тогда… тогда у Хуги останешься ночевать. Потом я сообчу, что тебе дальше делать.

А не так все просто, оказывается. Условные фразы, маячки опасности… круто работают, серьезные мужички. Не вляпаться бы с ними в шпионаж, вешают за него!

Фролов тем временем продолжает инструктаж:

— Груз Питеру в любом случае не отдавай. Ты эта, смотрю, пригорюнился? Не вешай голову, придумано на самый поганый случАй, про недосуг-то, чтобы не вышло чего. Все ладом сладится, не боись, ты не первый! Копейка на переезд у тя имеется?

— Да, есть кой чего. Пятьсот рублев Пётра мне отжалел.

— Хватит. И на прожитьё еще останется! Коли все нормально, Болен тут же скажет, сколь заплатить. Он шибко не жадует, все, кто с ним уезжали, довольны были. Ежели на шхуну сразу не поведет, то к Прасковье не возвращайся, переночуй в лавке, есть у них там комнатешки для гостей, так и скажи, мол, негде постоем встать, ожидаючи. Хуго тебе угол отведет и накормит, дашь ему два-три рубли. Не жмись, Хуго к щедрому визитеру со всем уважением. И не болтун. Как попадешь на борт, присматривай за тючком, не валяй его, как попало не бросай. В Сан-Франциску придете… ну, про это потом! Ну что, согласен?

— Согласен! А эта… Иван Никанорыч, как я на шхуну попаду? Таможня ж…

— Таможник на шхуне не сидит дозором день и ночь. Питер проведет. Матрозом оденешься если что. Ежели Питер сразу тя на шхуну не поведет, то мы ужо тут, в порту с ним встренемся. Я ему обскажу, все что надо, да перегрузим твои пожитки. Ну, а ежели не выгорит, то мне останутся, не обессудь. Я так соображаю, тебе попутный корабль поважней, чем та рухлядь. Уж лучше без нее, чем в каторгу, верно говорю, Василий?

Киваю головой, соглашаясь. Вон оно как! Фролов — контрабандист. И сейчас передо мной целую сеть контрабандистов засветил. Зачем? Затем, что в тючке у него какое-то палево, не пропускаемое таможней. Или пошлина на содержимое такая, что проще удавиться. Если вместе со мной это сплавить, Фролов при любом раскладе чист. А мне какая разница? Никакой. С чем ни попаду — все одно каторга. Пройдет все как задумано, то и контрабанду евоную перевезу и вся информация со мной в Америке останется. Попадусь — он не при чем, даже ежели показания на него дам. Хитер бобер!

— А чего ты с рук в руки свому знакомцу посылку не отдашь? С каких щей мне её доверишь? Вдруг уворую?

Фролов хохотнул:

— И куда ты с ней? Некуда тебе отсюда деться, хоть с посылкой, хоть без нее. Один выход — меня держаться, да помочь мою принять. Так-то, Вася!

Делаю зарубку в памяти — от ответа шкипер увильнул, значит, не все так гладко и просто, нужно держать ухо востро и ни на миг не расслабляться. Давить не буду, о другом спрошу, тоже немаловажный вопросец:

— Никанорыч, а твой Питер меня за борт не выкинет, чтобы полюбопытствовать, что там в тючке, да в моих карманах? А потом скажет — смыло за борт, аяяй, так получилось, на все божья воля!

— Не боись, паря, шкипер Болен честностью большие деньги наживает. Ён не разбойник, не душегубец, из Сан-Франциски ходит к нам уже лет пятнадцать. Во время войны припасы в Петропавловск доставлял. У городского начальства и на таможне в большом доверии. Да и окромя них в чести у многих, ежели за что взялся — сделает. И в чужое добро руки не запускал. Так что, берешься?

— Да!

— Вот и славно. А таперича хватит языками перегребать, давай-ка, Василь Михалыч, ужин готовь. Идти еще два дня, побалуешь напоследок своей стряпней. Ты это… в Америку попадешь, в ресторацию к ним устройся, коком, тьфу, поваром. И завсегда сыт будешь! При деле, опять же. А хороший повар в уважении и довольстве живет. Только спит мало.

Глава седьмая. По самому, по краю…

… малая родина встретила неласково — низкая облачность, резкий низовой ветер [45], торчковая волна, хаотичная качка даже на груженой барже, колючие брызги ледяной желтой воды… Бррр, мерзопакостная погода! Поганый встречный ветер не добавил скорости, пришли в сумерки, почти ночью. Пароход подтащил нас к грузовому причалу, Фролов с Егоркой сноровисто пришвартовались, скинули буксировочный канат и пароход ушел к причалу пассажирскому. У меня все собрано, осталось, не привлекая внимания, тихонечко слинять с баржи, но Никанорыч пока не подавал сигнала что пора. Ага! Егорка подбежал ко мне, неловко поручкался, попрощался и спрыгнул на пирс. Грамотно, не стоит ему лишнего знать, когда я ушел, куда ушел… Выждав пяток минут, когда Егор скрылся из глаз, Никанорыч обернулся ко мне:

— Давай, Василий, бери пожитки и ступай. Мало ли что…

— Понял. Ну что, прощаемся?

— Еще свидимся, даст бог.

— Тогда держи. На память.

Я достал заранее приготовленный двенадцатикратный бинокль "Юкон" [46], с которого вчера, пеняя себя за варварство, ободрал клейма и надписи. Фролов взял в руки, покрутил:

— Это что, бинокля?

— Ага. Вместо трубы подзорной. Сюда смотреть, этим колесиком резкость наводить. Бери, пригодится.

— Ух ты! Маленький, а ловкий какой! Здорово близит!!! Я и у немцев таких не видал!

— Корпус в каучуке (не говорить же — резина, тут такого слова вообще еще нет) в дождь пользовать. Можно и в воду уронить, но лучше сразу достать. На такой случАй заведи чистую тряпицу льняную, стекла протирать. Коль вода на линзы попадет, то аккуратно промокни, ежели песок, то сдуй, стёкла со всей силы не три, тут на линзах защитная пленка, поцарапаешь, испортишь вещь. Не показывай никому, Никанорыч, не хвастай, особливо начальству, аль офицерАм. Вещь редкая, цены немалой, таких сейчас не делают. Упрут, аль от зависти отымут. Береги.

Никанорыч увлеченно крутил регулировочные ролики, пощелкивал языком. Я слегка потряс его за рукав:

— Налюбуешься еще. Где груз?

— А? Щас, погоди.

Фролов накинул ремешок бинокля на шею, шустро, хоть и хромой, спустился в каюту, чем-то громыхнул два раза и вышел обратно.

— Вот груз! А это — тебе на память!

У моих ног Иван поставил тючок, а в мою правую кисть вложил небольшой револьвер. Ух ты! Смит-Вессон, первая модель [47]. У Пермского, на стоянке, Никанорыч мне и Егорке давал с него пострелять. Классная машинка! И точная! Первый револьвер под унитарный патрон. Хоть и мелкашка, и патрончик слабоват, но надежен и безотказен! Тут и пачечка с патронами в ту же руку легла. Как наша мелкашечная. Ну почти.

— Пригодится. Себя оборонить. Да и груз. В Сан-Франциске той лихих людишек много, всяко там быват. А мериканцы оружных людей уважают. И запомни, как "Отче наш" — в Сан-Франциске придешь на улицу Гринвича, Питер подскажет. Ориентир простой — православный храм строят! [48] Найдешь Куприянова Ивана Петрова, он стройкой заведует, передашь от меня поклон и письмо, отдашь ему груз, попросишь, чтобы устроил на первое время. Дальше уж сам, но вижу, не пропадешь, ушлый ты мужик. А таперича шагай, Василий Михалыч, поспешай, пока ветер без камней.